В окулярной дали прицела
В дымном мареве над рекой
Сразу вычислить офицера
По отмашке правой рукой.
И не выстрелить. Презирая
Притчу жалкую о щеках
И товарища задирая
В крымских мёртвых солончаках.
Но не выстрелить. Только ругань
Запустить беззаботно в синь,
Чтоб приятное сделать другу.
Улыбнись же, поповский сын!
Где лежит он теперь, зарытый
Первозванный дружок Андрей?
Сколько надо ещё убитых,
До каких прошагать морей?
По каким отсидеть острогам
Разбивая о стены лбы,
Чтобы выклянчить хоть немного
Справедливости у судьбы!
Даже Слово — оно лишь слово -
Сам суди, убивай и жги.
По притихшей усадьбе снова
Пролетарские сапоги.
И уверенно, неторопко,
Никому не взглянув в лицо,
За четою хозяев робких
Ты пройдешь впереди бойцов.
Золотые обрезы книжек.
Запах кожи и папирос.
Офицера, почти мальчишку,
Приведут к тебе на допрос.
И слегка покачнувшись пьяно,
Глаз прищуренный закосив
Трижды выстрелишь из нагана,
Даже имени не спросив.
И акафист о том, как жили,
Как служили «в одном полке»
Замычишь напрягая жилы,
Самокрутку втерев в паркет.