"Осталось нас вживых не так и много"
Поведал ветеран своему внуку.
Прошли в войну тяжелую дорогу
И отрубили всем фашистам руку.
Они пытались все нести с собой.
Все деньги, мебель, женщин угоняли,
Но оказалось мы народ другой:
Свободу они нашу не отняли!
Да нам нелегкая тогда досталась доля…
И полон трупов неразложенных погост,
Но больше сломлена была евреев воля
Одним лишь только словом...
Холокост.
Расстреливали их, сжигали добивали.
Нигде они укрыться не могли,
Отлавливали их везде "герр полицаи".
В Освенциме остались лишь угли.
Травили в газовых их камерах, пытали
Их забивали, словно скот на скотобойне
Ломали руки, ноги, зубы выдирали.
И трупы зарывали в старой штольне.
Первый лагерь задействован в Хелмно,
В „душегубках” их всех убивали.
Задыхались все самозабвенно,
Немцы газ больше только пускали.
Позже всех их ссылали в Треблинку,
Те кто выжить пытались в Варшаве
Получали немецкой дубинкой,
И расстреляны гнили в канаве.
Все пытались им сопротивляться,
Получилось у них только раз:
С Собибора почти получилось убраться,
Они скрылись, найдя в обороне их лаз.
В юденрат принимали они добровольцев,
Чтоб евреям ещё больше жизнь опустить.
И над ними стоял целый ряд полководцев,
Все готовы предателя вмиг застрелить.
Все евреи надеялись, если при них
Будут кланяться, вежливы будут,
То они пощадят и отстанут от них.
Но ошибку свою они ту не забудут.
И учтивых и вежливых, всех на подбор
В гетто местное их чем угодно сгоняли
У всех в пол уставленый был томный взор,
И с таким же все взглядом они умирали.
А в травниках новых бойцов выставляют,
Обученных конвою, стрельбе и вербовке.
Штаба все приказанья они выполняют,
И у каждой присутствуют смены уловки.
Был в Италии лагерь Кампанья открыт,
Всех бежавших евреев в то место сгоняли.
Век когда монастырь был, давно уж забыт,
Всех в кошмарных условиях там содержали.
И еврейской полиции тоже хватало,
Хоть они и оружья в руках не держали,
И в Союз вера все же немного упала...
Ведь и русские пленные к ним поступали...
Внук хотел узнать больше - и дед говорил.
Что не только евреев тогда притесняли,
И к концу дед скупую слезу все ж пустил...
Угольки светлых глаз от нее засверкали...
Дед давно ушел спать, Ну а внук все сидел,
думал: «Ведь перед Богом мы все же равны»
И подумал «таков видно был их удел»
И надеялся что не узнает войны.