Врач в застиранном, мятом халате ловко сунул купюру в карман
и сказал: «Ваш ребёнок в палате... К сожалению, он - наркоман...»
Я узнал от врача, что у Ромки загнилА от уколов рука,
и он может погибнуть от ломки, если я не найду "порошка".
Врач мне дал телефон господина, у которого можно купить
тот спасительный грамм героина, без которого Ромке не жить.
Я не помню, как брёл по больнице, как в салон «Мерседеса» нырял.
«Как такое могло приключиться?» - без конца про себя повторял…
Я из тех, для кого в девяностых лучезарное солнце взошло.
Треть России теперь на погостах, ну а я… ну а мне повезло.
Я всегда был "калачиком тёртым", разводить не боялся братву
и тогда, в девяносто четвёртом удержаться сумел на плаву.
В девяносто восьмом, когда власти развели тех, кто был при деньгах,
миновали меня все напасти, я опять устоял на ногах.
Сколотить я сумел состоянье в разворованной, нищей стране,
а теперь, вопреки ожиданьям, оказался по Уши в говне.
Как же так получилось, что Ромка – наш с Людмилой единственный сын,
всю нам жизнь исковеркал и скомкал, пристрастившись колоть героин?!
Я загнал «Мерседес» на парковку перед входом в какой-то отель,
и швейцар, проявляя сноровку, распахнул ресторанную дверь,
снял фуражку, сверкая плешиной. Я к нему подошел, заплатил,
попросил присмотреть за машиной и к метро со всех ног припустил.
Продавец мне назначил свиданье на платформе в районе пяти,
взяв при этом с меня обещанье никого за собой не вести.
Время крепко уже поджимало. Я боялся к нему опоздать.
Не дождётся – тогда всё пропало, "порошка" мне тогда не видать.
Я стоял за билетиком в кассу в гуще плохо одетых людей,
составляющих серую массу, для которой я, в общем, злодей.
Я для них - средоточие счастья, потому что безмерно богат...
Они правы, конечно, отчасти. Только я, вот... богатству не рад.
В жизни нет исключений из правил. Крест у каждого всё-таки свой.
Я бы всё им до цента оставил... Лишь бы Ромка остался живой.