Сердце колотится. Сердце изношено.
Я, как трава, косой острию скошена.
Шепчутся люди и тени сгущаются,
И повторяют: «Ты брошена! Брошена!»
Губы иссохли. Лицо изможденное.
В саван из тьмы, как в чадру, облачённая.
Люди в испуге в домах закрываются
И окликают во след прокажённою.
Я же, траву в диком поле срывавшая,
Ветер в некрепких руках удержавшая,
В косы вплетала совиные пёрышки.
Глупая. Лиха и горя не знавшая...
Люди меня звали Доброю Феею,
Люди мне в руки судьбу свою вверили.
Я, не жалея себя, защищала их,
Честно сражаясь и с хворью и с змеями.
Я изгоняла из снов наваждения,
Я отводила беду от селения.
Люди мне кланялись, звали заступницей.
Всё поменялось в одно лишь мгновение
Я, приручившая ночь сизокрылую,
Нынче как призрак хожу над могилами,
Нынче огонь над болота глубинами,
Голосом птичьим зову громко Милого.
Милый замками, затворами заперся,
Милый от каждого шороха прячется.
Крестик сжимая руками дрожащими.
Прочь от меня. Спотыкается. Пятится.
Только вот стены не станут преградами.
Где же ты, солнце моё ненаглядное?
Я вхожи в дом - свечи гаснут. Затушены.
Ты по углам зверем мечешься загнанным.
В страхе бормочешь слова. Тихо молишься.
Но от меня никуда ты не скроешься.
Круг меловой не сотрёт заклинания,
Руки холодные не остановятся.
Руки холодные кожи касаются.
Сердце в неистовый танец пускается.
Тело не движется, заворожённое.
Поздно, любимый, молиться и каяться.
Поздно просить меня. Поздно надеяться.
Мне и самой в это толком не верится.
Можешь проклясть иль сулить все желания,
Только решенье моё не изменится.
Всхлипы доносятся мороком тающим.
Ужас во взгляде твоём понимающем.
Там за стеной тихо плачет разлучница.
С ней в этом доме ты жил припеваючи.
Миг, и она, предо мною стоящая,
Свёрток сжимая руками дрожащими,
Молит в слезах над семьёй вашей сжалится,
Только я жертву нашла подходящую.
Этот ребёнок спит в люльке со сводами,
Думы её боль обходит с невзгодами.
Наше дитя, в год голодный погибшее,
Не окружал ты подобной заботою.
У вашей девочки кожа атласная,
Омуты глаз голубые и ясные.
Рук моих, взгляда совсем не пугается,
Будто и впрямь не считает опасными.
И под проклятья отца и вой матери,
Я сотворяю над нею заклятие,
Самое сильное и нерушимое,
Чтобы никто не способен был снять его.
Будет у девочки детство счастливое,
Вырастит умной она и красивою.
Косы златые на плечи улягутся,
Омуты глаз станут, как небо, синими.
Ни человек к ней, ни зверь ни притронется.
Беды и горе за горы схоронятся.
А придёт время, и я обещаю вам,
Сильные мира ей в ноги поклонятся.
Сказки ей звёзды расскажут сиянием,
Пламя костра станет жарким дыханием,
А средь ветвей желтогрудая иволга
Станет делиться заветными тайнами.
Дар мой не будет малышке проклятием,
Ветры ей станут родимыми братьями,
Птиц и зверей голоса будут слышаться,
А повзрослеет, так - будет искать меня.
«Только тебе, ясноглазое солнышко,
Тайны поведаю трав в диком полюшке.
Только тебя научу дышать водами
И невесомою быть, словно пёрышко».
Я исчезаю как будто и не было,
Хоть и была я возлюбленным предана,
Хоть ненавидела люто и яростно.
Всё же смогла быть к нему милосердною.
Ночь. Искрой свет фонаря расползается,
Девушка вниз по тропинке спускается.
Здесь человек лет шестнадцать не хаживал,
Только девчонка совсем не пугается.
В старой лачуге, с сушёными травами
Ждёт чародейка с глазами лукавыми.
Взгляд её тёплый встречает прибывшую.
Дом пахнет солнцем, дождём и отварами.
«Долго же ты. Ночка вроде бы звёздная.
Ну проходи. Садись здесь. Не замёрзла ли?»
Губы девчушки в улыбке растянутся:
«Здравствуй родная моя Фея Крёстная».