Леонид Зильбер
Как я штурмовал ЦК КПУ
Документальная повесть. Все фамилии в тексте реальны
1969 год. Я – главный инженер Одесского строительно – монтажного управления № 26, мне 37 лет, за плечами уже многие стройки и опыт этих строек, я – производственник, стройка – моя жизнь, я люблю эту жизнь, сложную и трудную, но мою. Да, я производственник, но инженерные знания и строительная наука во мне сидят крепко, я люблю эту работу, мастеров и прорабов, знаю как им бывает трудно – ведь я сам такой, через всё это прошёл, люблю наших рабочих, их натруженные мозолистые руки я пожимаю каждый день на наших объектах. Да, я очень люблю их – настоящих работяг – каменщиков, бетонщиков и монтажников. Они – великие труженики, настоящие творцы. Я их люблю, как люблю замечательную песню о них, уже позабытую сейчас, в эпоху нашего сегодняшнего недоразвитого, жадного, капитализма:
: Руки рабочих. Вы даёте движенье планете. Руки рабочих создают все богатства на свете.
Мой начальник управления – теперь уже легендарный Одесский строитель, построивший едва ли не пол Одессы, её жильё и промышленность, к несчастью, ушедший из жизни 6 лет назад Гиви Силованович Каркашадзе. А также – он – это сама энергия и тоже, конечно, любовь к этому делу, чьё имя – стройка. Нет, это у меня любовь, а у него – пламенная любовь, замешанная на грузинском темпераменте и потрясающей всё пробивающей энергии. Он старше меня на один год, мы почти ровесники. И тоже прошёл через все этапы, с самого низа. Уже потом, когда был одним из самых крупных Одесских строительных начальников, нет, скажу точнее – подлинной звездой строительного мира, оставался истинным прорабом, знавшим и чувствовавшим стройку всей душой и сердцем.
Я знаю, мы с ним совсем разные, но мы едины, мы молоды и в нас непреходящая, истинная любовь к делу нашей жизни - стройке. Он говорит мне: « Дают новый объект, партийный объект – газетное издательство, в Одессе будет новое газетное издательство. Я знаю, что это будет большой гембель, над нами будут висеть обком и ЦК, но зато дадут все ресурсы, это главное, с нас потребуют, не слезут, но и мы будем требовать всё, что положено – бетон, металл, сборные конструкции, пусть попробуют не дать. А значит, самое главное – план будет обеспечен». Он говорит это, и его тёмные глаза сверкают от переполняющей его жгучей энергии и особого грузинского акцента – «будэм работать». И через несколько дней поступают первые чертежи, в нарушение всех действующих законов нам выдают их отдельными разделами – свайное основание и ростверки ( фундаменты на сваях), и уже торопят- «начинайте, начинайте!». А мы знаем, что проект должен выдаваться комплектно, завершённым и утверждённым вместе со сметой. Но это объект особый, партийный и уже начинаются первые планёрки с участием Обкома и Сытника - инструктора из ЦК компартии Украины, суть их – «давай, давай!» Производственный процесс, его детали – это моё дело – главного инженера. И я бегу к генпроектировщику – в Одесский Гипроград, требую чертежи надземной части, мне надо спланировать весь производственный цикл наперёд. Нет, чертежи не получаю, здания ещё нет, но есть намётки – это будет первая в стране промышленная серия многоэтажных сборно – монолитных полносборных зданий под тяжёлые нагрузки, ИИ – 20. «Первая» - и я знаю, что это ещё неотработанная технология монтажа и тысячи нерешённых вопросов. Кое – какую информацию нахожу в журнале «Бетон и железобетон» - это повышенные требования к точности монтажа и ванная сварка стыков арматуры в медных формах. На мои вопросы снабженцы удивляются – медь стратегический материал, даже в проводах медь заменили на ломкий алюминий, медь выделяется только на «оборонку», даже на партийную стройку не дадут. А я ищу и уже собираю нагрузки от будущего трёхэтажного здания, кроме веса самого здания, перекрытия будут под расчётные нагрузки 3тн. на квадратный метр. Это очень большие нагрузки. Для сравнения, например, в жилых домах, перекрытия рассчитываются на расчётные нагрузки 195 кг. на квадратный метр. А между тем – «давай, давай!» - всё настойчивее требуют от нас начинать.
А мне не нравятся, совсем не нравятся буронабивные сваи на нашем объекте – тоже новая конструкция, абсолютно новая. Я начинаю спорить с проектировщиками, - «если уж так необходимы сваи, давайте заменим их на забивные, сборные железобетонные – давно отработанная технология».
- Нет,- отвечают мне,- буронабивные сваи – последнее достижение строительной техники, и где же это внедрять, как не на партийном объекте.
Всё, что изложено до сих пор – это вступление. А теперь о сути дела. Через пень – колоду, но уже поступают результаты инженерно – геологических изысканий по площадке с расчетными характеристиками подстилающих основание грунтов. И уже есть чертежи надземной части. И уже выкопан котлован и в этом котловане уже собирают оборудование под буронабивные сваи. Имея чертежи, я начинаю собирать нагрузки на основание с одной целью – убрать буронабивные сваи, избавиться от них. Почему избавиться? Да потому, что эти сваи - дело тёмное. В связи с высоким уровнем подземных вод в основании располагаются водонасыщенные грунты, это значит, что в суглинистом грунте скважина под сваю будет очень неустойчива, и её надо после бурения немедленно заполнить глинистым раствором, чтобы сохранить скважину. И в этот глинистый раствор вставляется бункер – своеобразная лейка с длинной трубой, соответствующей глубине сваи, а глубина эта 15 метров, диаметр сваи 0,6 метра. И кран подаёт бадью с литым бетоном, т.е. с бетоном в текучем состоянии, бетонная смесь опрокидывается в лейку, и эта бетонная смесь заполняет скважину, вытесняя при этом жидкую глину из скважины, которая заливает весь котлован. Из каждой скважины выливается столько же жидкой глины, каков объём сваи, а это больше 4 –х кубометров. Вот оно – последнее «достижение» строительной техники, за которое ратуют проектировщики. А свай под каждый ростверк не менее 4 –х, а ростверков очень много – по одному под каждую колонну каркаса. Вот и получим в котловане целое море жидкой глины.
Избавиться от этих свай, избавиться во что бы то ни стало – главная моя забота на этом объекте. И я сам рассчитываю возможные деформации основания на случай избавления от свай, на случай загружения естественного основания обычными фундаментами. Рассчитываю на самый худший случай – и самую важную характеристику грунта – модуль деформации – т.е. деформируемость основания под нагрузкой, принимаю для водонасыщенного грунта. И получаю ошеломляющую для меня цифру – 12 сантиметров –всего 12 (!!!). Правда, по нормам допускается 10 сантиметров, да, всего 10. Но я помню наизусть эту таблицу из СНиПа (строительных норм и правил), она называется – предельные деформации основания, очень важная таблица. Но сколь часто я находил спасение не в ней, а в том, что написано за ней, мелкими буковками – это примечания. Читать мелкие буковки – это моё увлечение, это очень полезное к тому же увлечение. Вот и в этот раз я нахожу примечание под номером 3, и в нём то, что мне нужно: если основание сооружения сложено горизонтальными, с уклоном не более 0,1 слоями грунтов, то предельные осадки можно увеличивать на 20 процентов. А это значит, что не десять, а двенадцать сантиметров (!) – допускаемая деформация естественного основания – то что мне нужно, чтобы убрать буронабивные сваи. Теперь у меня точный расчёт – доказательство, что сваи просто не нужны, не нужны!!!.
И я бегу к главному инженеру института «Гипроград» Иосифу Иосифовичу Корнету и показываю свои расчёты и настойчиво спрашиваю: «зачем, зачем сваи?» А он, талантливый и умный человек смотрит на меня своими мудрыми глазами и говорит мне, подтверждает – «да, да, я знаю, что около десяти сантиметров. Двенадцать? Да, это правильно» «Так зачем сваи?» - напираю я на него. И он говорит мне, что можно бы и без свай, но в плане института – внедрение новой техники. Недавно у них была комиссия сверху и им указали, что не внедряется новая техника – это недостаток их работы, и дело рассматривалось на партбюро их института и, и… решено было на партийном объекте внедрять новую технику.
Я изумлён. И он вполне понимает моё изумление и говорит мне ясно и откровенно: «Поезжайте со своими выкладками в Госстрой Украины (кстати, добавляет он – у нас была комиссия Госстроя и указала нам на недостатки с внедрением новой техники и технологий). Если они согласуют, то я с удовольствием – он делает ударение на этом слове, согласую вам изменение проекта»
Я начинаю готовить документы для Госстроя, рассказываю о своих выкладках Каркашадзе, он загорается этой идеей, и я еду в Киев со всеми расчётами и проектом.
В Киеве довольно быстро попадаю к председателю Госстроя. Он с интересом выслушивает меня, быстро вникает в суть проблемы, я чувствую в нём настоящего профессионала. А он мне явно симпатизирует, даже похвалил, мол с подобными вопросами производственники обращаются редко. И накладывает на нашем письме резолюцию – в Киевский1 НИИСК Госстроя СССР – всё проверить и результаты сообщить в Госстрой для принятия решения. Помню, его фамилия была Сапунов, имя и отчество забыты. Но свет от общения с этим человеком в моей памяти.
В НИИСК,е меня направляют к профессору Литвинову. Иван Михайлович Литвинов – учёный с мировым именем, доктор технических наук, участник многочисленных Международных конгрессов, научных симпозиумов и конференций по механике грунтов и фундаментостроению в США, Европе, Индии и в СССР. Не только выдающийся теоретик, но и практик по исследованию глинистых и просадочных лёссовых грунтов в полевых и лабораторных условиях. Я ему даю письмо с резолюцией директора НИИСК,а, а он, не глядя на письмо, спрашивает о волнующих меня проблемах, которые нужно решить. Выслушав очень внимательно, подытоживает: «Значит, вам очень не нравятся буронабивные сваи, говорите, что это дело тёмное?» А потом, улыбаясь, говорит; «Наконец то я нашёл своего единомышленника, искал, искал в Киеве и в Москве, не нашёл, а Одесса мне на подмогу приехала. А потом он очень внимательно проверил все расчёты и схему распределения вертикальных напряжений в слоях грунта по глубине основания под фундаментами и, к моему счастью не нашёл ни одной ошибки. «Начнём готовить заключение»,-,сказал он, но в это время раздался телефонный звонок из приёмной директора института. Его приглашали к директору. Пожалуй, я расскажу зачем его вызывали к директору, хотя случившееся не имеет никакого отношения к цели настоящего повествования. Но мы вспомним, а те, кто помоложе - узнают в какой стране мы жили в 1969 году. В институт на имя профессора Литвинова пришла посылка из США. Об этом доложили директору института. Директор приказал принести посылку к нему. Под бумажной обёрткой на картонном ящике нашли открытый конверт с письмом на имя профессора Литвинова. Письмо было на английском языке. Директор приказал вызвать переводчика, он перевёл текст на русский язык и передал перевод директору. Прочитав текст письма, директор распорядился вызвать к нему какого – то начальника спецчасти и секретаря партийной организации института. Ознакомившись с текстом письма, бдительная троица решила вызвать профессора Литвинова для беседы. А суть была вот в чём. Американский профессор, познакомившийся с Литвиновым - участником недавнего конгресса, проходившего во Франции, прислал Литвинову тысячу пакетиков специального растворимого кофе без кофеина. Он написал Литвинову, что помнит, как Литвинов говорил, что очень любит кофе, но вынужден отказываться от него, так как кофеин повышает давление. По приезде в Америку, американец узнал, что есть растворимый кофе без кофеина и был рад его выслать уважаемому коллеге. А потом было несколько фраз, что он преклоняется перед талантом и высокими научными достижениями профессора Литвинова. Когда Литвинов зашёл в кабинет директора, собравшаяся троица встретила его напряжённым молчанием. Первым прервал его секретарь парткома. Он сообщил Литвинову, что на его имя в институт пришла американская посылка с кофе и не расценивает ли он это как подачку со стороны американца. И не унижает ли подобное честь и достоинство советского учёного. В ответ Литвинов рассмеялся, и сказал, что очень рад подарку, взял картонный ящик вместе с письмом и вышел из кабинета. Мне довелось в течение двух дней, пока проверялись мои расчёты, пить с профессором этот кофе, по вкусу это был великолепный напиток, но, действительно, без кофеина. Слух об американской посылке быстро распространился по институту, и к нам то и дело наведывались коллеги профессора, пили американский кофе, по - видимому, без ущерба для своей чести и достоинства. К слову, в 1969 году в свободной продаже кофе не было.
Получив положительное решение НИИСК,а, я отправился в Госстрой Украины и передал его в канцелярию. На следующий день за подписью Сапунова я получил согласование Госстроя Украины на отказ от устройства искусственного основания из буронабивных свай и выполнение фундаментов на естественном основании. На следующий день Одесский «Гипроград» продублировал это решение.
А ещё через день в Обкоме было назначено совещание с участием прибывшего в Одессу инструктора ЦК.КПСС Бондаренко и инструктора ЦК КПУ Сытника о ходе строительства газетного издательства в Одессе.
Вёл совещание заведующий хозяйственно финансовым отделом Обкома Гинкул. Вначале выступил Бондаренко, заявил об отставании стройки, что по графику должна быть выполнена третья часть свайного поля, что, по - видимому Обком недостаточно контролирует ход работ и ЦК даст этому соответствующую оценку. Я и Каркашадзе сидели рядом, а напротив управляющий трестом Борис Ефремович Шойхет. Этот железный боец умел разговаривать очень убедительно. Он заявил что объект в центре внимания треста, и что потенциал треста очень высок, и это проявляется в изменении инженерных решений по нулевому циклу, и он прочитал письмо - согласование Госстроя Украины и проектной организации, и сказал, что мы опережаем график строительства на пол – года и заказчику (т.е. Обкому и ЦК) нужно озаботиться ускорением поставок технологического оборудования, поскольку трест намерен сдать объект досрочно.
Бондаренко возразил, что Ленинград построен на сваях и столь же надёжным должно быть газетное издательство. Я возразил ему, что Ленинград строился на болоте, на деревянных сваях, у нас совершенно другие инженерно – геологические условия, новое решение по нулевому циклу отвечает всем требованиям строительных норм, использованы отработанные решения и технологии, это на пользу делу, всё обосновано расчётами, подтверждёнными НИИСК,ом Госстроя СССР и Госстроем Украины. Он замешкался, этот инструктор был инженером только по своему инженерному диплому, реально не понимал суть дела. И тогда он заявил: «В таком случае, поскольку Одесса на Украине, согласуйте новое решение в ЦК компартии Украины», что и было записано нашему тресту в протоколе совещания. А тресту – я понял, кому же ещё, как не мне.
Через день я выехал в ЦК КПУ.
В Киев я ехал с лёгким сердцем. Всё было на моей стороне – технически безупречное инженерное решение по фундаментам, согласование Госстроя Украины и Киевского НИИСК,а – одного из ведущих институтов Госстроя СССР и поручение совещания в Одесском Обкоме КПУ, протокол совещания я взял с собой. Здание ЦК КПУ – монументальное строение с колоннами и огромными гранитными шарами по обе стороны от входа. Прошёл в ЦК я очень быстро, члены партии свободно проходят, предъявляя партийный билет. Что и говорить – это было немалое достижение внутрипартийной демократии, знак доверия ко всем членам партии. Я позвонил Сытнику, присутствовавшему на совещании в Одесском Обкоме, предложил ему пойти вместе со мной к заведующему отделом газетных издательств, поскольку он был в курсе дела о решении совещания в Одесском Обкоме. Но Сытник отказался, сославшись на занятость, но сказал, что готов придти по вызову заведующего отделом. Фамилия эаведующего была Ластивняк ( прошло более 44 –х лег, я не помню имён и отчеств). В приёмной я сказал секретарше о цели приезда, она позвонила Ластивняку и тут же разрешила мне войти к нему. Узнав о цели моего приезда, Ластивняк сказал секретарше о вызове ряда сотрудников его отдела. Зашло человек шесть – семь, в том числе Сытник. А я начал доставать свои документы, и первое – письмо Госстроя Украины. Ластивняк бегло глянул на письмо и сосредоточил своё внимание на фамилии председателя Госстроя. «А кто такой этот Сапунов, - спросил он, не обращаясь ни к кому лично. Его сотрудники молчали. Я решил ему подсказать, что в письме стоит его должность – председатель Госстроя Украинской ССР. «Ну и что, - снова в воздух спросил Ластивняк. Его сотрудники молчали. Я решил в этот раз уточнить, и сказал ему, что это член правительства Украины в ранге Министра. Ластивняк позвонил своей секретарше, чтобы она связала его с Сапуновым из Госстроя. Через минуту произошёт такой разговор, это я хорошо помню. - - Сапунов, это Ластивняк из ЦК. Кто тебе разрешил давать заключение по партийному объекту? - Пожалуйста уточните о каком объекте заключение, и когда оно было выдано? – Так ты даже не знаешь о каком объекте, кто тебе разрешил совать нос в партийные дела? - У нас очень много объектов, если выдано заключение, то оно обосно - Ты давно работаешь Председателем Госстроя? -Более полугода. –А раньше где работал? - Директором Харьковского Института «Промстройпроект» - Так, если и дальше будешь давать заключения по партийным объектам, поедешь назад в Харьков, но уже не директором, а чертёжником, понял? Вот так Ластивняк закончил свой разговор с членом правительства Украинской ССР.
Все присутствовавшие молчали. Не скрою, я оторопел – Ластивняк обратился ко мне – езжай домой и работай, проект утверждён в ЦК и его никто менять не будет. Ясно? - Нет, неясно, причём тут ЦК, зачем вы усложняете сугубо инженерный вопрос? Новое решение позволит сократить сроки строительства на пол – года и достигнуть экономии ресурсов, затрат труда и не менее полумиллиона государственных средств. – А объект строится не за государственные, а партийные деньги. – Да? А я, когда входил в ЦК, увидел наверху на фасаде лозунг большими буквами: «Народ и партия едины!» Он отшатнулся от меня, а его сотрудники… Да, это была немая сцена. А я продолжал нажимать: «Этот проект в НИИСК,е рассматривал учёный с мировым именем – Иван Михайлович Литвинов, его приглашают во все страны, чтобы услышать его мнение о различных проектах, а вас он не интересует, да? Вот его отзыв, прочитайте. Госстрой дал своё заключение только после… А Ластивняк уже начал обращаться за поддержкой к своим молчащим сотрудникам, которые только утвердительно кивали головами в знак поддержки всего, о чём он говорил, даже когда оскорблял Сапунова. .- Литвинов? – Кто из вас знает его? - обратился Ластивняк к своим сотрудникам. Но они только качали головами. А я тут же предложил привезти Литвинова: « Послушайте этого гениального учёного, послушаёте его, - нажимал я.
- Давай, вези, вдруг сказал Ластивняк, вези. И я, ещё не зная, есть ли Литвинов на месте, поймал такси и поехал за ним. К счастью, он был на месте и сразу согласился ехать. По дороге я ему рассказал ситуацию. Литвинов был беспартийным, и ему пришлось оформлять пропуск. Наконец, мы в кабинете Ластивняка. А он снова приглашает всех своих сотрудников. И говорит Литвинову, показывая на меня: «С утра не даёт нам работать, вот и вас привёз, хочет, чтобы мы изменили решение ЦК, утвердившего проект. Кто же нас поймёт?» А Иван Михайлович отвечает ему: «Как я понимаю, хотя я беспартийный, в ЦК не рассматривали вопрос о фундаментах, а решили, что и когда строить. А вот он – молодец (показывает пальцем на меня), принял правильное решение, очень правильное, вы бы ему орденок за это дали»…И далее говорит о недостатках проектного решения и преимуществах нового. Наконец, Ластивняк говорит, обращаясь к своим: «Для чего ему надо от нас согласование?» А я отвечаю, что разработаем новые чертежи и начнём работать. Ластивняк ухватывается за это, как за спасательный круг: «Так у него и чертежей нет, что же согласовывать?» А я говорю им, что мне нужно только принципиальное согласие, мне же не чертежи надо согласовать, а выполнить решение, принятое на совещании в Обкоме. А чертежи я согласую с генпроектировщиком, который находится в Одессе. «Нет, ничего не согласуем, - продолжает свою линию Ластивняк. Тогда я говорю им, что если дело за чертежами, а их в любом случае надо делать, то я привезу чертежи в понедельник. На этом всё заканчивается.
И я спохватываюсь, когда выхожу из ЦК. Сегодня пятница, как же успеть до понедельника? И я звоню из Киева главному конструктору Одесского проектного института № 3 Семёну Исааковичу Глазеру и рассказываю, что мне нужно в воскресенье к вечернему поезду «Черноморец» в Киев сделать рабочие чертежи фундаментов, прошу его подобрать хороших ребят, чтобы всё успеть сделать и сметчика, о цене договоримся потом. И он, ещё не видя объекта, всё же соглашается, при условии, что с существующим проектом я буду у него дома в субботу утром.
С поезда утром я еду в управление, забираю необходимый комплект чертежей. Начальник СМУ – 26 Каркашадзе Г.С.уже на работе (обычное дело, мы часто и по воскресеньям работали), соглашается во всём со мной и готов заплатить за чертежи любую сумму сколько скажут. Наконец, я приезжаю к Глазеру на улицу Короленко. А там 4 чертёжные доски, его сын – инженер Рыбин (фамилия по матери) и ещё один конструктор, а днём должен подойти сметчик. Мы работаем на 4 – х досках весь день, затем без перерыва всю ночь и весь воскресный день. (Почти ничего не едим, пьём кофе и крепкий чай, чтобы не уснуть) В итоге – тяжеленный рулон рабочих чертежей – 16 листов А – 1 на белках со всеми спецификациями и сметой – экономия – 600тысяч рублей. (поясняю - средняя зарплата инженера и рабочего в 1969 году была 150 рублей). Не заезжая домой, спешу к поезду «Черноморец», до отхода его 15 минут, билетов нет, договариваюсь с проводницей. Еду!
Приехал. Секретарша меня уже знает, сразу пропускает в кабинет Ластивняка. Он один. Я здороваюсь и сразу разворачиваю огромный рулон с чертежами. А в кармане у меня уже наготове коробка с кнопками, я их прихватил ещё в квартире у Глазера. Начинаю быстро закреплять чертежи на стенке, уже закрепил штук 5. А Ластивняк уже звонит секретарше, чтобы вызвала сотрудников отдела, они сразу появляются и Ластивняк говорит им, что я без его разрешения уже продырявил кнопками всю стену. А я говорю, что мне нужна ещё табуретка, чтобы закрепить чертежи верхнего ряда, ведь их 16 штук. Но Ластивняк требует от меня остановиться. А потом требует снять чертежи. Я говорю ему и его сотрудникам, что им трудно будет разобраться в сути изменений проекта, если чертежи рассматривать по одному, но Ластивняк снова перебивает меня и требует собрать чертежи в рулон, и что никто не будет ничего рассматривать. Я удивлён и спрашиваю для чего же на прошлой неделе он потребовал чертежи, что я и группа проектировщиков два дня и ночь не спали, чтобы выполнить эти рабочие чертежи, но Ластивняк прямо говорит, что чертежи не нужны и никакого согласования не будет. Тогда я обращаюсь к его сотрудникам и прошу их подтвердить своему начальнику, что он потребовал рабочие чертежи. Но сотрудники отводят глаза и молчат. Тогда я говорю, что как всё таки замечательно, что эти чертежи есть, и согласование всё таки будет. «Каким же образом, - удивляется Ластивняк. И ко мне приходит чёткое и ясное решение, я стою перед всей этой молчащей, подлой и поддакивающей командой и как можно торжественнее, звонким голосом говорю им в лицо: «Как член нашей партии, как коммунист, в соответствии с Уставом Коммунистической партии Советского Союза я имею право, а сейчас это уже моя обязанность, как коммуниста, обратиться в Центральный комитет Коммунистической партии Советского Союза и лично к Генеральному секретарю нашей партии Леониду Ильичу Брежневу для решения вопроса об успешном строительстве газетного издательства в городе Одессе, об экономии более шестисот тысяч рублей, об экономии важнейших народно хозяйственных ресурсов – металла и цемента, о существенном повышении производительности труда при сооружении объекта, о возможности досрочной, не менее, чем на пол – года сдачи Одесского газетного издательства в эксплуатацию. И в этом мне поможет эта рабочая - документация – здесь все конкретные цифры – рубли, тонны, кубометры, человеко – дни и сроки. Замечательно, что есть эта документация, которую вы, все здесь присутствующие, просто отвергли. И об этом я тоже расскажу в ЦК нашей партии. Но это не мой выбор, а ваш».Что с ними было? Ластивняк открыл рот, силился что – то сказать, но не мог. Вся эта компашка его сотрудников просто онемела. Это был шок. А потом я добавил, что сегодня же вылечу в Москву, чтобы завтра, не теряя ни одного часа, быть в ЦК. И вышел прочь со своим огромным рулоном чертежей под мышкой. А потом я зашёл в буфет, где убедился, что бутерброды с чёрной и красной икрой были очень хороши и дёшевы. Ещё были очень вкусны горячие сосиски с каким – то неведомым салатом и ломтиками лимона. И кофе тоже был настоящий. Когда я допивал вторую чашку, ко мне почти подбежал Сытник: «Ой, а мы все вас ищем. Пожалуйста, не уходите, Ластивняк договорился с Голобородько, он вас примет в два часа. – А это кто? - Это заведующий финансово – хозяйственным отделом ЦК КПУ. - Это он достаёт для вас такие вкусные сосиски и бутерброды с икрой? - (Смеётся) – он самый. До двух часов пока что можете зайти в книжный магазин, там хороший выбор книг. Я вас провожу к Голобородько. Мы договариваемся о встрече в вестибюле.
В два часа я захожу в кабинет Голобородько. Там уже сидит Ластивняк. Голобородько буквально возвышается над своим письменным столом, очень высокий, крупный. Сразу начинает: «Возвращайтесь в Одессу и работайте. Никаких согласований не будет. Я ему говорю, что обязан выполнить решение совещания в Одесском Обкоме партии, но он меня обрывает: «С обкомом договорились, никакого согласоваеия не нужно, езжайте и работайте». И тогда я встаю и торжественным голосом повторяю то, что говорил в кабинете Ластивняка; «как член Коммунистической партии... в соответствии с Уставом … и так далее. Но он опять повторяет, что с обкомом договорились. А я ему, что сегодня же вылечу в Москву, в ЦК КПСС.
Часам к четырём приехал в Аэропорт «Жуляны». Небольшая очередь в кассу, человек пять. Билеты есть. Подхожу к кассе, даю паспорт. Симпатичная кассирша мне говорит, что не может выдать билет, она получила такое распоряжение. Мне ясно от кого поступило это распоряжение, и я еду на железнодорожный вокзал, там занимаю очередь на ближайший проходящий поезд на Москву. Сижу безмятежно на скамейке и вдруг слышу объявление по радио, оно разносится по всему вокзалу: «Леонид Иосифович Зильбер, зайдите в радиорубку вокзала, на связи управляющий трестом Шойхет». Мне всё понятно, позаботились и о железнодорожном вокзале. Я решаю, что не пойду, скажу, что не слышал. Но каждые 5 – 6 минут это объявление повторяется. Наконец, по всему вокзалу раздаётся голос Шойхета: «Леонид, я не уйду с работы, пока ты мне не позвонишь. Если завтра утром ты не будешь в Одессе, то ты уволен, утром я подпишу приказ». И это повторялось 3 – 4 раза. И я не выдерживаю, иду в эту проклятую радиорубку. На связи Борис Ефремович Шойхет. Он меня спрашивает: «Что ты там натворил? « А я ему отвечаю, что эти м… ки и болваны, и что я еду в Москву, в ЦК и… А он очень чётко говорит уже мне: «Я и Каркашадзе утром встречаем тебя на вокзале. Если тебя не будет, ты уже не работаешь». Я пытаюсь ему возражать, но он перебивает меня, повторяет, что будет меня встречать и т.д.
И я сломался. Я не поехал в Москву, а вернулся в Одессу. Когда я вышел из вагона, невдалеке на перроне увидел Каркашадзе, Шойхета и Гинкула. Шойхет подошёл ко мне, взял под руку и говорит: «Лёня, ты же умный парень, с кем ты связался?»
* * *
Чтож, нас вынудили работать по проекту. Буронабивные сваи выполняла специализированная субподрядная организация. Все худшие мои опасения подтвердились. Было немало случаев, когда приходилось прерывать бетонирование свай только потому, что прекращалась доставка бетона на объект. А в это время в бетоне сваи находится «лейка», которую необходимо вытащить, иначе она «замёрзнет» в схватывающемся бетоне. И мы вытаскивали её, прекрасно понимая, что в свае остался разрыв, потому что при возобновлении бетонирования неизвестно какой образуется стык. Вскрыть сваю? А стык ниже уровня подземных вод – неразрешимая ситуация. Часто выполняли дублирующую сваю. А это дополнительные затраты бетона и стальной арматуры. Я прекрасно понимал, что полагаться на свайное основание нельзя, это действительно дело тёмное, часто вместо четырёх кубометров бетона в сваю проваливалось пять – семь – результат обрушении неустойчивого ствола сваи. На этот случай после сдачи свай основание под ростверк, точнее под фундамент тщательно расчищалось до естественного грунта и по сваям выполнялся ростверк с уширенной нижней ступенью, по чертежам разработанных фундаментов на случай как бы отсутствия свайного основания. А сколько потребовалось дополнительно бетона и арматуры…Сколько дополнительных земляных работ по расчистке основания и удалению глинистого раствора, заливавшего котлован… И за все эти затраты и тяжкие труды недобрым словом поминался доблестный ЦК КПУ
Вот так и закончилась эта история. Она только внешне так закончилась. Раздумывая о своём поражении, я понял, что по человечески они меня не победили, нет, они проиграли, они меня испугались. Они всё сделали, чтобы я не полетел в Москву, чтоб найти меня на Киевском вокзале. Оказывается, они звонили в Одесский Обком и давили на Шойхета. Да, они, мелкие, никчемные людишки, дрожавшие за своё место под крылышком партии, сделали всё, чтобы я не добрался до Москвы. Их вообще не интересовало реальное дело, а только их насиженное тёплое местечко.
Уже тогда я отчётливо понял, что система гниёт и она обречена. Через двадцать с небольшим лет после описываемых событий, эта система сама развалилась, это было неизбежно.
И когда я проезжаю мимо производственного корпуса газетного издательства, не было случая, чтобы меня не кольнуло в сердце. Нет, это не обида. Это сожаление, что я не довёл тогда дело до конца, всё таки не поехал в Москву. Если бы я победил, то меня, снятого с работы, всё равно бы восстановили. А если бы нет, т.е. если бы и в Москве были двойники Киева, то и так ладно. Я же никогда не искал лёгкой работы, она не была мне в тягость. И с моей замечательной, лучшей в мире профессией я бы всегда был при любимом деле. Поэтому, всё таки, я тогда победил, ведь они испугались, это они были в шоке, когда я произносил высокие слова о партии, которую они развалили.