Сергею Есенину

Анфиса Лубко
Объяла печаль мою больную грудь, проникла, словно в воина колья. Меня, как погребенного не на своей землей, усопшего в неволе, преследует тоска и грусть, как уличённого во лжи, гостя, на семейном застолье.

Меня преследуют гоненья, как оккультиста, в эпоху средневековья. Меня, как Сатану, клянёт пастырь, вопия злословием, моя ноша необъятна и тяжела, моя одежда
 
Бесовья.

Мои раны кровоточат, меня беспокоя. Моя тоска сумрачна и оголтела, как жизнь вдовья. Я одинок, как сотни нищих, ставших порождением сквернословия. И не к кому приткнуться, помимо святого лика христианского изголовья. Да только я атеист, и чувство отрицания несдержанно и беспрекословно.

Мне Есенинский близок дух – кабака, одиночества, хмельного раздолья. Абсент утоляет мои терзания, сердце, больше не тревожит рёбра, больше не колит, и нет чувства, что беспричинно тяжело и больно...


Дорогой Сергей Есенин, мне, как и тебе, люб русский простор, святотатственный лик колокольни, морской бриз исступлённый, коему утёс протянул свои песчанно-бархатные ладони.

Я, как и ты, не терплю посторонних. Я, как и ты, никем не найденный, потерянный и, навряд ли, обретённый. В пристанище рифмы, я, как в храме, паломник. Я и сам Бог, что мне кары и даяния Господни, мои кудри златы, меня, по окраинам Родины, влачат, в неминуемой резвости, кони.

Я, как и ты, смиренен пред мукой одиночества и бесовщиной опьянённый, бреду, сродни нищим, голодным и обречённым. Бреду, заворожённый красотой куртизанок вольных, их табаком, опиумом, негой, агонией.


Но я, право, Сергей Есенин, так устал. Скитаться средь порочных Сирен и тумано – сумрачных скал. Красоту и таинство я осознаю лишь тогда, когда в стельку пьян.
Я не поклоняюсь ни белым, ни чёрным, ни рабам пролетариата, ни красным вождям.
Я сам по себе, среди пустынь, авралов и в небо врастающих саванн.

А в отражении зеркал не лики, а обнажённые уродства, я писака, с потугами сумасбродства, с жаждой, чтобы был расплавлен в моей груди металл. Что за шайтан внутри меня воздвиг себе пъедистал и упивается собственным величием, среди тех, кого я, не любя, ласкал, среди женщин, что отдаются мне за бокал.

Дай руку тебе пожму, Сергей Есенин. Я, такой же, как ты, свободный и отданный всем ветрам, поднимаю стопку за тебя, последние допиваю сто грамм, я такой же, как ты, не избежавший потерь, разочарований, не считать на сердце ран.
Дай руку тебе пожму, Сергей Есенин. Я, такой же, как ты

Хулиган!