В зимней тьме и в сумерках осенних одинокий
Силуэт его шагает средь бетонных глыб,
И готов его тотчас водоворот безликих
Поглотить, и мысль его безжалостно пожрать.
В кокон стен бетонных он, лишённый сил, вползает,
И при мёртвом свете он, склонясь над кипой книг
О забытых призраках былого, засыпает;
Кофе с сигаретами бессильны против сна.
Он один, как камень, в этом городе холодном,
Растворяясь средь потока жизней и чужих
Мыслей и миров, и бьётся огоньком безмолвным
Свет его души в толпе двуногого зверья.
Он идёт по улице, и молча над ним плачет
В сонме догоравших звёзд свинцовый небосвод.
Где-то радость, где-то кто-то на пороге смерти,
Но не существует для него, что вне его.
И склонились фонари над ним, горя как чьи-то
Лица, и зияют, как распахнутые рты,
Пасти подворотен, и следят недобрым светом
Воспалённые глаза чужих окон за ним.
Этот город всё живёт и вечно ждёт кого-то;
Радостью и болью глубь квартир населена.
Он, как призрак, здесь чужой, не находя покоя
В этом сером бесприютном северном раю.
Но вошла она в бесцветность прежней его жизни –
Ветка Палестины в диком северном лесу,
Что под одеялом из снегов извечных дремлет.
Асов и Эвера дочь она в одном лице.
И в сплетенье юных тел два одиноких мира
Узами тончайшими сливаются в один.
Пляшет тень на потолке в свечей неверном свете.
Лишь они сейчас есть друг для друга под луной.
Знай, что ты не один,
Что нас двое теперь,
Позабудь, их, прошу,
Позабудь тех людей,
Что покрыли твою
Душу шрамами всю.
Их теперь больше нет.
Они пали во тьму.
Знай, что среди зимней тьмы и в сумерках осенних
Теплится в душе мой огонь, зажжён тобой.
Им, на лица чьи легла печать непроходимой
Тупости, теперь его вовек не погасить.
Никому тебя я не отдам. Тебя несу я
Гордо, как сосуд бесценный, через жизнь свою.
Встану я скалою нерушимой, защитить чтоб
Нас от комьев грязи, что они швыряют в нас.
Знай, что ты не один,
Что нас двое теперь,
Позабудь, их, прошу,
Позабудь тех людей,
Что покрыли твою
Душу шрамами всю.
Их теперь больше нет.
Они пали во тьму.