Кремль звенел колоколами.
Звёзд рубиновое пламя –
с каждой башни лился свет
как из прошлого привет.
Грановитая Палата
царской утварью богата.
И Царь-Колокол… «Мой Бог!
Кто отлить такое смог?»
Красной площади брусчатка,
каждый камень гладкий-гладкий.
Ваня всё запоминал,
восхищенья не скрывал.
На собор глядел Успенский
очарованно, по-детски,
и с улыбкою сказал:
«Где-то я его видал…
аль во сне красивом, может,
в Граде нашем был похожий…»
С ощущением таким,
видно, был он не один.
Конь на месте всё топтался,
на народ глядеть боялся.
Показалось и ему,
непонятно почему,
что он был здесь не однажды,
а, по крайней мере, дважды.
И кого он мог спросить,
чтоб сомненья разрешить?
«Возвратишься, будет память,
не забудешь, где был с нами, –
Сеня фотоаппарат
Ване отдал, – будешь рад.
Нажимай на эту кнопку.
Получилось? Вот как ловко!
Будет время, поглядишь,
с тем, что видел, сам сравнишь».
Научился Ваня быстро,
вспышки сыпались, как искры.
Он подарку так был рад –
щёлкал, щёлкал всё подряд!
Дождь пошёл, сгустились тучи,
Ваня Ксене нахлобучил
свой колпак: «Чтоб не мочил!»
Дождик всё сильнее лил.
«Так давайте же спасаться,
все за мной, скорее, братцы!»
И в Собор вошли пустой,
дверь закрыли за собой.
Тишина кругом, иконы…
Колокольцев перезвоны
возвестили шесть часов…
«Я уже поспать готов, –
Кузя тихо промяукал, –
здесь тепло и очень сухо», –
и улёгся на бочок
на скамейку, в уголок.
Горбунок остался с Кузей,
чтоб стеречь миры иллюзий.
Остальные – к алтарю,
он похож был на зарю.
Подходили молча, тихо.
Ксеня, вовсе не трусиха,
но немножечко дрожа,
Сеню за руку держа,
подошла к иконе главной.
Всё в новинку было, странно.
Ваня крестик свой достал
и его поцеловал,
помолился, окрестился,
низко, в пояс, поклонился,
восковую свечку взял.
Огонёк её сиял…
И казалось им, что в Храме,
омываемом дождями,
мир совсем-совсем иной,
чем остался за стеной.