Для начала я хочу вернуться к дружбе А.С. с Боратынским и повторить, что Пушкин именно любил своих друзей – пылко, преданно, свято. А в доказательство оного приведу несколько строк из писем того и другого по двухтомнику «Друзья Пушкина» и по некоторым другим книгам, что и оговорю специально в добрых традициях советского литературоведения.
Итак, «Друзья Пушкина». Т.2.С.58.:
«Никто более Баратынского не имеет чувства в своих мыслях и вкуса в своих чувствах» (1827).
О поэме «Эда» - крайне сентиментальной и надуманной в романтических традициях – не при Пушкине будь сказано: вызовет на дуэль и убьет ведь с гарантией! – у А.С написано:
«Появление «Эды»,произведения столь замечательного (!!) оригинальной своей простотою, прелестью рассказа, живостью красок и очерком характеров, слегка, но мастерски означенных» вызвало-де не очень добрые отзывы в журналах. Но «Последняя его поэма «БАЛ», … подтверждает наше мнение. Сие блестящее произведение исполнено оригинальных красот и прелести необыкновенной. Поэт с удивительным искусством соединил в быстром рассказе тон шутливый и страстный, метафизику и поэзию»
А.С…. «Бал» Баратынского. 1928.
«Баратынский .. он у нас оригинален, ибо мыслит… Гармония его стихов, свежесть слова, живость и точность выражения должны поразить всякого, хоть несколько одаренного вкусом и чувством»
А.С.П. Баратынский. 1830.
А вот мнения благодарного Баратынского о творчестве Пушкина, высказанные Е.А.Б. в разное время в письмах к друзьям. Вот что сказано в «интиме» И.В. Киреевскому в 1832 г.:
«Читал ли ты 8-ю главу «Онегина», и что ты думаешь о ней и вообще об «Онегине», конченным теперь Пушкиным? В разные времена я думал о нем разное (!). Иногда мне «Онегин» казался лучшим произведением Пушкина, иногда напротив (!!). Ежели б все, что есть в «Онегине», было собственностью (?) Пушкина, то, без сомнения, он ручался бы за гений (!) писателя(!!) . Но форма принадлежит Байрону, тон тоже(!!). Множество поэтических подробностей заимствовано у того и у другого. Пушкину принадлежат в «Онегине» характеры его героев и местные описания России…
(Во как! Всё украл у других, а своего – только характеры и описания России, то есть и Белинский перед Боратынским – неуч, ибо назвал Роман «Энциклопедией русской жизни»).
«Характеры его бледны.
(да, братцы мои, вот у кого надо учиться понимать роман-то. То-то его никто в школе и не любил!)
Онегин развит не глубоко. Татьяна не имеет особенности».
(Вот у меня в Эде, мол, да в Бале – что, мол, всем известно! – характеры оригинальны и особенны, и мне, как умеющему мыслить, это абсолютно очевидно - этого в письме нет, но читается между строк)
«Ленский ничтожен. .. Нет ничего такого, что бы решительно характеризовало наш русский быт (браво, Боря!). Вообще это произведение носит на себе печать первого опыта (недоучка Пушкин выступил с неудачным дебютом!),хотя опыта человека с большим дарованием» (явно не гения, надо понимать, ибо до гения А.С. не хватает немецко-финского образования, как у Боратынского). Оно блестяще, но почти все ученическое (!!), потому что почти все подражательное(!). Так пишут обыкновенно в первой молодости из любви к поэтическим формам более, нежели из настоящей потребности выражаться (перл мастера выражаться!). Вот тебе теперешнее мое мнение об «Онегине». Поверяю тебе за тайну и надеюсь, что она останется между нами, ибо весьма некстати критиковать Пушкина» (не потому ли, что император к нему благоволит и Пушкин свободно работает в Архивах ,куда «иноверцев» не пускают?). От тебя же утаить настоящий мой образ мыслей мне совестно»(!!) (А полить чем-то учено-вонючим Пушкина совесть позволяет).
Тому же Киреевскому в том же году:
« Я прочитал здесь «Царя Салтана». Это – совершенно русская сказка, и в этом мне кажется ее недостаток.
(вот! Если был бы в ней европейский дух, оно бы, конешно! Опять же ученое суждение человека, чуждого России, но стараниями Пушкина и Белинского возведенного в гении. То-то он и смотрит теперь на них с высоты Пизанской башни!)
ЧтО за поэзия – слово в слово привести в рифмы Еруслана Лазаревича или Жар-птицу? И что это прибавляет к литературному нашему богатству?... Материалы поэтические иначе нельзя собрать в одно целое, как через поэтический вымысел, соответственный их духу и, по возможности, все их обнимающий. Этого далеко нет у Пушкина (( вот что надо сейчас широко печатать нашим «доброжелателям» в мировом пространстве! И куда хохлы смотрют?!)) Его сказка равна достоинством одной из наших старых сказок - и только. Можно даже сказать, что она между ними не лучшая.
((Вот как режут-то правду-матку, невзирая на русских кумиров! Собрать бы все подобное да книгу написать – «истинную, честную!» – да и Нобелевку отхватить за шедевр литературоведения, но силы у меня уже не те, господа, а то бы…ух!))
Как далеко от этого подражания русским песням Дельвига! Одним словом, меня сказка Пушкина не удовлетворила»
Бар.= Кирев…1833.
А следом в той же книге идет письмо А. П. Керн Анненкову, от 17 июня 1859.:
« …Он ((Пушкин)) любил и восхищался стихотворениями Евгения Абрамовича Баратынского; после Дельвига он, кажется, больше всех любил Евгения Баратынского как человека и как поэта! ..»
И еще - листну назад (с.50 тома), Пушкин- Дельвигу, 20.2. 1826:
… Что за прелесть эта Эда! Оригинальности рассказа наши критики не поймут ((так точно, не понял!)) Но какое разнообразие! Гусар, Эда и сам поэт, всякий говорит по-своему. ((Куда там – все на один лад!)) А описания лифляндской природы! а утро после первой ночи! а сцена с отцом! – чудо!
((все ходульно и выдумано.! Так отец подозревает Гусара в «умысле», но почему- то, поругав дочерь, перестает за ней следить, и та убегает на свиданки запросто. Чистая выдумка новичка!)
Этот Ев-гений судил обо всем свободно и критически по отношению к классикам. Не буду цитировать пока то, как он «разделывает» Бальзака в принципе за то, что тот плохой философ и даже верхогляд, хотя широко известно, как Энгельс высоко ставил знания Бальзака об экономике Франции и прочем. И как на грех, я читал полн. собр. соч. Бальзака трижды, а некоторые вещи – Шагреневую кожу и Отца Горио к примеру,- по пять раз.
Вот так Гении похвалили первые опусы таланта, а он и поставил себя!
Не дай нам Бог такой судьбы!
С литературой и так беда, а тут еще всякие авторитеты поносят наших гениев: Пушкин – неуч, Достоевский – эпилептик, Толстой – злой безбожник и человеконенавистник… А некоторые девушки – ве-ерят!
Вот начитался, и так «мне поплохело», что вспомнил: давно не ел! Пошел, нагреб салату от Половины, достал «пузырь», налил 71 грамм, опрокинул, съел салат (капуста свежая, огурцы нонешние, помидоры дорогущие, соль по вкусу, масло растительное - ложка столовая) – и ожил. Теперь можно и Графа вспомнить….
Мы застряли на том, как колокольчик зазвенел. И теперь – никаких «баб с бельем» - прямо услада слуху:
Кто долго жил в глуши печальной,
Друзья, тот верно знает сам,
Как сильно колокольчик дальний
Порой волнует сердце нам.
Не друг ли едет запоздалый,
Товарищ юности удалой?..
Уж не она ли?... Боже мой!
Вот ближе, ближе. Сердце бьется.
Но мимо, мимо звук несется,
Слабей … и смолкнул за горой.
Наталья Павловна к балкону
Бежит, обрадована звону,
Глядит и видит: за рекой,
У мельницы, коляска скачет,
Вот на мосту - к нам точно … нет,
Поворотила влево. Вслед
Она глядит и чуть не плачет.
(это нам не те, кто по европам ездит, это наш родимый Сосланный тоскует по друзьям, И чуть не плачет…)
Но вдруг... о радость! косогор;
Коляска набок. - "Филька, Васька!
Кто там? скорей! Вон там коляска:
Сейчас везти ее на двор
И барина просить обедать!
Да жив ли он? ... беги проведать
Скорей, скорей!"
Слуга бежит.
Наталья Павловна спешит
Взбить пышный локон(!), стул подвинуть,
И ждет. «Да скоро ль, мой творец!»
Вот едут, едут наконец.
Забрызганный в дороге дальной,
Опасно раненый, печальный
Кой-как тащИтся экипаж;
Вслед барин молодой хромает;
Слуга француз не унывает
И говорит: «Alons courage!»
Вот у крыльца: вот в сени входят.
Покамест барину теперь
Покой особенный отводят
И настежь открывают дверь,
Пока Picard шумит, хлопочет,
И барин одеваться хочет,
Сказать ли вам, кто он таков?
(И далее А.С. – в своей Стихии: яд, сарказмы, эпиграмные летучие строки – истинное наслаждение для гурманов такого же толка!)
Граф Нулин, из чужих краев,
Где промотал (!) он в вихре (!) моды (!!)
Свои грядушие (!) доходы.
((Занимал, чай, под наследство от родни!))
Себя казать, как чудный зверь,
(( старая форма сравнения - «как чудного зверя» то есть))
В Петрополь (!!) едет он теперь.
(Ирония насчет Петербурга, романтического названия града. А далее – пушечный залп острот):
С запасом фраков и жилетов,
Шляп, вееров, плащей, корсетов,
Булавок, запонок, лорнетов,
Цветных платков, чулков a jour,
(Голубой мальчик, что ли?)
С ужасной книжкою Гизота,
С тетрадью злых карикатур,
С романом новым Вальтер-Скотта,
С bons-mots парижского двора
С последней песней Беранжера,
С мотивами Россини, Пера
Et cetera, et cetera.
(здесь латинское et cаetera, которое звучит как эт цЭтера, с ударом на первый слог – НБ! – набрано как французское э сэтерА, прошу прощенья!)
Но пора и формат соблюсти, не так ли?! А мне еще это из Ворда переносить…)