Подозреваю, что западный мужчина может быть всяким, но обязательно – прагматичным. Всё-то у него по расписанию, всё-то у него – ок'еюшки. Ну, просто не принято проявлять свои настоящие эмоции – слабаком прослывёт, лузером, если позволит себе и слёзы прилюдные, и признание в своей несостоятельности. Оттого он всегда улыбчив на все свои тридцать два зуба.
А нашему мужику таких заморочек не понять. И с зубами проблема уже после тридцати пяти, и проблем с неприятностями не занимать. Плохо на душе, так перед другом не грех, после совместного антистрессового распития сорокоградусной, и слезу пустить, и рубаху на себе порвать от несправедливого устройства жизни, или просто махнуть на все неприятности рукой, послав их при этом на известный в России адрес – куда Макар телят не гонял, либо ещё куда трёхэтажным заборным словцом... Русский мужик обожает «Авось», который спасает в самых непредвиденных обстоятельствах.
В наше время, правда, появился и среди наших западный тип, в основном, среди новоявленных нуворишей, разжиревших на спекуляциях с природными ресурсами ли, в области торговли ли, в сфере ли ЖКХ, которое в народе расшифровывают тремя словами – Живи Как Хочешь. Но не о них речь, если учесть, что новоявленный капиталистический вид мужских этих особей весьма невелик на просторах Руси.
Мастеровой и ленивый, открытый и себе на уме, отчаянный и трусоватый, русский мужик имеет, однако, ещё одно качество – он сентиментален.
Да, да, именно так: грузин не может без песен за огромным дружеским столом, индус не мыслит праздник без танцев, а русский не преминет внутренне или внешне всплакнуть от полноты души и по поводу того же грузинского многоголосья и при виде яркости танцевального рисунка далёкой Индии. Русский мужик жалостлив. Иной (не каждый такой уж, безусловно, тиран) отходит поленом свою суженую в горячах за не сваренный обед, а потом жалеет искренне, от души. А уж по поводу «птичку жалко» и говорить не приходится. Русскому жалко и негра в Африке, которому грозит Эбола, и хохла на Украине, предавшего их славянский мир и переметнувшегося на Запад, и тот же «загнивающий» Запад, забывший о русском терпении, сменяющимся, в конце концов, праведным гневом.
Но мы вернёмся, однако, к его сентиментальности. Разберём на конкретном примере из жизни моей знакомой. Вот как она проиллюстрировала это понятие, применимо к своему мужу: «Молодые мы ещё были, первый год после свадьбы.
Приехали мы с мужем в гости к сестре на мою малую родину. Нашу деревню речка Старый Карасук делит надвое. Правую и левую стороны деревни соединяет посередине деревянный мост, ниже которого – где берег не так высок - уже перед самой перестройкой задумали, было, соорудить небольшой причал. Завезли две бетонные плиты, сваи и на следующее за этим годом лето собирались заняться вплотную этим самым причалом.
Но следующий год открыл собой постсоветский период, где было уже не до задумок для сельского общества, где стоял вопрос + как жить вообще.
Бетонные плиты не были растащены лишь по одной причине – не на что и не на чем их было перевезти, облагородив чей-либо двор своей ровностью и защитив его от весенне-осенней грязи.
Но эти плиты облюбовали влюблённые парочки, встречающие на них свои закаты, любуясь высокими северными звёздами их быстротечного лета, неспешными водами местной речки и всякой водоплавающей её живностью. То лебеди, изящно выгнув шеи, проплывали вдалеке, то красавцы селезни со своими серенькими подружками, то залетевшие чайки с недалёкого Иртыша будили у влюблённых романтические грёзы. Да и сам открывающийся вид окрестностей порождал у всякого глядящего на них светлые чувства: вдали темнели вековые сосны и кедры, плакучие ивы играли своими склонёнными ветвями с лёгкой рябью реки, в близлежащих камышах ухало, квакало, стрекотало и звенело, словом, всё это являлось наглядным гимном жизни.
Я люблю своё село, правда, с годами бываю там нечасто.
Вот и тогда, после трёхгодичного своего отсутствия, с удовольствием подхватила идею сеструхи пройтись по селу после утомительного застолья.
Мой муж – коренной горожанин, не имеющий родственников в сельской местности, природу видел только в городских парках да скверах, Иртышом любовался с центрального пляжа да с парапета набережной.
А тут – буйство естественной природы, колорит деревянного зодчества – у каждого дома свои резные наличники, коньки на крыше, основательные вороты, украшенные хозяевами неповторимым манером.
А какие у нас палисады! По вкусу хозяев - там и сирень разных видов, там и рябина-калина, там и черёмуха, там и берёза с елью подпирают бревенчатые дома своими плечами. Идёшь по улице, а кажется, что аллеей.
Любил тогда народ деревья садить, понимал их красоту и пользу: и птице есть где укрыться, и себе удовольствие – слушать их пение по утрам и в жару прохлаждаться в густой тени.
И вот, значит, ведёт моя сестра экскурсию по деревне, рассказывает, что за время моего отсутствия у односельчан изменилось, делится общими радостями и печалями, попутно отвечая на какие-то вежливые вопросы и моего мужа. А мне-то всё интересно, всех я знаю, всё мне на сердце ложится, а про пристань я ещё не знала. И тут она выводит нас к этим плитам на берегу. Невдалеке лебеди плавают с со своим выводком пушистиков, с неба звёзды нам подмигивают, мол, с приездом вас, ветерок июльский ласково хлопает по плечам, приветствуя залётных гостей. Словом, одна радость разлита окрест.
Мой муж – двухметровый детина– устал шастать по селу, тут тебе не на автобусе от остановки до остановки доехать, тут, пять улиц обошли, пятьсот с лишним дворов. Закатил он штанины, сел на плиту, ноги в парную речную воду опустил, на багровый закат любуется. Мы с сеструхой поодаль сели, продолжая обсуждать сельские новости. Только слышим появившийся какой-то непонятный звук, оглянулись в ту сторону, откуда он появился, а это мой благоверный всхлипывает. Кинулись мы к нему:
– Вов, ты чего?
А Вова раскинул свои огромные ручищи в стороны, на спину заваливается и выдыхает в блаженстве:
– Девки, красота-то какая!
И ножищами-то для весомости своего восторга в воду бухнул, окатив нас водой с головы до пят»
А мне думается, что никакой другой мужик, кроме русского, не способен на такую остроту своих чувств – плакать не от горя, а от счастья. Даже от восхищения от представшего взору пейзажа. И в этом его сила.