Я видел в жизни много зла,
И слабых не давал в обиду,
Но эта женщина была
Как будто и не злая с виду...
Знакомая моей жены,
Красивая и разбитная,
Зашла в наш дом в конце весны,
Зачем, и не припоминаю.
На кухне долго чай пила,
И всё как пулемёт трещала,
Вдруг замолчала, замерла:
- А что у вас тут запищало!
…У Пуськи был сезон любви,
Себе на радость, нам на горе
От самых разных визави
Произвела потомство вскоре.
Приплод кошачий, основной,
Жена пристроила подружкам,
Один остался, шебутной,
В перчатках с рыжим левым ушком…
Узнав у Тони, что к чему,
Она захлопала в ладоши:
- Давайте, я его возьму:
Какой котёночек хороший!
И так заботливо она
Его к груди своей прижала…
Не долго думая, жена
Искать коробку побежала…
А где-то в августе уже,
Всё, что осталось после стройки,
И что валялось в гараже
Повёз я в тачке на помойку.
Избавившись там от всего,
Уже мечтал о перекуре,
Когда заметил существо,
Верней скелет в кошачьей шкуре.
Среди отбросов и гнилья,
Где благодать червям и мухам.
Едва узнал котёнка я –
В перчатках, с рыжим левым ухом…
Он рот беззвучно открывал,
(наверно думал, что мяукал)
А взглядом просто сердце рвал,
Такая в нём стояла мука...
Два дня, которых не забыть,
Я с ним в руках ходил по дому.
Он не хотел ни есть, ни пить,
Стояла жалость в горле комом.
Из зала в кухню, снова в зал,
Качал и гладил осторожно…
Пришёл ветеринар, сказал:
- Спасти котёнка невозможно.
И он умрёт, скорей всего –
Гнилья наелся с глодухи…
Богов кошачьих за него
Молил я, но молчали духи...
И вот под вечер он затих,
И я, в сгустившихся потёмках,
Суровый,в общем-то мужик,
Рыдал над маленьким котёнком.
Мне тяжко это вспоминать,
Но Антонина, по приезде,
Пошла к знакомой всё узнать
И встретила её в подъезде.
Та только дёрнула губой:
- Я что, оправдываться буду?
Он в спальне ободрал обой
И начал гадить мне повсюду…
Внутри таких одно гнильё,
Но, как котят, не убивает.
Что интересно – и её
Любимой кто-то называет.