Ты обнажаешься от кожи и от всех
подкожных этажей, от всей архитектуры плоти,
в самозабвенном трансе уходящей
во глубь подполья, где струится
катакомбный мрак, и тени гуще мрака проплывают
глубоководно-призрачными снами,
что вышли из поникшего рассудка
в поддонном иле грезящих созданий
наукой нераспознанного рода.
Процесса стадии, как пальцы пианиста,
по клавишам бегущие за грань
последних звуков нижнего регистра,
завершены. Пуста твоя гортань,
как коридор покинутого дома,
и тишину уж не перечеркнут
ни мерный стук в стекло минут,
ни нервный крыльев птичьих вопль,
ни сердца задыхающийся стон,
ни шепоток любви самозабвенный.
Ты точно в проруби, где ледяной огонь,
под дном, под треснувшею скорлупой вселенной –
летишь? стоишь? лежишь? висишь? плывёшь?
А может быть, нанизанный на штырь
веретена, вращаешься, пока
разматывается нить твоей
закрученной в спираль желанной тайны?
А я стою над телом ледяным и чуждым
и плАчу. Или всё-таки плачУ?
За каждый взгляд – молекулой слезы,
за каждый вздох – одной полоской крови
на сердце, проведённой коготком
острейшим, ядовитым: то рука
судьбы коснулась моего нутра,
и боль меня пронзила до корней,
и теснота сдавила, точно вдруг
сомкнулись плиты – небо и земля,
и я – раздавленный, двухмерный – над тобой
стою антропоморфной голограммой,
как вывеска: «Распродано», «Закрыто».
Прощай.