Он входит в мой дом, как входит в город ноябрь –
быстро темнеет и холодает, но я
давно его жду, не надеясь на оберёг:
мойры прядут впродоль, и никогда поперёк.
Он ставит диск Коэна, пьёт жасминовый чай,
мелодия вьётся осой у его плеча,
а жалит всегда меня, но к этому я привык.
Его прогнозы сбываются, его улыбки кривы.
Он достаёт блокнот, обтрёпанный по углам,
он говорит: нет веры яндексам и гуглАм –
о важном только изустно, и то – додумывай сам
(в динамиках – Closing Time, и снова жалит оса).
Он отмечает фэйлы красным карандашом,
а epic fail даже дважды, он шепчет «нехорошо».
Чего уж хорошего – в море, среди тунцов и сардин,
живут и страшные рыбы – и он такой не один.
Он споро сводит в таблицу мои слова и дела
и, перевернув страницу, считает сроки телам.
Над душами он не властен – как, впрочем, и сами мы –
он дока в вопросах бедствий: войны, сумы и тюрьмы.
Я в пепельницу бросаю обрывки письма жене,
звезда в окне угасает, прощально мерцает мне.
Мой гость говорит: – «Готовься, твой срок почти что истёк.
с тебя за многое спросят, одна ошибка – и всё.
Царапай пером бумагу, но помни о мелочах,
ведь мелочи так по нраву и судьям, и палачам.
Люби свой город под небом, похожим на простыню,
которой накрыли небыль - за это я не виню».
Я просто молчу: ни жалоб, ни оправданий в ответ.
Я жду, а хоть и бежал бы - особой разницы нет.
Мои попытки, ошибки – ведь это и есть я сам.
«Нет смысла беречь пожитки» – зудит у горла оса.
А дверь заперта, но гость мой проходит насквозь её:
«Когда вас, людей, не станет, Вселенная не вздохнёт.
Вселенная многих знала, и вам судьба умереть.
Ветра развеют ваш запах, я помню – так пахнет нефть».