+ + +
В славном городе Кашире
Жил да был Кузьмич немой,
Думал он : чем он четыре,
Тем скорее он домой.
Говорят, в нетрезвом виде
Он слова произносил.
Только я того не видел
И об этом не просил.
Нем, но лих ночной порою
О Вселенной говорить,
Средигорью, Остеррою
Путь неведомый торить.
Он-то знал, что во Вселенной,
В ея крупной голове
Есть всего четыре члена =
При луне, которых две
Три, четыре, две и по две –
Единица, а за ней
Вечный топот, вечный подвиг
В корень множимых коней.
Вот о них-то он и думал -
При луне, которых две,
И всходило только «Ну, мол…»
В его дикой голове.
+ + +
Оставили ли все свои стези мы
Оттаяли ли вправлу наяву.?
Переживем ли следующую зиму =
И все, и лично я ль переживу?
Вон, по утрам опять все тот же иней
Как лоб в поту, так на песке весло…
Чего не ждали все равно так и не
Свершилось и, ведь, вправду, не могло.
Так жив ли я еще, и вправду ль к лету
Цветение ромашек и крапив,
Или не к лету, нет, но в Лету эта
Весна, наставшая, не наступив?
+ + +
До развилки метров триста ходу
Столько же примерно - до небес.
Лес как лес в погоду ль , в непогоду
Он всегда и вправду только лес.
Очертанья. Черточки. Дороги
Чуть влажнеет некремнистый путь.
Чьи там руки, головы и ноги
Под ногой непогребенны суть ?
+ + +
Что внизу, то вверху, что вверху, то внизу.
Одноногий старик здесь гуляет козу
Как собака привязана, рвется коза
Вбок и вдаль, из ошейника, в сторону, за…
Как зовут тебя, старый?
Бывал Муртаза.
Почему Муртаза, и коза, и вообще…
Я не знаю, и знать это,видимо, тще.
Знаю точно одно – то, что ныне и днесь
Старику остается три месяца здесь,
Вместе всем нам чуть больше, а, может, и весь
Этот самый старик уже первый, кого
Вижу, выйдя на крому всея и всего.
+ + +
Обыкновенно это быстрина.
И тьма реки безвидная, без дна.
Но чаще это просто тьма окна
И треснутая поперек стена.
Да, тьма окна снаружи, дом пустой
По дому ходит Ванька холостой.
Он мертв давно. Такой вот Дом кино.
Но и его припомнить не дано.
+ + +
Пенек. Пивко. Колбасная нарезка.
К исходу быстро шел минувший век.
В блакитной куртке вышел из подлеска
Угристый, нехороший человек.
Остановился. Оглядел. Помедлил.
Глядел блуждающе наверняка
Вдруг взгляд отвел. . И прочь пошел. А ведь ли
Еще чуть-чуть - и всё… судьба легка…
Восходит пред глазами эта фреска.
Начертанная будто бы вчера.
Он скоро снова выйдет из подлеска
А как еще? Пора, мой друг, пора.
РУКИ
В речном затоне щука ходит,
В прудах зашевелился карп…
И доцент с портфелем выходит
В черемуховый лесопарк.
Он вглубь идет, где тени, сени…
Шмели. Скамеечка. Слеза.
Присядет. Портфель на колени.
И к небу - синие глаза.
Что видит он ? Какие виды
Ему покажут облака ?
Там цефеиды ? Нереиды ?
Иль девами плывут века ?
Рука у доцента умело,
Как у маэстро, ловит звук,
И вот оно уже запело
Под сенью двух пытливых рук…
Качаться будет… Каждой ноты
Небесный чуя верховод…
Его улыбка идиота
В цвету черемух полыхнет.
Потом он встанет. Выйдет в город.
В автобусе пройдет в ряду.
Откроет книгжку «Утро Гора»
И с ней задремлет на ходу.
Войдет в квартиру. Руки спрячет.
И за хрущевскою стеной
Всю ночь, склонившийся, проплачет
Над умирающей женой.
+ + +
Не вскрывай непришедшую почту,
Под ночь, вплачь, не варяй никого…
Больще нет той любви из того, что
Остается, как след от всего.
След ли сельди ? Следок от копыта ?
В кабинете врача ли следак ?
Иль как в песне старинной, забытой -
Алыча-карачун-карадаг…
Да, в той песне забытой, старинной
На случайном распутье планет
С головою своей неповинной
Застрелился проезжий корнет.
Там Топтыгин еще воевода
Проезжал на берлогу… Во-во…
До Усольского, значит, завода
Верст пятнадцать, а так… ничаво…
Да, хранить ведь помечено вечно
Эту папку пальцами в крови.
Чужанин застрелился, конечно
В огнедышащей лаве любви,
Где Светличная в белом танцует,
Где Никулин сидит на полу,
Где сегодня лабает Мацуев
Ни о чем, словно филин Лулу.
БЫЧОК
Ну, выписали помереть…
И что теперь ? И сколько это ?
Год ? Месяц? Месяца ли треть ?
Больничный сад. Снег. Сигарета.
Стоит. Качается. Бычок
Вот-вот на снег с губы сморгнется
Считает, сбившись, дурачок
Семье во сколько обернется.
Бычок не падает никак.
Сейчас приедут. Вдвинут в тачку.
Бычок слюнявится. Вот так…
Что, неужели всё ? Закачка ?
Сорвался, в снег упал бычок.
Стал снега грязного дискретней.
И закачался дурачок
Пятидесятипятилетний.
Зачем он здесь ? Бежать… Куда ?
Куда бы ни бы…, чьи бы уши…
Вода под ним пошла туда…
Обратно двинулася суша.
Боль в легком. Офис. Ча-ча-ча
На выпускном. Любовь на травке.
Артек. Мгла. Мать. Кадык врача.
Того, что здесь готовил справки.
К ограде подошло такси.
Остановилось. Вышли двое.
- Свет в коридоре погаси –
Просила мать уже вдовою.
(Просила, будучи вловою)
НАДГРОБНОЕ,ДВУХКУПОЛЬНОЕ,
БЕЗТЕНЕВОЕ…
Сто лет наад. Покрыто все волнами…
И семьдесят - всё не видать ни зги
Нельзя любить не прожитое нами.
Сожги портреты, книги, все сожги.
Лишь то в душе цветет, что явно было,
А то, что навно - было или нет,
Забудь. Уж полночь Гремину пробило
Подсчитывать, за сколько зим и лет…
Все было там не так. Но и не так, как
Себе новопреставленный предста-
вил, думал, дескать, это он редактор,
А он всего слуга своей предста…
Не в нем вопрос. В тебе. И ты все вовсе
Сожги, чем нежил, выжил, жалил, жил…
Под свет безтеневой профессор Вовси
Твою предстательную положил.
+ + +
Есть я, нет меня - не знаю я,
Но, кабы узнвл, мгновенно не был,
То есть был и стал. Так на своя
Круги сходят с мысленного неба.
Ну, а Бог ? Он знает, есть ли Он ?
Кабы знал – не был и не творил бы,
От Себя Собою утаен
Во Своем Си крове, в сени крыл бо.