Часть первая
Сбежал от бабки с дедкой колобок,
не стал Тезей разматывать клубок,
Страшиле добрый Гудвин разум не дал,
у Девочки утерян коробок,
царица перед зеркалом дурнела;
издал пренебрежительный хлопок
воздушный шар, ударившись о небо.
Часть вторая
На стакселях, бизанях, кливерах,
запутавшись в семи-восьми ветрах,
любимое отродие Петра,
Санкт-Петербург, безусый, безбородый,
закону сообразно бутерброда,
казалось, не сбавляя обороты,
в спокойствия попал водоворот ты,
где всё вокруг напоминало ад,
как ты здесь очутился — невдогад,
где Синий мост слегка широковат,
Почтамтский же, напротив, узковат
(а горизонт садился на шпагат),
Гаврюша, Ангел, Пыжик, Бледный всадник
наведывались в Летний палисадник
в картишки перекинуться; cфорцандо
огней потешных вспоминает гром,
Дворцовая почти что ипподром,
живые, тени за одним столом —
а стол один и прадеду и внуку;
тоски котёнок жалобно мяукал,
господь не отлипал от ноутбука,
поскрипывали сумерки пером;
лишь выпорхнув из душного вокзала,
рассматривали заводные куклы
собора Исаакиевского купол;
первостатейный время костоправ,
молчало, точно в рот воды набрав,
с сапог своих отряхивая прах.
Часть третья
Поднимай, луна, турникет теперь,
в облаков ништяк парике тебе,
в облаков ништяк парнике тебе?
(как могу, подбиваю клинья я);
проплывает лист по реке Неве,
тишины распласталась скиния,
небозёма кривая линия;
между тем, иззелена-синяя,
орхидеей, кувшинкой, лилией,
распускалась Тьма Патрикеевна.
Часть четвёртая
Снова высокомерность,
нам подрастает смена,
всё хорошо в меру;
доводы мои меркнут
перед её медью,
эос.
Пусть оттрубят мессу,
пусть пролетит месяц,
пусть упадёт месяц
прямо на нас. Месиво.
Будем гореть вместе.
Как вам такой месседж?
Ночью приснился Годар:
«Что ты пронёс сквозь года? —
спрашивал господарь, —
может быть, благодать
может быть, благодар-
ность?»
(думай хоть иногда).
Смерть удивительный дар,
смерть исключительный дар,
жизнь — лишь обман, химера.
Часть пятая
Утро — траурный окаём
ночи. Знаю про неизбежность,
понимаю, что белоснежность,
понимаю (со словарём).
Улыбаешься, всё путём?
Крылья режутся у Надежды,
прорывается сквозь одежды
сердце. Камушком попадём
в неба пагубный водоём;
доиграешься, как и прежде,
солнце, лёгкое на подъём.
Часть шестая
Полумесяца тлящаяся лучина,
моцион, совершаемый нами чинно,
не спеша, вдоль прекрасных лесных озёр...
«Не от мира сего («клевета!»), фразёр,
запрометчивый («думаешь?»), фантазёр,
с тобой вечно какая-то чертовщина
происходит. Сотни тому причин есть?
Как же трудно тебя называть мужчиной,
ты хороший поэт — но на этом всё».
Часть седьмая
Утро подковами цокает.
«Мне её опиши».
«Стройная, невысокая;
кажется, без души
вовсе. Знаешь, это всё лирика,
лирика тьмы.
Родненькая моя, миленькая,
нам не привыкать. Мы
так влюблены в и;скусы,
в Санкт-Петербург,
город на берегу Финского.
На берегу,
вся конопушках, в родинках
у меня. Ну-с,
обо всём, что хотел, вроде как,
упомянул».
Часть восьмая
Дорогу узнавая у покойников,
нет, время отнимая у покойников,
которые гуляют преспокойненько,
на всю зарплату покупая слоников;
вот люк несёт в цветмет водоканал,
крестятся знатно идолопоклонники,
зачем судьба так бессердечна к нам,
зачем усы садовник обкорнал,
а участковый тучи разогнал;
разглядывал кучкующихся школьников,
разглядывал почкующихся школьников,
сидящий грустно у окна Раскольников,
Раскольников, сидящий у окна.
Май 2016