Пропуская сквозь себя крики улетающих чаек, мы смотрели в осеннее ноябрьское небо, а ветер окутывал наши сердца тяжелым пледом мороза. Мы держались за руки, цепляясь ледяными пальцами за остатки былого пламени, но пепел, уносимый ветром, шептал бесконечно «все, все, все» в такт подбегающим к нашим ногам волнам. Твои глаза, словно океан в ноябре, серые и печальные, провожали взглядом последних отставших птиц. Подрываясь, с исступлёнными, отчаянными криками они взмывали ввысь: «Дальше, дальше! Вперед!», они спешили; спешили, чтобы не вдохнуть остывшего пепла с его осипшим скрежетом «все». Впереди был бескрайний океан, одинокая пустыня. Пустыня с проклятым «все», назойливыми сквозняками и разбитыми рамами, пустыня без нас, лишь с горьким привкусом былого счастья. Мы брели по сонному осеннему песку, словно утопая в трясине, медленнее с каждым шагом, тяжелее с каждым вздохом; словно надеясь все же успеть на ушедший поезд, мы ждали чуда, словно ожидая возвращения улетевших чаек. Мы смотрели в бархатную топь океана, понимая, что там, где кончается песок, начинается новое. Новое. Без поезда, чаек и пепла. Без «доброго утра», без «спокойной ночи» под тихую мелодию окутывающего уюта. Без теплого пледа одного на двоих, без планов, желаний и трепета.
Как оголенные провода - оголенное сердце. Тихий океан нашептывал «все, все, все». Так хотелось вернуться, обнять, «тише, тише». Сжимая сердце в кулак, шагаем навстречу новому ветру, новым ожогам, новым пожарам, новым каминам, новым свечам. Как океан превращает острый осколок в гладкий камушек, так и острые, наполненные болью сердца однажды найдут свою гавань. А пока только крик чаек и шепот пепла «Все», «Вперед», «Все», «Вперед»… И вой, пронзительный вой ноябрьского ветра.