Бывает, в сутолоке дней нет сил дышать,
И часть меня, — животворящая душа,
Из круга стрессов и сует находит выход
К версте родной, где катит время тихо-тихо;
И свет струит на складни северной земли
Обитель белая в заоблачной дали.
Тогда к вратам её, к ликующим восходам,
По водным тропам прохожу, по травным всходам,
Гляжу на Божьи чудеса и вдаль и ввысь,
И слышу эхо разговоров, что велись:
Про спелость житных колосков, стручков горошка,
Про глушь, где водится болотная морошка,
О том, как станут ручейки одной рекой,
О лодке, справленной отцовскою рукой.
Вот так бы плыть и плыть на зорьке к дельте устья,
В лицо повеет хвойным духом захолустья,
Ухой да хлебом, испечённым на поду.
Ну как не вспомнишь тут и радость, и беду,
Бок о бок шедшие вослед за трудоднями…
Но шлёт светило, поднимаясь над полями,
Лучей снопы на купола, дворы, стога;
И снова с детских островков, издалека,
В окне двустворчатом блеснут девичьи глазки,
В тиши читающие пушкинские сказки.
В сей раз - историю царевны, как она,
Подарком злобной чародейки пленена,
Чуть-чуть отравленного яблочка вкусила,
И вмиг бедняжка умерла, но доброй силой
От смерти к жизни восстаёт, воскрешена.
Ах, что за мудрость в сказке той заключена!