Ооо, наши подростки так горячи!
От изнеможения боли и страсти
Дети здесь взрослей, и лишь строчи
О них поэмы похоти и жажды, пасти
Свои разомкните в слюне, губ смочи
Искусанным языком,
Увы, но ты в их власти.
О, помнишь того мальчишку из пятого?
Занимаясь в полудни хореографией,
Он приходил: всего потного и помятого
Его обнимал я, и гибкость лишь эпитафией
Можно надолго распевать его, снятого
На ночь, изгибался парнишка тот,
Как потерянный, но дерзкий кот.
О, знал бы ты!
Знал бы!
Как такие мальчики лижут губы,
Как ползут их нежные ступни
По чужим коленям.
Как их взгляд овеян,
О, знал бы ты!
Знал бы!
Милосердный мой, как создал ты детей
Таких красивых и лукаво изгибательных?
Мне не под суд, мне только горче лей
Их кровь безудержную до касательных
На плоскости отточенного тела и кровати,
(О, мысли обезвреженные, хватит!)
Обезаруженные на распятье
Перед нагиной этих бесонят,
(Пока их родичи храпят и спят!)
Капилляры мои и вены так зудят
От мании вас пьяненных мять,
Крамсать и обнимать.
О, мой друг, ты помнишь, ну же, ту соседку?
Одинокую вдову с плешивой, малой девой.
Мала же красовалась, бесстыжа малолетка,
Пред зеркалом окна на противо меня, и плево
Лилово-ледное видал у ней, и глаз мой метко
Ловил ее мундштук, от самых губ до сигаретки,
И как дарила та в ночных, обшарпанных стенах
Мне гадкие, слащавые записки.
(О, нет, не видел я таких еще нигде!
Несчастно брошенных на страх
И риск под взор судьбы,
Бросавших жизнь на много плах,
Скулящих днем, гуляющих в ночи,
Подошвою стирающих под пепел
От сигарет телесный прах.
О, нет, нигде таких не видел я людей,
Как этих брошенных, отчаянных детей!)
Мой друг, как хочется сказать о том,
Что девственней кровать, как гроб
Ей подходил как никогда.
И в лилиях усыпанная: лоб
я нежно гладил, нежил
(Кусь!) улыбку рта,
И пальчиков, и стоп
Коснулся я так трепетно,
Пока (навек!) спала она.
Как завораживает сизый дым из зубчиков
Девчат, из сухожилий мальчиков-опят,
Рассыпаных на трупных кочках.
Страдателей и мученников
Узнает каждый в почках
Алкогольных и отравленных,
В отрезанных наспор мочках,
Целованных давно и сочно,
В побитых костяшках,
В вечных запятых и тонких точках
На шрифте их запястий,
В кровяных бляшках,
В сжатых ляшках,
Держащих руки мои до боли,
(О, как каждый из них стонет!
Как искренне они просят
Еще и быстрей, и чрево хочет
Медленней и сильней.
Их дерзость и боль хохочет,
Но распадается на миге оргазма,
На миге истинного "оно", до спазма
И плача немо кричащих, экстаза
Минута нужна лишь для того:
Открыть наконец свое лицо.)
Господи, почему ты создал таких детей?
Мы так падки на все самое развратное,
Отвратительное, мерзкое, гадкое,
(Прекрасное, божественное, сладкое).
Будьте утешителями этих пропащих!
Этих несчастных: умирающих от страсти,
Живущих ради жажды и слюнявой пасти,
Ради подъездных откровений,
(Их матери хладеют,
Бесстыжие тела
В моих руках
потеют),
Ради бесчувственных поцелуев,
(Их отчимы с ремнем пасуют,
Когда от легких два мои дымка
Детей ранения легко обдуят,
Пройдясь по бархатной спине,
Прижав к исписанной стене),
Ради испепеляющих мандражей,
( пробирающих до тонкости костей
Их взгляды, как спусковая гашетка,
Накрывают меня кровиносной сеткой.
Мы лечим друг друга простым "не [надо]".
Устройте в моей груди из пульса канонаду,
И тогда я смогу так нежно и сакрально
Укрывать ваши страдания от улиц и ночей,
От печальных, опьяняющих, родных костей.)
"Давай, дитя мое, похлеще пей..."
"Когда можно сказать 'да' и 'нет'?"
"Собирайся, мамка идет, давай, бырей!"
"Лишь бы жизнь закончилась поскорей"
Мой друг, знал бы ты,
Как гибки тела таких детей.