Индевеющее небо,
холодеющий простор.
Как давно в них не был
с той далёкой жизни пор.
Хоть прошёл огни и воды,
медных труб не миновать.
Так прелестны были годы –
стал недавно понимать.
Признаюсь, друзья, вам в этом,
что не нравлюсь сам себе,
став непризнанным Поэтом,
я скитаюсь по судьбе
в одиночестве признанья –
наверху безнотных дней,
где мои лежат скитанья,
пас когда-то там свиней
и ухаживал за птицей.
Волк помощником был мне,
в Мир входил я многолицый,
жил запазухой – на дне.
Копошился в ожиданьях
неизвестности степной,
рисовал круги на зданьях
только раннею весной,
да и летом под сурдинку
неозначенной мечты. –
Падали стихи в корзинку
с непонятной пустоты.
Превращаясь в грусть рассвета
в безнадёжной тишине,
в ожидании ответа
закалённого в фигне
всех противоречий века
с неприступностью свобод.
Прикрывало небо веки,
падал одиозный плод.
Поднимал его напрасно,
надо было обходить
выдающееся прясло,
чтоб соткать двойную нить –
опоясать ею солнце,
вытянуть из дней лучи
из печали фанфаронства.
По неверью постучи –
и поймёшь всю прелесть грусти
в поимённости стихов,
в них свободу не отпустим,
так решим, в конце концов.