***

Стали моим глазам
противны все человеческие лица,
и я медленно закрываю их,
обезумев от дикого раздражения.
Жизнь растеклась в свете,
одна капля из которых я,
никогда и никого не терявший 
и не знающий нравоучения  седой старости,
в свете пожаров ее побед
не увидевший ни прелести, ни радости.

В неистовстве
воду слов с небес низвергающий,
что стекает
по стеклу и бетону ваших городов;
рисующий протест всему,
что кажется неразумным, глупым
или попросту мне непонятным.
В своей мятой постели
засыпающий и просыпающийся с отвращением
ко всему, что происходит вокруг и внутри меня
в столь уязвимом к времени теле и разуме;
долго искавший суть единой и вездесущей истины
и осознавший, что её просто нет для человека,
я не сильно-то разочарован этим фактом.

Дрожащие огни
в молитве невнятной своей зажигает,
каждый раз
выпрашивая милости себе лишь на боль.
Когда мысли заставляют
рассудок, что вял так трепетать,
расплываясь красками в чьих-то
давно угасших глазах,
обернувшись музыкой, приглашают на танец,
последний танец, самый живой и самый изящный из всех.

Окаменеть бы телом,
в ряд став с отчаявшимися в этом мире воинами
и богами нагло,
или остаться бы
написанными словами на пожелтелых страницах,
или обратиться бы стонами тихими
перед  торжественной казнью вольнодумия.
В бесконечных обвинениях
к отжившим поколениям
видеть бы долг свой,
указывая им правильный путь,
ведущий к гибели…

Смотрите,
Вот я - сын человеческий,
с такими же как я иду,
а в свет или во тьму,
для меня уже не важно.
И, извиваясь, шипя от негодования,
рядом ползет ядовитая змея,
не нападая более на радостных детей ваших.

Смотрите,
Вот я - сын человеческий,
 с такими же как я
танцую на пожарищах,
среди чумы пирую.
И, извиваясь, шипя от радости,
змея гордо воссела на телах ваших.

Смотрите,
 Вот  я - сын человеческий,
с такими же как я
рожден, питаем был землей
и в нее же превращусь.
И, извиваясь, ядовитая змея
тихо шипит про неизбежность, про тоску, про грусть.

Скажи,
мы ли виноваты  в человеческой крови?
Смотри,
 как мой род прекрасный
погибает,
летя в ночи на свет огня
как мотыльки,
всегда так ненавидя искренне
и любя так страстно!

О, злополучный однодневный род,
дети случая и нужды,
ваш радостный смех
для меня ничего не значит.
В тишине моего ночного забытья
ваши дивные сны,
на моих глазах ваши слезы,
что текут еще с тех времен,
когда мечем и огнем вершилась история мира,
целые города оставляя в огне,
 в скорби и в крови.

Вот вам - множество увядших лепестков
стонов моих,
засушите их,
положите между книжными страницами,
пусть в истории поток вольется
и пусть в воде ее он бесследно растворится.