Годы, годы... От вашей нагрузки
становлюсь не мудрей, так хитрей:
на вопрос – вы еврей или русский? –
отвечаю: я – русский еврей!
Да! Мне стали родными навеки
этот, вяжущий душу, простор,
эти сильные, гордые реки,
разноцветье полянки простой...
От сердобской бобылки Маруськи
говорок перенявши едва –
я сказал по-сердобски, по-русски
свои первые в жизни слова.
И пускай не потомок венедов,
пусть иных и корней, и кровей, –
жил-дышал я, не знав и не ведав
о проклятой породе своей.
Но неведенье длилось недолго...
Только честное слово даю,
что не Бен-Гурион и не Голда
сокрушили невинность мою.
Не в заморской приманке и ласке
корешок затаился-лежит,
а в соседском веснушчатом Ваське,
после драки мне крикнувшем: «Жид!»
Ах, не вашим ли, годы, коварством
нам обоим – по сорок с лихвой?
Стал Василий мордатым начальством,
бдит усердно над пятой “грахвой”,
совершает, вершит и решает –
и наглеет он день ото дня.
А коль так – что ему помешает
новым Бейлисом сделать меня?
«Что ты?! – слышу. – Ну где же резон-то?
Годы, годы – другие, не те...
Не такие теперь горизонты,
чтоб народ пребывал в темноте;
в Лету канул твой Бейлис навовсе,
время ль нынче для прежних затей?»
...Но смеётся истерзанный Вовси.
манит пальчиками
без ногтей...
Та жаровня ещё не остыла,
уголёк не сгорает, чадит...
Это – было. И многое – было.
Что ж наш Вася ещё учудит?
И на дверь я взираю в опаске:
вдруг она загремит, задрожит –
и ворвутся нетрезвые васьки
с оголтелыми воплями: «Жид!»,
и объявят меня людоедом,
предадут всевозможным смертям...
Надоело! Завеюсь! Уеду
к старой Голде, к «нерусским чертям»!
Хлопну дверью – и плечи расправлю!
Для меня ли не сыщется дел?
...Но неужто взовьюсь – и оставлю
милой родины скорбный предел?
Не позволят овраги, опушки,
не отпустят, хоть как ни перечь,
Блок, Булгаков, и Чехов, и Пушкин* ,
и родная сердобская речь.
Вот и всё. Решено: остаюсь я!
(...но в тревоге застыл у дверей...)
Потому что я всё-таки русский!!!
(...потому что я всё же – еврей...)
1976
----------
*Ср. у Б. Чичибабина:
«Прощайте ж навеки и знайте, уехав,
что даже не Пушкин, не Блок и не Чехов,
не споры ночные, не дали речные,
не свет и не память – ничто не Россия (...)
Вы сами – Россия, вы – семя России,
да светят вам в горе веселья простые».
Мне хотелось бы видеть в этих строках ответ на моё стихотворение,
которое он знал.