Психо- блюз

 

В тоскливый, преддождевой  субботний день  мне позвонил  старый приятель   Фима и пригласил к
себе. Дело в том, что он работал в психбольнице. Врачом. Вот уже второй год. А до  этого  приш¬лось повкалывать  санитаром. Не так просто с советским  дипломом  начинать врачебную   практику в Израиле.  Ну, да Бог  его здоровьем   не  обидел. И вот  сегодня, в субботу, ему  пришлось дежурить. дежурным врачом. Работа не обременительная. Несколько дюжих санитаров обеспечивали  его покой. Но вот от тоски не могла спасти даже любимая им сравнительно недорогая водка «Киг¬левич», которая, видимо, подходила к концу, так как он позвонил   мне.
--- Слушай, старик, - гудела трубка.- Я сегодня в больничке дежурю. Ты не смог бы подскочить? Я, понимаю, что суббота. Транспорт не ходит и всё такое. Но когда нам посидеть придётся? Ты такси возьми, тут ведь недалеко. Пустят. Я сам спущусь. И это... ха, выпустят. Да и дело у меня  к тебе¬
Возможно и не на миллион, но...Есть грандиозная идея. Я один не потяну. Не по телефону. При¬езжай. Да и чего-нибудь прихвати. Ну, сам понимаешь ... Я понимал. Дел на сегодня у меня не  бы¬ло. Погода давила. Прямо-таки прессовала. У меня всегда так перед  дождём. А потом  освобождение.¬  Кайф. Я не понимаю, как я могу жить в климате, где жара ,шляется мукой, а дождь редкостью.  Но много ли мы понимаем в том, что составляет нашу жизнь? В Тель-Авиве найти в субботу откры¬тое кафе не проблема. Это вам не Кфар-Хаббат. Выпивкой я Фимку обеспечу. И какой же это анти¬семит, хотелось бы знать, сказал, что евреи народ не пьющий? Не- ,Фимка рождён ломать стереотипы.
Его заросшая бородой рожа, с лысеющим лобастым черепом, лишь краснела, а пьяным я его так не разу и не видел. Крепок мужик. Одни пудовые лапища чего стоят. И вместе с тем тонкий и чувстви¬тельный. Психиатр. Ну, надо же игра природы. Ему бы на «гоп-стоп» идти, бугаю. А он видишь ли доктор души. Душевный ты наш, - думал я уже покидая   свой подъезд.
Как обычно, когда нужно, ни одного такси в поле зрения не оказалось. Дойдя до ближайшего от¬ крытого кафе, я купил бутылку недорогого местного бренди и пачку сигарет. Пройдя в сторону трас¬сы, в надежде отыскать пустующее такси, остановился. Рядом из небольшого «пицца бара» приглу¬шённо звучала музыка. Посетителей, в основном молодёжи было немного. К концу дня, к  оконча¬нию субботы, тут будет не протолкнуться. А пока пустота и покой. я закурил, тщетно высматривая жёлтую  нашлёпку на  крыше  такси. --- Сладенький, - вдруг  услышал я,-  сигареткой  не угостишь?   Ко мне из бара разболтанной походкой двинулось что-то яркое,  броское, напоминающее   резино¬вую куклу,  из «Секс шопа».  Я человек нормальный.  Почти. Ну, хотя бы в том, чтобы  видеть    привлекательность¬
 в красивой женщине, а не в неаккуратно побритой физиономии, хоть и в роскошном рыжем парике. Неумелый макияж с кроваво - сочными лепёшками губ и похотливым, не скрываю¬щим фиолетовыми тенями взглядом. Накладной бюст торчал, как гора Синай. Но откровения, как на оной возвышенности ждать не приходилось. Вернее откровение лезло наружу, вихляя костис¬тым задом. --- Сигаретки не найдётся? - Вновь повторило оно, пытаясь сократить дистанцию.
--- Не курю, - я отодвинулся на шаг и выщелкнул на землю окурок. - И тебе не советую, увянешь. Распахнув дверцу остановившегося, наконец, такси, быстро юркнул во внутрь. --- Хам,- донеслось вслед.  --- Грубый мамзер... Иди... Но куда идти я так и не услышал.  Так как, во первых я уже  ехал,  а во вторых я всё-таки человек нормальный, хотя и еду в   психбольницу.
Минут через десять я уже заходил в клинику. Фимка довольно похлопывал меня по спине правой лапой, а другой бережно придерживал  мой алкогольный  презент. Тишина в здании   поразила    меня.
--- Спят,- поняв моё состояние, ухмыльнулся Фимка. ---Таблеточки,  укольчики. Им в кайф и мне по¬ кой. Погоди, давай сюда завернём. Мы остановились у стенки увешанной картинами. Тусклый свет из-за затянутого решёткой окна создавал причудливые сочетания теней и, искажая перспективу, ка¬залось оживлял, по крайней мере, заставлял  сосредоточить  взгляд на картинах.  --- Ну, как?- доволь¬-  но промурлыкал Фимка, - впечатляет? Тут отражены разные фобии, если говорить  не об искусстве,  а   о психиатрии. Душевное состояние и диагноз, конечно влияют на взгляд и манеру, но и притяги¬вают своей непохожестью. Своей аномалией. А если это ещё и талантливо, то это что? Шедевр. Не зря же многие великие  были нашей публикой. Не зря. Вот такой  вернисаж.


--- М. да, - только я мог и  сказать.
--- Видишь ли, старик, у нас есть и поэты и прозаики. О музыкантах я и не говорю. И поверь, есть таки очень одарённые. Ведь нарушение психики не влияет на талант. А, возможно, наоборот. Обо¬стряет. Я, конечно, исключаю полный бред. Но вот допустим это. Здорово, верно? Или вот. Ну, да ладно. Это прелюдия. Пойдём выпьем и потом я тебе расскажу. Покажу ... Пошли, пошли. Если захочешь, позже ещё посмотришь. Мы направились в ординаторскую, оккупированную сегодня ду¬шевным доктором Ефимом.
Мерно жужжал в кабинете кондиционер, нагоняя тепло. Высокоподнятые жалюзи пропускали в помещение свет зимнего израильского дня. Сырого, и при кажущейся высокой (для Европы) тем¬пературы, липко-промозглого. Так что без тёплого свитера и в наших знойных «палестинах» обой¬тись бывает трудно. Но кондиционер отсекал улицу  с её погодой от уютного тепла кабинета. Фимка откупорил бутылку, разлил в разовые стаканчики. Из холодильника достал упаковку пастрамы и несколько пластиковых баночек. На раскрытую  газету положил хлеб. --- Ну, вот и натюрморт  го¬ тов. Хумус под бренди, пища богов,- сообщил он, разваливаясь  в крутящемся   кресле.
Выпили, закусили. Закурили. --- Ладно, старик, не буду тянуть. Как я тебе уже по телефону ска¬зал, есть идея. Можно, я думаю, реализовать. Тебе, как галерея? Это я придумал устроить  выстав¬ку. Наглядную, так сказать, агитацию. Чего это я? Какая к чёрту агитация? Ха - ха. Люди, будьте психами! Нет, брат. Тут вот в чём идея. Тебя ведь картинки   впечатлили?
--- Не то слово, - ответил я, беря следующую сигарету. --- Мороз по   коже.
--- Вот! - обрадовался Фимка. ---Это вызовет интерес. Если правильно подать. Тут ведь «Клондайк».  И поэты и писатели. Ты, как человек близкий к литературе ( я полгода работал внештатно в газете) должен оценить мою идею.
--- Да что ты всё вокруг да около? В чём  суть?
--- Суть... Я решил издать книгу. Да, подожди, ты. С иллюстрациями картин и  прозой  пациентов.  Ты не думай. Есть же у нас такие интеллектуалы, что и на воле не найти. И не всё бред, поверь. Не всё.
Фимка вылез из кресла. --- Есть такие  перлы ,  я тебе скажу ... Если сделать хорошую рекл¬аму. Заявку. В Интернет. Такого ещё не было. Книга не о психах, а психов. Я, конечно же, пони¬ маю, что это звучит цинично, но какую ещё можно бросить кость толпе и издателям? Книгу изда¬дут только тогда, когда на неё будет рассчитан спрос. Это ход. Почти беспроигрышный. У меня есть мечта. Ты знаешь, как нелегко мне далась возможность, подтвердить профессию и получить практику. Но всё это зыбко. Весьма. И у меня созрела мечта. Сначала только расплывчатая, но те¬перь у неё есть основа. Лично мне, ты знаешь, много не надо. Но то, что я задумал ... Частный центр творческой реабилитации. Тут есть всё. Я бы собрал всех одарённых пациентов под одной крышей. Ты пойми, гений, пусть и с отклонениями в психике не должен быть в одной палате с кли¬- ническим идиотом. Я сначала бился за эту идею, доказывал. Но в лучшем случае выслушивали, а в худшем намекнули на потерю места. А оно мне не просто досталось. И вот возник шанс её осуще¬ствить её, мечту.
Я не собираюсь больных использовать для себя, пойми. Деньги пойдут на центр. А вся эта муть, разговоры о целях и средствах, если твоя цель не корыстная - ничто. Я ведь не собираюсь набивать карманы. Я лишь хочу дать миру то, что от него скрыто. Насильственно отобрано обстоятельством.  А как это достигнуть уже не важно. Бизнес - да, но не корысть. Говорят, что надо сделать что-то в жизни. Ну, след оставить. Ребёнка вырастить, дом построить, дерево посадить. Что там ещё? А я  ни¬ чего из этой программы не выполнил. Так что же, зря значит прожил? А если я пробью эту идею то мне многое зачтётся. И дом, и дерево,  а с ребёнком  разберусь.
--- Я представил себе идеалистическую картину мира по Фимке Айзенбергу. Клинику. Нет, Храм. Торжество мировой психиатрии, где как в Раю бродят психи в белых хитонах. Один играет на  ар¬фе, другой декламирует. Третий поёт. И у всех благостно счастливые лица, несмотря на гвалд одновремённого проявления этого «счастья». И Фимка, как ангел -пастырь, восседает на зелё¬ ном пригорке и с блаженством попивает нектар в окружении пышногрудых гурий. Стоп. Гурии это же из другой оперы. Из другого видения. --- Мне кажется, - вынырнул я в реальность, - ты в своих прожектах недалеко  ушёл от своих, хм, клиентов. --- Да ты въедь, - горячился  Фимка --- Это   шанс.
И не только для меня. Для пациентов. Для мира,  наконец!
--- А ты по всему уже въехал. Или, точнее, съехал. Эта атмосфера на тебя влияет. Атмосфера,  вещь
весьма заразная.
---- Да не язви, ты. Я уже всё, ну почти всё продумал. Это же - бестселлер  выйти может. Я уже и название придумал - «Психо - блюз». Тут у нас один композитор загорает, так он блюз написал. А я название дал. Можно в начале книги даже ноты написать. Ты, пойми, кто же не захочет полю¬бопытствовать? Поверь, скрыто во всех нас живёт желание заглянуть за черту. Будут не просто по¬ купать. Расхватывать станут. Психология толпы, умело направленная, это уже психо-бизнес. И гла¬вное, тут нет ничего криминального. Это обосновать можно. Ну, как фобии,  влияющие на творчес¬кий потенциал индивидуума. Молчи и слушай! Да, и наливай. Вот так. Хорошо,- крякнул Фимка.
--- Дай закурить.--- Ну, вот. Никаких нарушений. Никаких присвоений прав. Это по материалам, скажем, собранным врачом и анализирующим процесс влияний, о которых я тебе уже сказал. Ни¬ каких имён. Псевдонимы. Плюс в цвете вернисаж. И главное, ради чистой   цели.
--- А ты хотя бы представляешь, сколько это будет стоить? -  раздражённо прервал я Фимку. --- Из¬дание, транспорт, проталкивание. И т.д. У тебя есть на это деньги?
--- Нет. Но я думаю, что обосновав идею, заявку на такую книгу, спонсор   найдётся.
--- Ты идеалист и прожектёр.
--- Послушай ... наливай. Ну, тогда мне. Стоп. Я свою норму знаю. Хорошо пошла. Ведь попытка, в конце концов, не пытка,  верно?
Он помахал перед моим носом своей ладонью - кувалдой так близко, что я даже разглядел кус¬тики рыжих волос на фалангах сосискообразных пальцев.
--- Я беру на себя сбор материалов, спонсора. Ты - отбор, редактура и сбыт.Это пока только идея. Детали обсудим потом. Ну, как?
--- Я пожал плечами. --- Туман.
--- А что мы теряем? --- Фимка, словно гипнотизируя уставился мне в глаза. --- Если не выйдет, то каждый остаётся при своём. Ну,  а если...
Он бросил мне на колени папку. --- Как пример. Это  из лёгких. Для затрав¬ки. Время у нас ещё до вечера есть. А я пока кофейку сварю. А хочешь, кальян заряжу? Нет, ну тог¬ да кофе. Читай. Я отвлекать не буду, разве что у тебя вопросы возникнут. Или уточнения. Всё. Пос¬ле поговорим. Фимка отправился варить кофе на песке. Он его разогревал или, вернее,  прокаливал  в большом протвине на плитке, а затем в этом прокалившемся песке, как пирамиды, устанавливал джезвы, с им же самим смолотым свежим. Этой процедуре Фимка предавался с неизменным тре¬петом кофейного маньяка.  Что впрочем и неудивительно  при его -то работе.
Устроившись поудобнее, я раскрыл папку. Фимка был прав. Любопытство, желание заглянуть  было сильно. Грань между разумом и уходом из него очень тонка и страх перешагнуть её в нас, конечно, велик, но так и хочется порой заглянуть туда. куда смотреть нельзя. Никогда, если хочешь остаться на этой стороне, именуемой сознанием. Я взял первый  лист.
«Камень» :
«... Меня пинают. Об меня спотыкаются. Могут и отбросить в сторону. Вся беда в том, что я лежу посреди дороги, не очень оживлённой, но всё же. Я -  камень. Меня  пинают. Когда-¬ то.  по этой дороге проходила хромая, облезлая собака, затравленно озираясь по сторонам. Люди улюлюкали, смеялись, бросали камни. Все бросали, и я бросил. С тех пор меня не стало. Вернее, я окаменел. Умер. Стал камнем. Душа покинула меня. Я стал камнем. Меня  пинают. Об меня споты¬каются. Вся беда в том, что я лежу посреди  дороги ....».
--- Я недоумённо положил лист. Ну и что в этой миниатюре шокирующего? Да, ничего. Элемент абсурда. Что-то из японского или китайского притчевого наследия. Но, где же здесь то, о чём гово¬рил Фимка? я взял следующий лист.
« Молчаливый друг»:
«... Давай поговорим. Ну, с кем мне ещё поделиться самым сокровенным? Тем, что не каждому доверишь? А ты хоть и молчишь, понимаешь всё. Не возражаешь. Хотя иногда и хочется несогла¬сия, спора, в котором рождается понимание, оттачивается мысль. Но ты молчишь, и это всё-таки лучше, чем упрёк. Упрёков, самокритики и бичевания мне хватает с избытком и так. Ты можешь выслушать и это уже не мало. Ты знаешь меня, как никто. И не мудрено. Ведь сколько я себя пом¬ню, ты всегда на моём пути. Менялась лишь форма.
Самые неприятные моменты моей жизни не прошли мимо тебя, мой молчаливый друг. Да и радо¬стные
, которых гораздо меньше тоже. В тебе отражается также боль. Ты стареешь вместе со мной Ты - моё отражение, которое умнее меня, так как умеешь слушать. Слушать и молча сопережи¬вать. Глаза - зеркало души. А зеркало это отражение глаз и души. Вот так вот выходит. А когда тебя закроют чёрной тканью, то это значит ... это значит, что ушёл я и кто-то другой, возможно, будет вести с тобой молчаливый разговор в сырую осеннюю ночь ...».
Оставались ещё две-три небольшие новеллы. Я закурил, пока ничего, чтобы наводило мысль о сумасшествии авторов, не возникло. Но, как говорил Фимка, это только прелюдия. Возможно да¬льше? Хотя, честно говоря, читать о леденящих кровь ужасах не хотелось. А что ещё может возникнуть в воспалённом мозгу? Хотя говорят, что провиденья и прозрение часто возникают в отме¬ченных болезнью душах. Души эти обнажены, нервами, .лишёнными кожи. Чувствительны к тому, что  мы,  обычные,  ничем,  к счастью  не замечаем.

Хотя, Фимка, наверное, прав. Я человек впечатлительный. И хотя чего-то такого, как беготня с  брит¬  вой или иные страсти я не находил, но атмосфера прочитанного, казалось, сгущалась, оседая в сознании. Я налил на треть брэнди. Выпил. Конечно,- размышлял я -Кобо Абe или Беккета
допус¬тим. Или, как у Мрожика,  помо¬гают не переступить черту реальности в ирреальном. Нельзя слишком серьёзно относиться к жиз¬ни. Это чревато. Весьма. Казалось, что тени, фантомы, ожили в этой глухой тишине, уснувшей психушки и бродят по коридорам в поисках жертв. Я чувствовал, что ещё немного и вполне возмо¬жно, что долго им искать не придётся. Вот  он  я. Вполне  созревший  индивид,  готовый     воспринять
боль, отчаянное безумие, казалось сочившееся из стен, из самого воздуха. Затягивало, как в незри¬мый туман и плотной массой оседало где-то в области грудины и тошнотой  наполняло   тело.
Я распахнул окно, глубоко вдохнул сырой воздух. Я, наверное, совсем никудышный бизнесмен, ну, а потенциальный пациент Фимки, наверняка. В кабинет доплыл живительный запах кофе. Зна¬чит,  скоро он будет готов. Значит уже скоро вернётся этот новоявленный «бизнесмен>. Взяв оче¬редные листы из папки, продолжил знакомство с литературным кружком психиатрической  Клини¬ ки. им. доктора Фимки Айзенберга.
«Одиночество одинокого человека»
Один. Вечер. Жара за окном. И это, несмотря на ночь и отсутствия солнца. Мутное стекло, кото¬рое ничего не отражает, а искажает. Хотя, можно ли более что-либо исказить? Стойкий запах де¬шёвых сигарет, грязная посуда в мойке. Грязная посуда на столе. Водку в стопку я налил. Хорошее сочетание; стылая водка и прелый, душный воздух. Уравновешивает. После водки. Придаёт устойчи¬вость духу и неустойчивость  ногам. Устойчивость  желания  и  неустойчивость  плоти. А впрочем, вот выпью хотя бы половину и никакие желания и устойчивость не нужны вовсе. Телевизор мер¬цает. Выключить? Да, Б-г с ним. Мерцает и ладно. Мерцанье  - свет. Без мерцанья соответственно   -
« тьма вавилонская». Почему вавилонская? А бес его знает. От сигарет во рту как... ну... не будем портить аппетит сравнением. Хотя 40% убивает не только, как я  надеюсь,  микробы, но  и  запахи… В себе. Ибо в других они ощущаются. Да ещё как. Лежит у тебя, например, на твоей собственной кровати чужой обрубок мяса. Со всеми своими миазмами и сивушным дыханием зноя. Гру¬ди укоризненно  качаются в такт храпу или утробному хрипу.
А о том, что ниже,  и думать тошно. Вот  и  не думаю. Действую по инстинкту. Чтобы не стошни¬ло .Наливаю. Выпиваю. Закусываю «деликатесной» дешёвой колбасой с базара. Вот такой удешев¬лённый деликатес с вкраплением индюшиных  хрящиков и пёрышек. А Додик, хоть и не говорят об отсутствующих дурно, дурак.  Шутил, что мол,  из «троюродных братьев». Вы поняли? Дурак.  Пёрышки –то,  индюшиные.  А  жаль. Нет, закушу сыром. Плесенью, правда, слегка покрылся, так это даже здоровее. Пенициллин. Ну , что - то там ведь тоже с плесенью связано было. Вот залез бы я сейчас на подоконник и прыгнул. Но ноги уже чего-то не того. Да  и  ноги - не крылья. Хотя при¬ чём тут ноги, тьфу, крылья? А  летать чтоб,   аки  птица.  Хе,  хе.  А  в  лоб асфальтом? Не держат ноги. Не держат. Господи, но почему душно то так?! Телевизор мерцает. Пьяная шалава,  на моей кровати раскинулась. Ну, совсем стыда нет. Да  и  желания. Это  у меня желания, а у неё стыда. Душно ей. Хотя бы задницу.  простынёй прикрыла. Маразм. Боже, абсурд и маразм. А сигаретки, дерьмо.  Под¬делка рыночная. Дешёвка, она дешёвка и есть. За что купил, то и имею. И меня имеют.
Равновесие. Что-то часы настенные дёргаются. Это мне, а не им дёргаться в судорогах надо. Ба¬тарейка села? И у меня когда-нибудь сядет. И буду дёргаться в последних усилиях, как эти агонизирующие часовые стрелки. А, идите вы все на хер. Это я без конкретики. Фигурально. Да и я пой¬ду. Ведь, если откровенно, ну, ведь и я на это самое кому нужен? Вот допью только. Тьфу, сыр этот всё-таки... Моему бы врачу такой пенициллин. Такую плесень. Но выпьем всё же за то, чтобы все сдохли, кто нам зла желает. Как тост? Это Додика. Он хоть и дурак,  но... Впрочем,   нет, кто же тог¬  да останется, если все сдохнут? Тогда без тоста ... И ... какая всё-таки жара за окном. Вот всё это и есть одиночество одинокого человека. Боль и радость. Свобода подвластная лишь    ему и не свобода.

 Так как внешне, она всегда видна. Но если её проявить, как негатив, то все очертания вдруг   обретут¬
 видимые контуры, а затем ... Но слава Б-гу, что позитив надёжно скрыт за негативом внешне¬ го отчуждения. Но скрыть от посторонних и скрыть от себя, всё же не одно и тоже. Боже, какой всё-таки смрад. Ещё, конечно, но не Ад, но всё же лучше открыть окно. О чём я ? Ну, да, дай Б-г если одиночество с самим собой. А если вдвоём ?  А вот, например, если нет возможности заме¬ нить более тягостное одиночество, на менее ? А если ... Адам был одинок даже при присутствии Творца. Самое страшное и бессмысленное  в человеке - одиночество. Вот и  создал  творец   Хаву- Еву.
И чтобы скучно им не было <<Змия»  подслащённого «яблоком раздора». Но  человек,  хоть  это и не всегда звучит гордо - индивидуален. А значит одинок. Можно объединить индивидуально¬сти, но невозможно их свести в один индивидуум. Нонсенс, господа. Можно вобрать в себя мир, оставаясь вне его. Он может быть лучше или хуже. Острее или тупее. Но это лишь  эгоизм  со  своим реальным или иллюзорным отражением. Иллюзии, это твоё мечущееся  второе «я»,  кото¬рое в постоянном поиске того, чему имени нет. Что интуитивно сможешь почувствовать лишь ты,   и что вряд ли почувствует другой. Даже,  близкий  тебе, но  другой.
Тот, который знает, казалось бы, тебя как никто. Твои мысли желания, желания, каждый милли¬метр твоего тела. Но он другой, видит лишь форму, а то, что за ней, лишь ты один. Ты одинокий, гордый и несчастный в своём одиночестве. Ты, как зодчий, строишь и укрепляющий своё одино¬чество. И ты же, как Герострат, стремишься поджечь, уничтожить его. Но не во имя ничтожной славы, а во имя не одиночества. И чем крепче ты воздвигаешь стены, тем сильнее в тебе тяга раз¬рушителя оных. На то ты и человек, состоящий из  абсурда и  раздирающего тебя  противоречия. Из хаоса, которому попытались придать объяснение и форму. Но это всё бред самоуверенного в своём всезнайстве человечества. Нет, надо выпить. Иначе не объяснить и  значит  не  понять. Но  что понять? То, что душа полная одиночества неприкаянно мечется во вселенной и не будет ей покоя? Так, как его нет.
Не стоит из этого делать культ, но и не стоит большего от иллюзий. Иллюзия это фантом. Зеро. Ноль. И вся беда в том, что,  даже понимая это, человек не освобождается от той генетической тоски первого человека, которая терзает его несовершенную душу. Так стоит одно одиночество пытаться соединить с другим? Связывать себя узами дружбы или брак в тщетной надежде пере¬ бросить часть своего одиночества другому?  Страдать. Ведь страдание это биологическая данность, норма мыслящего суще¬ства. Антиподов может объединить лишь на краткосрочное время нет, не цель, а заинтересован¬ность. До поры. И опять возвращается то, от чего ты тщетно пытался сбежать. Боль и сладость одиночества. Мазохизм, вложенный изначально запрограммированный  в наши гены видимо за¬ тем, чтобы селекционно сломав одних, других подвигнуть действию, которое конструктивно то¬лько при одиночестве и боли.
Суть понятий не разделима. И прогресс, это всегда боль. Загляни в глаза на полотнах великих мастеров. Что ты увидишь? В доминанте своей страх, тревогу и боль. Одиночество гения рождает новую ступеньку на пирамиде к тому, что потерял Адам, приобретая обычный человеческий на¬бор боли и страха. Ты видишь, как бьётся его душа мотыльком о загрязнённый абажур действите¬льности ? Из последних сил,  пытаясь прорваться сквозь непрорываемое. Пробиться сквозь , непро¬биваемое. Ты чувствуешь, ибо не в силах услышать, как его душа натужно орёт в  нас,  разрывая  не существующие лёгкие. Как он одинок, как ему больно и страшно в замкнутой сфере абажура. Так же, как нам. В нас наше тело, но его душа, которая не отпускает нас, плавно перетекая через тысячелетия, через все преграды и требующая сделать ещё один шаг к возврату. Ещё одно  уси¬лие, побуждаемое одиночеством. Среди тишины и мрака, среди веселья и света нам не даёт успо¬ коиться,  Нечто, чью оболочку заключены наши бренные тела. Дела. А, может быть, все мы,  биоро¬боты, созданные чьей -то высшей волей, мнящие себя творцами в самонадеянном упоении собст¬венного интеллектуального  превосходства  над всем и над вся.?
И только смутная тревога, хранящаяся на дне памяти генов, заставляет вдруг биться наше сердце, казалось бы, без видимой причины и стремиться к возврату к утерянному, необъяснимо¬му, но так сильно и неудержимо зовущему нас Нечто. Наша память лишена первоосновы, наше знание купировано, но инстинкт, который движет нами, сильнее нас. Изощрённей нашего разума.  И только одинокий, лишённый стадности догм мозг, может нащупать тонкую  нить,    скрытого от нас Знания. Утерянной гармонии. Во имя  чего? Наверное, во  имя  своего  эгоистического     начала.
Смешны и нелепы попытки человечества спасти мир при полном провале каждого человека  спа¬сти хотя бы себя.  Путь одинокого путника. Каким  бы он не был. Этот  путь.  Вот   я и один. Вечер. Жара за окном  ...»
Я закрыл рукопись и тут понял, что не поиск страшного странного аномально необычного дви¬жет моим любопытством. Да и не любопытство это, а стремление понять. И я, кажется, понял, что объединяет всех прочитанных мною «психушных» авторов. Нет, не изыски бредней, а общее, все¬ полагающие чувство отстранённого одиночества и боли, возведенных в степень высшего открове¬ния, игра на краю пропасти, вечности и мечущегося сознания себя частичкой, пылинкой ищущее  своё место в мозаике вселенной. Что эти люди более настроены на восприятие благодаря обнажён¬ности нервной системы к восприятию того, что грядёт. Но готовы ли мы «нормальные» принять и по¬ дойти хотя бы к запертой двери неизвестного? Вряд ли. Так не лучше ли повернуть назад? Бежать  без оглядки из того, что пока ещё не завладело нами? Так пусть всё остаётся так, как есть. Богу¬-  богово, а кесарю - кесарево. Малодушие? Страх? Инстинкт самосохранения? А, может быть, выс¬шее осознание того, что ещё не пришло твоё  время.
Так и не лезь человек. Живи, как жил. Если сможешь, конечно. Осталось всего ничего в папке и я ожил. Ожидая долгожданный «фирменный» кофе, решил побыстрее закончить чтение. Так как сам посте¬ пенно,  но  уверенно,  заходил  в  меланхолически  - депрессионный   круг  фигурантов  чёртового,  Ф. Айзенберга.
«Пешка»
Ночная бабочка застыла в чуть освещённом углу, отбрасываемого света, тусклой ночной лампы.  А, может, и тля. Нет, всё же бабочка. Как там имя её? Мухогон ? Махаон ? А впрочем, я далёк от знания видов бабочек, она бабочка и есть. Хотя бабочку от мухи отличу. И на том спасибо. Зевнув, поправил сползшие на кончик носа очки. Затем снял их, потёр воспалённые глаза и снова  «водру¬зил очки на переносицу». И обретёт ищущий ... И я продолжил «обретать» и хотя и не древнего фо¬лианта. Но мысли упорно, словно мяч от стенки, отскакивали от текста и вскачь уносили меня,  куда¬  то за грань заданности строк чужих, внятно изложенных дум в невнятность и хаотичность своего утомлённого восприятия. Вздрогнуло крыло бабочки, а, может быть, мой  невидимый ангел? Чёр¬ный  или белый....
Хранитель или губитель ... дал мне знак следовать за собой по извилистым лабиринтам подсозна¬ния. Того, что как сюрреализм, выплеснутый в реальность, обретает новую форму, порой не прием¬ леммою, но всё же составную часть нашего сознательного жития. Но вот, он уже на пороге мой ан¬гел, кажется, застыл, ожидая моё решение. « И обретёт идущий». --- И я иду. Иду. Я скольжу за то¬бой по свету и тьме. Среди хаоса и порядка. Прохожу через жар и холод, бесчестие и честь. Я, ви¬димо сам и ангел и дьявол в одном... теле? Или в одном духе? Боже, да какая разница тому, который обречён обречением пути? Слово ради слова. Мысль ради мысли. Свободный поток подсознания, выстилающий дорогу, ради дороги. И всё же... Жизнь ради жизни. Или ради смерти, которая возможно ожидает в любом из тёмных закутков лабиринта. Ведь я так и не знаю, кто мой проводник.
Но... Я спешу за ним в тщетной надежде обрести то, что и сам не знаю, как назвать, но я узнаю эту ... это... почувствую. Да что же он так спешит, мой проводник, всегда  успеет. Что за крайно¬сти ? Да, самое лучшее, это промежуточное состояние. Когда уже от чего-то ушёл, но ещё не к че¬му не пришёл. Так может и обретение, а в самом пути, где кровоточат сбитые ноги и солнце беспо¬щадно выжигает глаза. Глаза....которые кажется,  следят за тобой из глубин вселенной. Что в них? Сочувствие, а может укор? Доброта или сжимающее сердце безразличие? Да, постой же ты! Что за проводник мне попался? Кому-  то всегда везёт, а мне всё второй сорт подсунут норовят. Как второ¬сортному. Да, не очень приятный вывод, который нужно гнать прочь. Немедля. Ну, куда спешим то, куда? Что же это я, как привязанный плетусь за ним? Неужели моя воля и не воля вовсе, а так...
недоразумение. Неужели я лишь пешка, послушная воле бесчувственного игрока? Ну, да. Вот же оно, чёрно-белое   поле, по которому прошуршал шёлковыми крыльями мой бессердечный ангел.   И
так ....  Жизнь, как известно, более ярка, чем чёрно-белое поле. Можно  спорить.
Но кто бы спорил? Я? Увольте. Хотя, 
если честно, остаются только,  чёрно-белые будни. С этим можно спорить, если  кое-кому, невтерпёж. А можно и согласиться. Таков уж порядок вещей. Интересно, кому же была нужна э, так называемая,  видимость порядка? Вот и стоим  мы в ряд. Внешне  один  к  одному. А внутри... Да и задача вроде бы проста; дойти до другого конца поля и стать ферзём. Простенькая такая за¬ дачка. Но разве всем это светит в конце пути? Ой, ли. Единицам. А сколько слетит с дистанции на первых клетках? Пешка, она пешка и есть. Можно, конечно, найти удобную позицию. Где-то на се¬ редине доски. К чему тщеславие? Ферзи не всегда долго живут, а пешка.  если не очень, усерд¬ствует, вполне может стать долгожителем. Или долгожительницей? Всегда путаюсь в этом поло¬ ловом вопросе. А, я, может быть, и вовсе не хочу ходить. Не хочу участвовать в этой,  дурацкой иг¬ре. Что за насилие над личностью?  Да плевать мне на писанные или не писанные   правила.
Почему кто-то решает за меня? Эх. Можно, конечно кричать; - караул! Да что толку? Не докри¬чишься. Кричали, знаем. Но всё же не хочу, ну, не хочу я ходить играть. Играть не хочу по вашим правилам. Мне и так комфортно. Ну, зачем кому -то  непременно нужно  насиловать  мою  волю? Может быть, я вообще не хочу ходить по заданному маршруту? Вы у меня спросили? Ну, конечно, где  там. Я всего лишь пешка. А.  рождённый пешкой ... Да, может, если постарается. Конём стать, на¬ пример. Проявит хладнокровие,   хитрость,  волю  к  победе. Гремят  фанфары. А зачем   гремят  то?
То-то. Не зачем. Ни к чему. То есть, каждый выбирает по себе. Ага, так уж и  выбирает? Попыт¬ка, конечно, дело хорошее. Смелое. Но дело в том, что у тебя уже, ах и увы, изначально закреплён¬ное место на чёрном квадратике двухцветного поля твоей жизни. Вот же какая нелепость, право. Нелепость всей моей не такой уж долгой жизни. Нелепо всё. Нелепа нищета. Нелепа погоня за блоками. Нелепо и само желание пробиться в ферзи. Это всё заданная кем-то игра. Неведомым, гнусно лукавым. А пешке, даже самой не заметной, должно быть комфортно. И неважно, в дешёвой ли но¬члежке, среди клопов и вони, или же среди благоухания роскошных вилл.
Комфорт, он- приспособленец. Да, да. Не хуже нашего селекционного тысячелетиями мозга. Он тебе и укажет ТВОЮ порцию комфорта. Но для этого, всё же, надо включиться .Красиво, верно? Не хочешь? А что ты можешь? Ты, ведь, как не дёргайся, не брыкай¬ся.  генетически включён в эту игру. Она затягивает тебя целиком, подчиняя своей беспощадной во¬ле. Что? Исключение? Суицид бессмертной души творческого тела? Только подтверждают  прави¬ло. Да мне и самому не хочется признавать этот факт. Но факт, он и для ферзя факт. Нелепость. Согласен. Ведь нелепость это мощный пинок под зад,  стимулирующий   тебя   активно включиться  в игру. Играй, мой милый. Играй. И тебе повезёт на каком-то этапе обрести тот  комфорт,  кото¬рый положен тебе по условиям  ( пусть они тебе и неизвестны)  игры.
Кто знает, может именно ты проходная пешка? В игре ведь главное по большому счёту не резу¬льтат, верно? А сам процесс игры. Вот и играй пока не упадёшь,  или не до бредёшь до своего фи¬ниша. Так вот. Удачи тебе,  пешка господня.  Аминь.
А на столе, в чуть освещённом  пространстве,  от тусклой настольной лапы, раскинула   лепестки
крыльев ночная бабочка. Или это мой ангел, умаявшись, прилёг отдохнуть. Беспечный. Его ведь сейчас так просто. Я водрузил на нос свалившиеся на книгу очки. А. может быть, это не бабочка, а тля? Нет, всё же бабочка. Как там  имя её?

Господи, ну где же Фимка, с его кофе? Или он специально не торопился, чтобы я всё-таки всё это прочёл. Фимка хорошо знал, что если я уже за что-то взялся, то доведу дело до конца. А до конца было совсем уже немного листов. Как хочется, побыстрее закрыть последний лист и выйти за ворота этой абсурдной зависимости. Хотя, кто мешает мне уже сейчас  встать и оборвать возникшую связь между фимкиными пациентами и мной? Вот же соблазн. Но этот чёртов пси¬хиатр прав, я буду затем терзать себя, если не выполню хотя бы, малость. Прочесть до конца. Я подошёл к двери. Прислушался. Тишина. Спячка. Погружённость в искусственный вакуум. Вздохнув
  и обматерив  Фимку,  а заодно себя, взял следующую страницу.
«Предрассветье».
Я люблю предрассветную тишину уставшего города. Когда, казалось бы всё замерло в предчув¬ствии неизбежного пробуждения. Хотя нет, не всё. Вон прислонившись к стене спящего дома, как джина из бутылки, выплёскивает из саксофона музыкант мелодию на пустынные, освящённые лишь блеклой луной улицы. Кто он? Неважно. Радостно ему или тоскливо до озноба в каждом ще¬мящем звуке. Ведь он не валяется бездомно на отсыревших листьях, закутавшись в них, словно в потёртую, кем -то выброшенную на свалку перину. Не цепляется за возможность согреть своё одиночество дешёвой смердящей водкой. О, нет. Он - играет. Колдует. Ворожит музыкой. И она ползёт с лёгкой дымкой предутреннего тумана, цепляется за электропровода, провисает на ветвях вечно зелёных деревьев.
Клубится музыка, обволакивая дома, проникает в неплотно запертые двери и окна. И вот уже не одиноко ни ей, ни нам, спящим под неё клокот и мягкий плеск звуков - волн. Ни самому саксофо¬нисту. Да и, наверное, и тому бездомному псу, который уже не бредёт, не семенит, понуро опус¬тив голову и прижав облезлый хвост к тощим ягодицам, а кажется, парит в этой волшебной дымке, перебирая по воздуху лапами. Туда, на восток. Это, видимо, зовёт его неведомый инстинкт в сто¬рону зарождающегося неведома где и как нового мира. Кто-то надёжно хранит тайну ВЕЛИКОГО знания. Инстинкта. Необъяснимого предчувствия. Предощущения. Но «от многих знаний, многие печали».
Поэтому истина, какая бы она не была, надёжно скрыта от нас. И слава Б-гу. Ведь поиск истины, важнее её самой. Вот её и скрывает. растворяет в себе туман. А, может быть, это музыка скрывает, её, задевая наше чувственное «Я»? Провоцирует? Да нет, чушь. Музыка, это музыка. Газетный лист, прошуршавший по брусчатке, всего лишь газетный лист. Вчерашний. И это хорошо, что вчераш¬ний. И хорошо, что не дано предугадать завтрашние новости, завтрашнюю радость, заботы и уда¬ры судьбы. А туман уплывает. Нехотя, не спешно. Но ... уплывает и музыка. Уплывает. Вчера, превращая в СЕГОДНЯ. Здравствуй, зарождающийся, ещё пока беспомощный предутренний свет.
Я люблю  вас,  последние  минуты  предрассветья.  Это  возможно   иррационально  и не умно,  но  ... Кто знает, что такое истина? Сейчас, именно сейчас имеет право  другое чувство.   И не будем  оспаривать. Будем
 просто любить то, что нам любить дано,  без бессмысленного  спора.  И будем хоть капельку счастливы от того,  что любим.
 
 

Тут дверь распахивается и Фимка торжественно вносит две джезвы. Откуда-то из недр стола выуживает две фарфоровые чашки.
--- Кофе1да ещё так мучительно сооружаемый, пить из разовых стаканчиков пошло, - изрекает он, наполняя фарфор ароматным чёрным  варевом. ----    Прочёл?
--- Я,  аккуратно подровняв листы, закрыл папку.
--- А кем они были в прошлой жизни?
Фимка скосил взгляд на папку. --- В прошлой, говоришь.
--- Ну, хотя бы тот, про палача.
--- Профсоюзным лидером среднего звена. И самое интересное, я с ним беседовал, действительно считает себя палачом. Вернее его воплощённым духом. Ведь палач умер, а вот дух живёт. В нём. Да, шутки мозга, это старик такое ... Не поверишь. А тот, что миниатюры - обалдеешь. Бывший офицер полиции. Метаморфоза. А вот тут, у нас - Фима достал толстую папку, - такое, что Хич¬кок рядом не стоял. Мороз по коже.
--- Стоп, старик. В другой раз, ладно? Дай переварить то, что уже есть.
--- Хм, - опять привычно хмыкнул Фимка. --- Конечно. Не с твоей психикой. Ты у нас натура тонкая, впечатлительная. Хотя, поэтому ты и сможешь поднять эту тему. Берёшься?
Я глубоко затянулся уже чёрт знает какой по счёту сигаретой. --- Возможно. Дай переварить.
--- У меня тут материала, -продолжал доктор, - на целый том хватит. Плюс иллюстрации. Тема не избитая. А об авторах и говорить нечего. Ты, хоть, понимаешь, какое великое дело провернуть можно?
--- Ну,  а морально,  - поддел я,  - врачебная  этика. Тайна.
--- Э, ну, ты даёшь. Ещё скажи -тайна исповеди. Всё ведь чисто. Идея блестящая. Без имён авторов, лишь ссылкой на их теперешний э... статус. Да и цель - то благая.
Я встал у окна. По стеклу сбегали капли долгожданного дождя. Зима. Вон на аллее почернел ряд деревьев, лишившись зелёной оболочки, а другие, вот чудо этой земли, пестрели яркими цвета¬ми. Цветы на деревьях. Абсурд. Как  и  абсурдно  всё,  включая  этот  «дом печали»,  да и самого
«бизнес - психиатра». Фимку. Что с нами делает жизнь? С ним, со мной? Психология рынка. А ведь раньше всё это не занимало так много места в нашей жизни. Может, стареем? Спешим успеть? Схватить за хвост уплывающую мечту?
--- Так, ты, решил?
--- Решил.
--- Ну...
--- Подумать решил.
--- Ну, ты, и лопух. Я же тебе всё на тарелочке ... Ладно ... давай допьём. Суббота. Тишь, гладь,  но и нам пора поддать. Видишь, в рифму заговорил. С кем поведёшься, - отпустил он сомнительный комплимент то ли мне, то ли своим подопечным. --- Ладно, иди. Уже автобусы пошли. Я сейчас позвоню,  и санитар выпустит. --- Но долго не думай. Товар, хоть не скоропортящийся, но всё же ... Вдруг ещё кому-то в голову придёт. Тьфу - тьфу. Мечта, она птица трепетная, упустишь и ....

Боже, как свободно дышится за дверями клиники. Или это просто освежает  очищенный дождём воздух? Да какая разница от чего становится легче. Главное, что становится. Два мира, разде¬лённые  дверями забором.  Как они близки и как  далёки  один   от  другого.  К чёрту?  Не   думать   не о чём. Не сейчас. Пойду- ка  я в кафе, - пришла мысль. В небольшое. На улице Шенкин или на Дизенгофф.  Буду сидеть у окна,  и смотреть  на капли,   растекающиеся   по   плитам,   подсвеченным
неоном, стучащие  по пластмассовому столику и стекающие с огромного зонта на пластмассовый стул. На яркие зонтики и на тех, кто под ними. И мне не будет тоскливо. Наоборот. Грусть  пройдёт  и  чистый,  такой редкий  для Тель-Авива  воздух   развеет   тяжесть,  очистит душу,   которая,   наверное
всё-таки есть. Не обращая внимания  на усиливающийся  дождь, как  в  детстве хлюпая  по  лужам,  я  неторопливо  шёл в направлении  остановки.
В  направление  автобуса,  который довезёт  меня в Тель-Авив.  В уютное,  уже ощутимое  мною кафе
и к столику у окна, где я буду наблюдать знакомый, но такой новый, неуловимо меняющийся, ок¬ружающий нас фон. Понимает ли доктор Фимка, что чистоте цели и средства должны  быть не ме¬нее чисты? Наверное, понимает. Но в этом-то и все мы. В этом.  И, дай бог, чтобы  всё оставалось,  как прежде,  наполняя  нас  возбуждающим  противоречием жизни.


« Психо-блюз - 2».

Все благие  намерения,  увы, разбиваются  о рифы  повседневной 
мягкотелости.  Я,  конечно,  сужу по себе. Не обобщая.  Но всё же ... В общем , я так и не смог отказать  при очередной  встрече  Фим¬ке в реализации его «проекта». Работа шла довольно быстро. В основном чистка уже набранного материала. Фимка лучился энергией, а я, честно говоря, так и не смог от¬делаться до конца от мучивших меня сомнений. Хотя и старался загонять их поглубже, чтобы не мешать  работе.  Как и что делал Фимка я точно не знаю, видимо, дела у него шли   успешно   и  он   то и дело поторапливал меня. Но, возможно,  я так углубился  в собранный  материал,  а  возможно моя впечатлительность оказалась сильнее предполагаемой, но чувство тревожной дискомфорт¬ности,  всё сильнее овладевало мной. Уже не так легко и стремительно входил по ве¬черам в подъезд своего дома. Не  спешил  преодолевать  в  темноте  участки  лестничного  марша,  до очередного нажатия кнопки свет. Я стал более раздражителен, но это видимо сказы¬валась  усталость,  напряжённый  темп,  заданный Фимкой.
Не хватало катастрофически времени ни на что, включая и мою последнюю пассию Габи.  Габ¬риэлу. Всё это, конечно, не благоприятствовало «здоровому» образу жизни. А тут ещё непонят¬ные ночные звонки. Вот уже неделю какой-то ублюдок настойчиво в часа два ночи звонит и мол¬чит в трубку. Ну и чёрт с ним! Но на всякий случай, как в каком то глупом фильме снимаю с пре¬дохранителя пистолет и осторожно, стараясь не скрипеть подошвами, заглядываю в тёмные уг¬лы, делаю инспекцию кухни, спальни  и  прилегающих  к  ним  ванне и  туалету. Везде оставляю
зажжённый свет и лишь затем возвращаюсь, закрываю на ключ дверь и, ставя на пре¬дохранитель мой  «иерихо»,  приспосабливаюсь  к  ритму  моего  жилья. Я не  страдаю  паранойей. По крайней  мере, хотелось  бы в это верить. Это всё   моя   впечатлительность  и  ночные   звонки.
Это ведь не плод моего воображения. Или всё- таки ... Неужели наше подсознание может выки¬дывать такие достоверные фокусы? Я ничего не сказал даже Фимке, а Габи и подавно. Они со¬чтут меня психом. Но если откровенно, перед самим собой, то ... я стал бояться спать с выклю¬ченным светом. От ужаса и ощущения чего-то ледяного в области сердца. Инстинктивно светом. Позавчера проснулся в полной темноте от рвущегося из меня крика попытался согреть ладонью, при¬ крыть его, но какая-то неведомая сила отодвигала мою руку. И так несколько раз. Нет, я не видел никакого, никаких призраков, но ощущал присутствие чего-то ужасного. Крик рвался из меня, но не выходил выхода. Затем я явно увидел и услышал щелчки непонятных заслонок и на каждой из них по букве алфавита.
Попытка вскочить с кровати к успеху не привела. На букве <<Ж», вдруг ощутил, что через откры¬вшуюся точку на правой руке, чуть ниже большого пальца, меня вдруг начало уносить в прост¬ранство с головокружительной скоростью и тогда,  в отчаянии  вцепился  что было  сил  в  кроват¬ную раму. Дико горели руки. Я ведь отчётливо помню (неужели это бред?) как не мог успокоить жжение, пока не подставил руки под струи холодной воды из кухонного крана. Также отчётливо помню шипение от  соприкосновения  воды  и рук. Боль  прошла. Я  уснул. Вернее,  провалился  в  сон и весь следующий день с трудом  приходил  в себя. С тех пор у   меня по  вечерам   и  ночам     не
гаснет в салоне свет. Поможет ли? Вчера, слава Б-гу, кроме уже ставшего привычным ночного звонка, происшествий не было. Но я стал бояться приближения сна, чем изводил себя ещё больше. Ну, ничего, скоро сдадим материал издателю. Фимка говорит, что уже все технические детали ут¬ряс. И, может быть, тогда я избавлюсь от всего этого ... этого.... не знаю, как назвать моё сегод¬няшнее состояние. Может -предупреждение? Закон погружения? Как в театре ,когда актёр погру¬жается в предлагаемые обстоятельства. Но актёр контролирует себя. Иначе, он может так и не выйти из образа, а переместиться со сцены в психушку. А что, запросто. Такие случаи уже быва¬ли. А меня, то погружает в жуткий абсурд, то выплёскивает обратно. Но беда в том, что этих по¬гружений становится всё больше, а сил вырваться, чтобы глотнуть свежий воздух рассудка всё меньше и меньше. Нет, я решительно взялся за телефон. Один ночевать не буду. Набирая номер, осторожно выглянул в окно. Надо взять себя в руки. Так ведь недолго стать не партнёром Фимке, а его потенциальным клиентом. --- Да, - услышал я голос Габи.-  Ты где пропал? --- С проектом за¬мотался. Я же тебе говорил. Но сегодня хочу всё бросить и приехать. Ты как, примешь? --- Ну, если только с мороженным, - пошутила Габи. --- Я тебе две коробки куплю, жди.
Плотно задвинув шторы, проверил окно на кухне. В прихожей взглянул на себя в зеркало. Если убрать нервный блеск в глазах, то вполне добропорядочный, без намёка на сдвиг и даже симпа¬тичный, хотя и несколько усталый человек. Главное - скрыть душевное смятение и не оставать¬ся наедине с собой. Вернув пистолет в наплечную кобуру,  и накинув поверх много - карманный жилет, я поспешил преодолеть несколько лестничных пролётов пока не успел погаснуть конт¬рольный подъездный свет. На улице я старался не выходить из освящённых пространств. Это глупо, -уговаривал я себя, но тёмные участки, которые всё же приходилось преодолевать не при¬ятно холодили спину и затылок, словно ощущал чей то невидимый не доброжелательный взгляд. В открытом мини-кафе я купил пару коробочек мороженого фирмы «Штраус». Габи,  предпочита¬ла именно его и пачку табака для трубки.
--- Бред. --- думал я. Всё обычно, спокойно. Но почему же так ноет и не доброе предчувствие не даёт расслабиться и провести приятный вечер в уютной квартирке Габи? Вед мне всегда там бы¬ло хорошо и уютно. Сидеть в глубоком старом кресле на «пентхаузе», а проще - крыше, на кото¬рую выходила дверь комнаты. Дышать прохладой вечера и запахом средиземноморского пряно¬ го ветерка. Слушать попыхивание трубки, шелест листьев, разросшейся пальмы" о бетонный парапет и попивая джин с тоником, обнимать упругое тело Габриэлы. Подошёл троллейбус. Я бы¬стро
 вошёл, занял свободное у окна место и постарался отстраниться от своих страхов, рассмат¬ривая
  оживлённые  в это время тель-авивские  улицы.
Выпавшее на сегодня дежурство не очень расстроило Фиму. Особых планов на вечер не было. Так что можно вполне комфортно провести эту ночь в клинике за кофе и сигарами. В дни дежур¬ств он позволял побаловать себя -любимого. Почему нет? Да и дела дневные прошли успешно. Поспорили, правда, с издателем по поводу процентов. Но как без этого? Но, в общем, дело шло к завершению. Да и рекламку неплохую запустили в газеты и интернет. И скандальчик организо¬вали, чтобы интерес подогреть. Статейку в газете разгромно- заказную. Нечего вроде не упус¬тил. Что ж ставки сделаны. 0н заглянул в «галерею». Остановился у полотен пациентов. Какой, однако, разброс фобий. От безмятежной пасторали, до прямо таки чудищ Босха. Интересно, что эти картины могут поведать человеку не знакомому с пред историей их  написания, не знающе¬му авторов так, как их знает он? Он вдруг поёжился от ощущения, что кто-то смотрит ему в спи¬ ну. Резко обернулся. Никого. Да, местечко. Даже у меня дрожь пробегает.
Едва уловимый звук заставил его обернуться. То ли игра света, то ли просто показалось, что кто- то,  пристально, но прямо сверлит его взглядом. Опять резкий поворот головы и смутная фиксация какой-то тени, мелькнувшей за поворот коридора.
--- Фу, чёрт, мерещится. Выпить надо. Вот через часик все угомоняться и с кофейком грамм сто¬ пятьдесят под сигару. Все глюки и пройдут, переутомился. Психиатр тоже ведь живой, а не из пластика и силикона. Он уже повернулся, чтобы выйти из «галереи», когда прямо физически ощутил чей-то злобный взгляд. На него, прищуриваясь ,смотрел жёлтый глаз демона с картины на против и, - вот уж что• творит усталость, кажется, подмигнул ему зеленовато - чёрным зрач¬ком. --- Тьфу, тьфу, - сплюнул Фима, поёживаясь и засунув в карманы, вдруг озябшие руки, бы¬стро покинув помещение. В кабинете надрывался телефон. --- Алло? Дежурный врач
В недоумении опустил  молчащую  трубку.  Из  коридора  послышался  грохот  бегущих ног. Дверь в кабинет распахнулась,  и в помещение ворвались два дюжих санитара. Один из них, запы¬хавшись, сипло спросил: --- Что случилось, док? --- Ничего, вроде, - недоумённо повёл могучими плечами  Ефим.  --- А что?
--- А в окне у вас что? - спросил рыжий, с переломанным носом бугай. Фима повернулся в сторо¬ну окна и ощутил, что пол поменялся местом с потолком.
--- Вырубился, - изрёк рыжий, поглаживая резиновую  дубинку. --- Но, ты, - обратился к более низкому, но не менее шкафообразному партнёру с иссиня-чёрной густой шевелюрой,¬ укольчик сделай. Такой бугай быстро отойти сможет. Черноволосый  ловко справился со своей задачей. --- Ну, понесли. Взявшись за ноги и за руки, отключившегося  доктора, они поволокли без¬вольное, грузное тело на выход. Опять зазвонил телефон. Но взять трубку было уже некому.
Фимка медленно приходил с себя. Глаза резало от яркого света хирургической лампы. Руки и ноги были накрепко привязаны к поручням хирургического стола. Рот заклеен пластырём. Фима скосил влево глаза и увидел давнишних санитаров в зелёных хирургических халатах. Рыжий  улыбался, черноволосый, с удовольствием затягивался фимкиной сигарой, за пятьдесят шекелей и, поминутно сплёвывал на сверкающий чистотой кафельный пол.
--- Очнулся? - заботливо осведомился рыжий. Ну, и ладненько. Сейчас приступим.  --- Что? Ска¬зать что-то хочешь? Нет, дорогой. Без кляпа ты орать будешь. Если тебе рот открывать, то нам придётся уши затыкать. К чему столько проблем, верно? Чёрноволосый заржал. --- Вот только маэстро подойдёт  и начнём.  Фима рвался  изо всех сил, но путы  были слишком  крепки  даже  для его немалых сил. Мозг отказывался понимать, принимать  происходящее.  В  помещении  появился ещё Некто. Лицо его скрывал красный палаческий капюшон. Он подошёл к распростёртому пленнику. Нежно потрепал его по бородатой щеке. --- Хороший экземпляр-
--- Хрипло засмеялся он. - А то всё какие-то хлюпики попадались. Фу, жар - то  какой-то от этой
лампы. Он стянул капюшон, обнажая под ним маску Арлекина, шута. --- Приступим, - он протя¬нул руку в красной, доходящей до локтя перчатке  и, сверкая, отражаясь и искрясь под мощным светом, в его  ладонь лёг отточенный скальпель. рядом с Арлекином оказался рыжий с пилкой. --- Да, дорогой, - изрёк «Арлекин» Тебе выпала великая честь послужить человечеству. Давно, понимаешь, хочу провести операцию по видоизменению мозга. Что,  и  как влияет на процесс, ведущий к изменению его функций. Тео¬ретически вывел, а вот практики маловато. Да и клиентура с нарушениями, хлюпики. А ты, му¬жик, крепкий. Вот я и подумал, что если к твоему левому полушарию попытаться привить учас¬ток мозга шизофреника с параноидным синдромом ... Что мы знаем о человеке? Историю свою и своего развития ведь воспроизвёл он сам. А ведь человек, не СОЗДАТЕЛЬ, ему свойствен¬но ошибаться. Ведь любой вывод и как следствие - закон выведенный нами не безупречен. Ведь что такое логика? Это только наша жалкая попытка навести хоть какой-то порядок вещей,  дос-
тупный  нашему пониманию.  Так к чему  рамки? Чтобы  скрыть   бескрайний   ужас  непонимаемого?
Наука... хе... хе ... Ни чтo  иное,  как искусственно созданная самозащита. Не более. Вы следите за мыслью? Знание - ужасно. Мы не желаем, подсознательно пытаясь защитить свой мозг- знать. Знание сила. Знание - бессилие. Знание - безумие и смерть. Знающие,  опасны. Ведь не зря псих¬ больницы стали приютом для Знающих. Но мне кажется, что лекция затянулась. Вы должны го¬рдиться, что послужите науке. И так, начнём, пожалуй. Он быстро подошёл  к  фимкиной  голове и сделал быстрый дугообразный надрез. Дикая боль пронзила Фимкин мозг, часть скальпа попол¬зла на расширенные от ужаса, выпученные глаза. С нечеловеческой силой Фимка оборвал путы, по инерции угодив своим пудовым кулачищем прямо в истекающее гримом лицо «Арлекина». Ефим был страшен. Как сам восставший из глубин ада бог Безумия. Он катанул стол в сторону остолбеневших ассистентов и с окровавленной головой бросился к двери.
Он бежал тяжело,  грузно,  задыхаясь.  Сигареты,  кофе и спиртное, явно  не помощники  в борьбе за выживание. За спиной приближались очнувшиеся санитары. Фимка успел вскочить в лифт  и нажать на кнопку. Грохали кулаки санитаров в дверь, но лифт уже плавно поднимался на верхние этажи к спасительному кабинету. Главное, не потерять  сознание. Главное  - не упасть.  Из послед¬них сил он проскочил в кабинет. Телефон. Позвонить. Он уже держал в руке телефонную трубку, когда дверь  кабинета распахнулась,   и ворвались  два  дюжих   санитара. Один из   них,  с трудом   переводя

 дыхание  спросил:  --- Что случилось  док?
--- Ничего вроде. А что? - не понял Фима.
--- Так кнопка вызова сработала, - пояснил рыжий, с перебитым носом. --- Пациенты по палатам, а туг вызов. --- Мы и рванули. Мало ли что, - поддакнул второй черноволосый санитар.
--- Я не вызывал. Что-то видно в системе связи. Завтра надо будет техника вызвать. Я в журнале дежурств запишу. Спасибо.
--- Так мы пойдём? Там баскетбол по телеку. Если что вы на мобильник звоните. Надёжней. Санитары ушли. Пронзительно зазвонил телефон. Фимка схватил трубку.
--- Да? Говорите! Со злостью швырнул трубку на рычаг. --- Дурдом. Дурдом и есть. Пора кофей варить.

Вечер на удивление проходил по устоявшемуся сценарию. Изменений, слава Богу,
не произошло. И я понемногу успокоился.  Оттаял, как  говорят.  Всё  было,  как всегда. Хорошо  бы¬ло. Габи запекла курицу с черносливом и базиликом. Мы лакомились привезённым мороженым  и друг другом. Пили традиционный для нас в это время года джин -тоник и дышали, чудом доле¬тевшим к нам бризом, с вкраплением ароматного трубочного табака «Давинчи». Дневные, убаю¬канные приятным вечером страхи, казались  никчемными, надуманными. И, видимо, благодаря им, впервые мелькнула мысль, не закрепить ли подобные вечера, переехав к  Габи?  Наконец,  когда    мы
погрузились в липкие лапы южного сна, часы уже отсвечивали третий час ночи. И если бы не резкий, шокирующий спросонья телефонный звонок, я, конечно, так бы наслаждался в тёплых объятиях Габриэлы. Стараясь не потревожить её сон, ужом выскользнул из-под лианы -руки и подскочил к телефону.--- Алло? Говорите. Тьфу, чёрт возьми. И тут достали.. Я выдернул
из розетки  шнур.  Открыл холодильник,   из   большой  бутыли   отхлебнул   холодной  колы, пытаясь
сосредоточиться на ускользающей  мысли.
Какой-то царапающий звук заставил меня вздрогнуть. Я осторожно подкрался к двери на «пентхауз». В подсвете луны  и тусклого  света уличного  фонаря  по  крыше  расползалась  разлапистая тень,  и порыв  ветра двигал пальмовыми  листьями  по ограждению,  издавая  малоприятный   скрип. Я облегчённо вздохнул,  крепко запер дверь  и  отправился  обратно. Сон выветрился.  Пропал. Ну,  что ж, - игриво подумал  я,  - темнота  «друг  молодёжи».  Хотя,  какая  темнота? Комната  освещена не хуже сцены слегка приглушёнными софитами. Вот же, чёртовы уличные фонари. Я придвинулся к Габи и нежно пощекотал её за ушком. Это всегда возбуждало её. Вот и теперь, она,  не просыпаясь, раскинула в стороны руки. Лёгкое одеяльце сползло и соскользнуло на пол. Её об¬наженное  тело  мраморно  мерцало в этой  сюрреалистической  подсветке,   возбуждая  и одновремен¬но пугая меня.
Я провёл рукой по её упругой груди и оцепенел. Холод пронзил руку. Прислушался. Нет дыха¬ния.
. Боже! Что же это? Мои попытки нащупать пульс ни к чему не привели. Его не было. Я в па¬нике вскочил, не зная,  что предпринять и туг её тело, словно под воздействием изрядной порции тока, начало импульсивно подёргиваться, выгибаться, извиваться. И... о, этого мне не забыть ни¬ когда. Из её лона поползли, извиваясь. чёрные полуметровые змейки. Заскользили по белому мра¬мору ног, сползали на пол. Из оцепенения меня вывел, как и ввёл - ужас. Змейки подбирались к моим ногам. Ещё  чуть-чуть и ....Я подскочил в кровати. Голова кружилась, тошнота, подбираясь, грозила вывернуть меня на изнанку. С трудом,  восстановив дыхание, как после принудительно измотавшего кросса, перевёл взгляд вправо. Габи спокойно спала, разметав по подушке, свою ро¬скошную гриву медных волос. Резво выскочив из «ложа любви», я рванул в туалет, еле сдержи¬вая  рвущийся из горла поздний ужин.
Фима ехал на своей, уже изрядно побитой «Гранд Леоне» с ночного дежурства по просыпаю¬щимся улицам. Где-то утренние дворники в зелёно- оранжевых жилетах выдраивали участки тротуаров. Где-то разгружались первые грузовички у бесчисленных магазинчиков. У кафе скла¬дывали нейлоновые пакеты со свеже- выпеченными  питами и булочками. Город просыпался. Фима, не спал, он только ехал немного вздремнуть. И, несмотря на вечно не унывающий нрав¬ нервничал. Это случалось редко. Злился, это бывало не раз. Но нервничать ... Видимо переутом¬ление, а может... Да и с психикой у него всё в порядке. При чём тут психика? Но уверенности в своих размышлениях не было. И это, если быть до конца честным, пугало. Но,  всё же явно что-то не ладное творилось с его психикой. Нужно пройти тесты. Но сам он не в состоянии проверить себя. И не  об объективности речь.

 Хотя и о ней тоже. Тут нужен кто-то иной, не подверженный каким -либо влиянием.  Но кому об этом расскажешь? Бред, немыслимо. Его же отстранят от с таким трудом добытой ра¬боты. Но и без посторонней помощи невозможно  определить  точный  диагноз. Идиотские  виде¬ния. Они так реальны, так болезненно правдивы. Где обман пересекает реальность? Не думал, что попытки проанализировать себя сложнее, чем постороннего пациента. Казалось, себя знаешь, как никто. Но самому не определить грань галлюцинаций и реальности. Она  так  плотна и незаметна,  так парадоксально противоречива, что право,  больше  запутываешься,  пытаясь  распутать  её. Но ведь всё же, что-то явно не так. Но я, - думал Фимка, - всё же могу анализировать.    Пока.¬
 А что будет, когда я потеряю  нить разума? Даже  моё «рацио»  и  вечный  скепсис  не     помогут.
Может быть, посплю, голова прояснится,  и всё уже будет выглядеть иначе? Проще, логичнее. Он так ушёл в размышления, что не заметил, как перед ним, буквально в нескольких метрах возник борт грузовика. --- Ё- моё, только и успел он подумать, судорожно нажимая на тормоз и ... Про¬вал. Безмолвие ... Машина стояла на обочине. Улица была на удивление пустой. Лишь где-то в отдалении протарахтел мотороллер посыльного. Словно стряхнув с себя оцепенение, осторожно, какое редкое для него определение, Фима выехал на дорогу и, строго соблюдая городскую норму
покатил к дому.

Надо бы посоветоваться  с Фимкой. Это уже переходит  все границы,  все нормы,  - думал я.
 Бо¬же, стыдно как с Габи получилось. Сбежал без объяснений. Но как такое объяснишь? Я же  не     то
«что», притронуться не смогу. Надо что-то срочно предпринимать. Таблеточки, укольчики,  не  знаю уж что. Не хочется истеричным придурком выглядеть, но без врача тут не обойтись. Так уж может к Фиме. Может и  дел-то всего на пару дней. Решено, позвоню Фимке. Принятое решение, как обычно успокоило и  я  попросил чашечку « экспресса». С Фимкой мы договорились на че¬тыре вечера. Времени хватало с избытком и я, чтобы окончательно развеяться, решил отвлечься. Пешком дошёл до площади  «Царей Израилевых»,  бросил  шекель   в  бассейн, говорят - на  удачу.
Затем по ходу движения  заглянул в несколько антикварных лавочек. Пыль веков  всегда   успокаивала¬
 меня, приводя в равновесие.
Затем по переулочкам, заставленными машинами, выбрался к «Дизенгоф - центру» и бесцельно бродил по этажам этого праздничного в любое время года и в любую погоду мира вещей и празд¬ничной сутолоки. Затем, выйдя на улицу  Кинг Джорж  направился  в сторону  шумного  базара
«Кармель». Послушав в подземном переходе неплохого, на мой не профессиональный вкус, музы¬канта, я нырнул в чрево по восточному шумного, пёстрого, наполненного ароматом и вонью чело¬веческого месива, надеясь сквозь него выбраться к морю, к свету, к солнцу, восхитительной тель¬-авивской набережной. Протискиваясь в толпе, уже смог миновать вещевые ряды и подбирался к овощным, когда мощный взрыв с потрясающей силой швырнул меня под овощную стойку. Тер¬роризм - бич наших дней подстерегает везде. Дым, гам, яркие плоды, словно шарики пинг - пон¬га,  летали в воздухе,  как будто их направляли руки безжалостного  жонглёра.
Хорошо, что меня швырнуло под прилавок. Не дай Б-г, оказаться раздавленным в узком прост¬ранстве паникующей массы. Где-то у входа надрывались сирены,  мелькали ноги. Из раздавленных перезрелых помидор лился сок, похожий на кровь. Не чувствуя тела, я кое - как выбрался из-под стойки и поднялся на гудящих, подрагивающих ногах. В голове звенело. Что? Где? Кто? Какой-то юркий человек, я даже не успел его разглядеть,  что-то сунул в мою ладонь. Я перевёл взгляд и ... Боже, если я тогда не поседел, то в этом заслуга моей  генетики. Я сжимал ребристую боевую гра¬нату. Я не знаток, но слышал, что если разжать пальцы, то взрыва не миновать. Но,  как идиот, стоял с вытянутой  рукой, сжимая этот ребристый ужас. --- Террорист!!! - раздался женский крик где-то рядом,  и я ощутил увесистый удар сумкой по плечу.
Боясь выронить гранату, попытался что-то объяснить, но разве только что пережившие стресс вслушиваются в голос рассудка?  Чей-то кулак больно смазал меня по уху. Господи, я не удержу  её и тогда беды не миновать. В отдалении мелькали фуражки полицейских и зелёные береты жан¬дармов. Меня толкали, пытались сбить с ног. Нет, помощи от полиции не дождаться. Ещё мгнове¬ние и я выпущу из рук гранату. Не раздумывая, подчиняясь безрассудному инстинкту, до боли сжимая затёкшие пальцы, я наотмашь ударил, да простит он мне, какого-то,  растрёпанного му¬жика, загородившего  мне узкий спасительный   проход между  рядами стоек,   и  вырвался на    одну

из боковых улочек. Некогда объяснять, некогда.  На моё счастье и на этих, примыкающих  к   базару¬
загаженных улочках, народу хватало. Значит, стрелять в след не будут. Отбегу подальше от людей и сдамся. Господи, ну почему в этом районе столько людей?! Я не выдержу, - пальцы пре¬дательски скользили по потному металлу. Поворот, опять поворот, Совсем спёрло дыхание. Ту¬пик. --- Пошёл вон!, - заорал какому-то мальчишке лет пяти. Он испуганно заморгал, заревел, бросил свой жёлтый пластмассовый велосипед и побежал в соседний двор. Всё, не могу  больше.  Я прислонился к стене, затем сполз на перевёрнутый мусорный бак, не замечая отбросов и рез¬кой вони, исходящей  от этой помойки, - заплакал.
Господи, ну за что мне всё это? А пальцы уже не чувствовали металл. Граната  медленно,  но це¬ленаправленно сползала вниз. Я ещё успел заметить в конце двора ворвавшихся жандармов, когда граната выпала из моей руки и ...
Рука занемела. Я тяжело дышал, сидя на скамейке. В паре мет¬ров от меня начинался песочный пляж. В безоблачном небе лениво парили чайки,  изредко  бро¬сая, видимо, ругательства нам, рождённым ползать по этой не усыпанной лепестками миндаля земле. Волны с шумом  набегали на берег. Кто- то играл в бадминтон,  кто-то ловил пёстрый  мяч,  а кто-то, я имею ввиду себя, судорожно пытался сопоставить себя с окружающей пасторальной картинкой. Хотя, какая пастораль на пляже? Ну, да Бог с ним. Я сам себя понимал. Вернее, не по¬нимал, но очень надеялся разобраться  со всей этой чертовщиной.
Кабинет Фимки мало чем отличался от кабинета главврача, в котором началась вся эта история. Разве что его объём несколько стеснял объёмного Фиму. Мы сидели, разделяемые столом и нерв¬но курили. --- Мне нечего тебе сказать, - наконец, изрёк Фима. То, что ты рассказал ... вполне ... прогрессирующие симптомы. Но... Чёрт ! Он затушил сигарету. Мы же вот -  вот  должны дого¬вор подписать.
--
0   Причём тут договор?! - заорал я. Мне приговор грозит - чокнуться  могу,  а ты только о своём
«проекте».
--- Во первых, не ори. Во вторых, о нашем,- Фимка потёр переносицу, затем неторопливо протёр салфеткой очки. --- Дело в том ... Он встал, с трудом переместившись из кресла к входной двери. Выглянул. Запер и сел на жёсткий стул рядом со мной. --- Видишь ли ... Громко зазвонил телефон на рабочем столе и мой мобильник в кармане. Мы почти синхронно схватили трубки. --- Алло,¬ прорычал Фимка. --- Говорите. Я тоже безуспешно пытался услышать абонента. Мы посмотрели друг на друга. --- Т... ты тоже, - предположил я. --- Да... видишь ли... у меня нечто такое наблю¬дается. Поэтому,  не  знаю, что тебе сказать. Мне трудно , тебе что-либо сказать, раз я сам. Тьфу, чёрт?
--- Но почему у нас одновременно,  Фим? Мы же не могли одновременно  помешаться?
--- Видишь ли, -мямлил Фимка. Случаи массового помешательства имели место в  истории. Но это нечто иное. А вот так, выборочно ... Не знаю, не знаю. Я уже, мать твою, ничего не знаю!
--- А, может быть,  блеснул я  эрудицией, - это какие-то психотропные средства?
--- Какие средства!- взвыл Фимка. Ещё инопланетян  вспомни,  литератор.
В этом «литератор» я уловил издёвку,  и не преминул вставить: --- что ж это ты без «литератора» обойтись не мог?
--- Ладно, замяли, - вздохнул Фимка. --- Нам грызня,  ни к чему. Выкарабкиваться   надо.
--- А, может, - опять пришло в мою голову, - гипноз. Слушай, может быть, какая-то сволочь на расстоянии генерирует?
--- Чушь, - припечатал Ефим. --- Чушь и развивающаяся паранойя. Цель? Кто мы? Никто, в сущно¬сти. Или я чего-то не знаю, и ты обладаешь государственным секретами? Поделись, и мне легче станет.
--- Да,  пошёл бы ты, - вяло огрызнулся я. --- Но что-то ведь происходит. Должен быть хоть  какой¬-
то смысл.
--- Должен, - погрустнел Фимка.
--- Так может в полицию заявить?
--- Бред. И что ты им скажешь? Тебя оттуда, наивный ты мой, прямо в психушку и  увезут.
--- Так что же, делать - Фим? Ты же психиатр, - чёрт тебя возьми!
--- Боюсь,  - мрачно оскалился мой друг, - что я уже скорее,- псих.
--- Но ведь если ты это осознаёшь ...

--- Да, ничего я уже  не  осознаю,- вспыхнул  Фимка. --- Ничего? С ума,  кажется,  сходить начал.
С катушек полетел. Крыша у меня, понимаешь, ехать начинает, - он со всей силы грохнул кула¬чищем по столу.
--- Слушай, мысли одна бредовей другой лезли мне в голову, - может нам что-то  в пищу подсы¬пают?
--- Кто? - устало махнул рукой Фима. --- Где? Ты можешь ответить? Ладно. Договор подпишем и махнём куда-нибудь отдохнуть. Дней на пять. В Эйлат или на Кинерет. Нервишки подлечим.
--- Ты только о своей бредовой идее думаешь, - вспыхнул я. А где уверенность в том, что до этих заманчивых тур-грёз, мы не окажемся тут, рядышком, через стенку? Только уже в роли пациен¬тов?
--- Вот что, -  Фимка встал. Давай кофей  пить. ---Ты успокойся. Нельзя так загонять себя. Так ско¬рее до шиз - финиша добежишь. Отдохни пока, я не долго.
--- Стой! Никуда ты не побежишь. Присядь. Погоди, погоди. Я вспомнил, где мне могли что-то подмешать.  И когда.  Ведь  можно  посторонний  привкус  не почувствовать. Так?
--- Ты  бредишь?-  Фимка встревожено  и, как  мне показалось,  испуганно  вглядывался  в меня.
--- Да знаешь ли, пошутить люблю, я быстро выхватил из наплечной кобуры свой «иерихо», заученным движением ( спасибо курсам для охранников школ, которые я когда-то прошёл) пере¬дёрнул затвор.
--- Ты что,  очумел?- опешил   Фимка.
--- Ведь тебе ничего не стоило мне подсыпать какую-то гадость. Вон у тебя здесь столько всего. На   любой вкус. Неплохо задумано.
--- Зачем  мне? Где логика?  Ты подумай.
--- Я и подумал, Фимочка. Я знаю, что у меня против тебя шансов нет, но у этой игрушки, - я навёл ствол на мощный фимкин живот.  И не дёргай руками, -предостерёг я его.
--- Я только,  пот вытереть хотел,-  пробормотал  «бывший»(не  думал,  что до этого дойдёт, друг.)
--- Ты много о чём не подумал. Я ведь только у тебя кофе пил. Вот ты мне и подсыпал какой-то дряни.
--- Но зачем?! Ответь! Смысл ?!
--- Не ори, - я не сводил с Фимки оружие. Я допёр, в конце концов. Всё очень банально. Я был тебе нужен. А теперь финал и все деньги отойдут тебе. Так? К чему делиться? Старо, как мир. А то, что ты утверждаешь, что и с тобой что-то происходит, так это ты говоришь. Проверить я не мо¬гу. Ты думал, что всё ловко обтяпал? Подозрения  с себя снял
--- Ты,  псих, - мощные пальцы барабанили по столешнице.
--- С твоей помощью, так?  И я ..., - договорить я  не успел. Подброшенный Фимкой, тяжёлый стол опрокинулся. Но я всё же в небольшой секундный просвет, успел дважды нажать на курок, прежде чем стол придавил меня к ковролину. С трудом, выбравшись и не опуская ствол пистолета, я  нашёл глазами своего бывшего друга. Он хрипел, опрокинувшись набок. Бурое пятно расползалось по его груди. На пухлых, чувственных губах, пузырились, словно мыльные, розовые воздушные шарики.¬
Но мощное тело не хотело сдаваться. С  надрывом, опираясь  на  мощную, столбообразную руку,
он всё же пытался  подняться.  Помутнение  достигло  меня вместе  с животным   страхом.  Я стрелял и стрелял, в ставшую ненавистной физиономию. Пули кромсали кости лба. Глаз выскочил из глазницы, повис и ошмётки мозга разлетелись по комнате. Но тогда я не осознавал это и всё нажи¬мал на гашетку,  пока не закончились  патроны. Затем,  в изнеможении   упал  в кресло.
--- Тебе виски накапать? С трудом открываю глаза. Фимка держит у моего носа бутылку «Бурбо¬на». Так налить, или как? Перед кофеем. Посиди пока. Я быстро. Фимка вышел, оставив меня од¬ного. Фима снял джезву с огня, Правильное решение. Главное не паниковать. Сейчас они спокой¬но выпьют кофе и попытаются привести мозги в порядок. Он взял две чашки и, стараясь не расп¬лескать кофе, вернулся в кабинет и увидел, что «друг» что-то подливает в его недопитый стакан с виски. Кровь ударила в голову, обожгла лицо.
--- Так, - изрёк он, - уловив панику в глазах партнёра. --- Так, значит. И когда тот, кому он верил, резво выхватил из наплечной кобуры пистолет, швырнул полную кофе джезву в лицо противника, который заорал ошпаренный кофе. А пенка, знаменитая кофейная шапка- пенка залила белую те¬нниску»  визави и чёрными густыми потёками повисла на волосах и обезумевшем лице.


Проворно подскочив, Фимка вырвал у обескураженного противника оружие. --- Значит так.¬, падла, - задыхаясь и тяжело переводя дух, - прорычал Ефим. А я, как болван, всё думал, с чего бы это со мной? А, ты вот что,  гавнюк,  задумал. Что подливал ?!- он поднял деморализованного не¬годяя за грудки и швырнул в кресло. ---Что ж ты прокололся то так? Неосмотрительно. Передви¬нул стаканы. --- Пей, падла. Избавиться от меня хотел, паскуда. И со всей силы и злости врезал мало ли что понимающему противнику в челюсть. Предатель, падла, - сплюнул на бесчувствен¬ное скрюченное тело.
Я приходил в себя, наверное, долго. Не знаю. Всё тело мучительно, не то, чтобы болело - уми¬рало. Я попытался пошевелиться и не смог. Боже, неужели сломан позвоночник и меня парали¬зовало? С трудом приподнял голову и  то, что увидел в большом зеркале напротив, парализовало не только тело, но и разум. Да, это был я. В зеркале. Но почему-то на непонятно откуда взявшем¬ся гинекологическом кресле. Мои ноги, разведённые в стороны и облачённые в скобы - захваты доказывали, что это всё-таки не паралич. Я их просто не чувствовал, как и привязанных рук. Но самое мерзкое, что я был абсолютно гол и беспомощен. Да ещё в таком нелепом положении. Не¬ возможно передать ужас и бессилие моего положения. Это, не дай Бог, испытать самому. И тут мой взгляд остановился на зловеще оскаленной физиономии этого изверга, этого психа. Ко-¬ нечно же, как я не сообразил, что, находясь среди своих пациентов, он незаметно стал одним из них.
Не зря говорят, что маньяки, умело скрывают свою суть. Маньяк, господи, ну, конечно    же!
--- Ты знаешь, - жёстко проговорил Фима, - как одна собака наказывает другую, которая проигра¬ла схватку? Молчишь? Она её убивает. Морально.  Догоняет  и вставляет в зад пистон.  И всё ...
Ты уже ничто. Понял ...
--- О... нет. Только не это. Я забился в кресле, но моего палача мои жалкие попытки лишь рас¬смешили.
--- Ничего,- проскрипел он зубами, - я тебя, ублюдок, на место поставлю. Без «виагры», обойдём¬ся. Вот загарпуню  тебя .... Ты же молчать  будешь. Кто захочет,  чтобы об этом знали."
--- Я убью тебя, тварь, убью, - слёзы бессилия текли по моим   щекам.
--- Ага, - фыркнул мерзавец, - обязательно. После дня Валентина. Правда, мы его несколько ускорили.
--- Нет!!! -заорал я, тщетно пытаясь вырваться из ставшего плахой, эшафотом,  гинекологичес¬кого кресла. --- Нет!!!
Ты чего?- Фимка выглянул из кухни. --- Орёшь  чего?
--- Я не ору, - сипло прошамкал я. Фима удручающе покачал  головой. Седуксенчика попить надо. Валерьянка для тебя сейчас слабовата. Ладно, пока кофейку попьём, а затем, покумекаем. Дрожащими руками я кое-как вытащил из пачки сигарету и всё-таки, несмотря на пляску огонь¬ка, закурил.
Вот видишь, до чего себя довёл. Я вот что... мыслишка одна появилась. Чушь, может быть. Но разве то, что сейчас происходит разве логично? Я осторожно передвинулся  подальше от Фимки, а он продолжал:  - Я в это не верю, но ...Кто знает  ...
--- Что ты мямлишь, - не выдержал  я.
--- Я врач. Не шарлатан какой-то. Но всё же... Это не научно, понимаешь? Но я уже сам ни  черта не пойму.
--- Или ты говоришь, или катись к  чёрту!
--- Понимаешь, нам нужен кто-то третий. Ну, не врач.
--- Гадалка, что ли? Экстрасенс?
--- Не совсем. Но нам самим с этим не справится. Есть один человек. Я ему доверяю. Он, быть может, не вылечит, но хоть что-то, возможно, объяснит. Ведь весь этот страх, эти глюки, чёрт! Слишком много негатива, слишком. Видимо, его нужно стряхнуть с себя, как  с давно не ношен¬ной одежды, пыль страха, грязи впитавшейся за время хранения. Очистить как-то тело и душу. Излечить их, отстраняя от негатива, в который, как на липучку, слетаемся ( он отхлебнул виски),  не думая о губительных  последствиях приманки.
--- Красиво излагаешь, Спиноза, - я тоже отпил  глоток   алкоголя. --- Но мы  то  не мотыльки    бездумные.¬
--- Вот именно? - заорал Фимка. И я, как врач, психиатр, не моrу понять, отчего мы поддаёмся
на не столь уж хитрый замысел того чёрного, что дай ему лишь малую лазейку, заполнит нас? Соблазн зла. Он велик, сладок и  ужасен.
--- Постой. Ну, ведь есть и что-то светлое, - что не дает раковым клеткам зла поглотить нас. Или, по крайней мере, почти не даёт.
--- Ну, - отмахнулся Фимка, если уж человечество лишили древа познания Добра и Зла, то, види¬мо, не случайно. Где-то, когда-то,  произошёл сбой. Это я, как специалист, говорю. Но, не найдя причины, лечить нельзя. Можно в лучшем случае загнать болезнь вовнутрь, но затем она прор¬ется с катастрофической силой. Психика, это такая непознанная сфера, что даже я не могу ска¬зать, что нас может ожидать. А нам это надо? Но я ничего не могу сделать. Я не вижу причины. Почему это произошло с нами? Почему одновременно? Почему? Почему? Почему? Пока не сможем выяснить, мы бессильны.
--- Так давай выяснять, чёрт тебя дери! Мне всё равно  с  кем  встречаться. С колдуном, шаманом,   с папой римским, наконец!
--- Не с папой, - успокоил Фимка. С  каббалистом.
--- С каббалистом? - опешил я.
--- Ну, да, - я как-то с одним познакомился. Умный мужик. Он раньше в Москве физиком был. Кандидат наук, между прочим. Толковый мужик. У меня его  телефон  где-то  записан. Ну, так  как?
--- А, - решился я, - хуже ведь не  будет.
--- Вот  именно. Значит звоним?
Я, видимо, слишком мало знаю о каббалистах и каббале. Слышал, конечно, о знаменитой исто¬рии с Големом, о книге «Зоар», но не более. Поэтому, когда мы вошли в небольшую, нечем не примечательную квартирку, был несколько разочарован. Никаких магических знаков на стенах. Ничего таинственного.  Да и хозяин не походил на мага. Полинявшие джинсы, клетчатая   рубашка
- ковбойка. Лишь на рыжеватой, изрядно поредевшей голове, находилась чёрная кипа - ермолка. Ему было хорошо за пятьдесят. Сухощавый и совсем не загадочно таинственный человек. И лишь в его кабинетике, на плохо подогнанных стеллажах, на столе и на стульях господствовали книги, рукописи, какие-то пожелтевшие от времени свитки. Он доброжелательно улыбаясь, при¬ гласил нас с Фимкой присесть и рассказать  суть проблемы. ----Тут, наверное, - наконец, сказал   он,
вам скорее психоаналитик нужен, чем каббалист. Я, ведь, не шаман и не изгоняю «бесов». Он обезоруживающе улыбнулся.  Каббала1так же, не вера. Вера одна. Каббала, друзья  мои, это учение о постижении тайного смысла. Как допустим   мостик, который,  всё же легче увидеть со стороны, То, что есть силы  соединяющий   нас  с  Творцом. Но  всё   же
попробуем разобраться.  Ведь многое из того, что необъяснимо, всё же существует.
И я, как бывший физик; скажу, что многие явления  наука объяснить не в силах. И она, как бы   не замечает¬
 их, игнорирует. Но они, эти явления, не игнорируют нас. Как с ними не сталкиваться - не знаю.  Главное, не провоцировать их возникновение. Но у вас, мне кажется, произошло именно это.
--- Что же теперь делать?
--- Будем искать причину. Где-то вы, видимо, вторглись на запретную территорию и спровоцировали ответную  реакцию,  что-то  вроде  «вроде    закона бумеранга».
---  Это  что  же,  -  уточнил я, -  действие  рождает противодействие?
--- Можно сказать и так. Но мне кажется, если вас всё же не захлестнула до конца эта волна, то ... это скорее был всё же предостерегающий  знак. И значит, всё поправимо.  Если   ...
-Что?
--- Вы поймёте предостережение.
--- Но надо знать,  в чём оно, - Фимка вытащил  сигарету.
--- Знак чего? Фимка нервно теребил  незажжённую сигарету.
--- Давайте искать вместе,- каббалист совершенно светским движением засунул дужку своих очков в рот и стал её задумчиво покусывать. --- Наш мозг, - продолжил он, - таит в себе многого не¬ объяснимого и на каком - то, ему одному ведомом уровне, вступает во взаимодействие с запре¬дельным. Это так. А запредельное  зачастую отражение нас самих,  но в  несколько   иной,  искривлённой  плоскости. Или мы его отражение. Хотя неважно. Кто,  чья тень. Каббала помогает разобра¬ться. Но конечный ответ нужно искать в  себе.
--- И что?- возразил я. Как искать ответ, если уже не знаешь где ты, а где твоё воображение. Сме¬щение так стремительно, так реалистично, что боишься, как бы в реальности не совершить то, что кажется ирреальным.
--- Да, клубок запутан. Но это не значит, что его невозможно распугать. Из вашего рассказа я по¬нял, что всё с вами стало происходить  недавно. Почему ? Причина? Вы пытались  ответить?
--- Я вообще гнал сначала от себя эти мысли, - признался Фимка. Думал, что переутомился. Да и стыдно ...  психиатру ...
--- Психиатр тоже человек, - возразил каббалист. И признать своё непонимание и не знание не стыдно. Но, мне, кажется, я нащупал нить. Ведь всё началось, когда ваш «проект» уже подошёл к завершению.
--- Точно!- вскричал Фимка. Как же я не  заметил?
--- Явное не всегда на виду. --- ведь и с вами в тоже примерно время? --- обратился каббалист-физик ко мне. Я лишь кивнул в  ответ.
. Вот он и кончик, за который мы потянем. Я так и думал, что вы каким-то образом исказили
материю событий и получили мощный импульс предостережения. Ваша попытка войти в мир те¬ней, а как же ещё назвать проникновение в чужую психику? Ведь вникая в материал, вы как бы проникали в него, разрушая тонкую оболочку приграничья и, видимо, воздействие чужого поля было настолько глубоко и насыщенно, что разрушило, к счастью не до конца вашу психику от постороннего проникновения. Шла борьба поглощения и отторжения. Но, думаю, что ваша психическая защита, достаточно крепка. Это предупреждение, что  всё настойчивее  силы
чужой энергии будут овладевать вами и ужас,  в конце концов, подчинит вашу волю и    ... Психика,

и вы, Фима, должны это знать, всегда на гране с запредельным и проникновение туда- чревато своей непредсказуемостью.
-Но я не думал, что со мной…специалистом, - промямлил Ефим. – А любая попытка бизнеса на этом, губительна.
 
--- Но ведь с благой целью, - взвился Ефим.
--- О благости цели нельзя  судить  субъективно. И ответьте  сами себе,  насколько •благи  ваши цели?
Всё ли достойно? Вы должны, если хотите сохранить разум, отказаться от издания вашей книги. Мне кажется, что это хотели сказать высшие  силы.
--- Нет, - вспыхнул Фимка,- это невозможно. Столько энергии, сил. Договор уже на мази. Всё по¬летит к чертям. Весь смысл.
--- Смысл, - перебил каббалист, - не в обнародовании аномалии и чужой боли. Да и смысл ли это? Может быть, роковое заблуждение? Когда утерян настоящий смысл, то тебя несёт в открытые во¬ды, как щепку, отрывая от берега. Поймите, якорь истины только в самом человеке. Смысл и бес¬- смысленность проецируем только мы сами и наш накопленный негатив, отражаясь, пронизывает наше сознание, лишая воли к анализу. Ваша ситуация тому пример. Осознание даст силы сопро¬тивлению. Сопротивление, удержит лодку сомнения и не даст ей быть унесенной в бурные воды депрессии и безрассудства.  Ложный смысл, друзья, это крушение. И вы уже на грани его.
--- Но я не могу... я столько сил вложил в эту  идею.
--- Разрушительную. И в первую очередь для вас. Когда названа причина, что нужно делать, доктор?
--- Лечить,  -  пробормотал бледный Фима.
--- Вот вы и ответили сами. Я только осветил вам дорожку. И ... поговорите с Богом. Попытайтесь понять свои поступки и ответные действия на них. Ведь ваши поступки, вряд ли, спонтанны. Вы всё время упираетесь в стекло и в его отражении пытаетесь увидеть смысл, психофизическую основу, логику, диктующую те или иные поступки. Не понимая, что стекло лишь отражает, а не отображает реальность. Кто определит святость  и  грех, допустим.
--- Как же так?- дух противоречия, хоть и слабо, но всё ещё трепетал во мне. --- Не говорят разве, что блаженный и святой в чём-то идентичны ? Юродство от Бога. Значит и болезнь души сродни святости. А разве святость способна брать на себя такой грех, как возведение во грех. Тавтология   и абсурд. Абсурд, чёрт возьми! Это ведь выходит, что святость и есть суть зла. А где  же закон противоположностей? Да и за что тогда наказывать нас, если мы, возможно, я в это не очень верю, грехом словно инструментом,  прокладываем путь к святости и себе и тем, кто приблизился  якобы
к ней через свою болезнь, Да, возможно,  как рыбы-прилипалы,  но всё же ... Но причём тут...
Выходит, что нет ни добра, ни зла. Ничего нет. И   ...
--- А вы недалеки от истины. Где-то на уровне интуиции  в  нас  всегда  это  живо. Хаос, стоящий  за формой, конструкцией. Ведь чем было до ,- скажем так,- мироздание ? Хаосом. Из него был  создан мир. Не¬кая форма, по нынешним временам, я бы сказал, что мир создан из абсурда, который мы стремим¬ся очертить рамками ускользающей логики. Ведь святость, как мы её понимаем, срывает  свою  суть в грехе. А грех непременный атрибут святости, где добро изначально обречено быть погло¬щённым тем, что мы подразумеваем, как зло. И на уровне подсознания ,генетической памяти мы знаем это, но отгоняем от себя прочь, чтобы не оборвалась нить логики, а стало быть и разума. И потому никто не разберётся, что зло, а что благо. Хотя, интуитивно мы чувствуем это. Но зазер¬кальность,  отражения не только зачаровывает,  но и вводит в оптический обман тех,  кто  пытается
проникнуть в зазеркалье. И они, теряя ориентацию, уже не понимают, где зазеркалье, а где псе¬вдо реальность,  в которой мы и   существуем,   или в одном или параллельных измерениях.
Добро и Зло, это суть двуликого Януса. Одно тело, одна основа. А, может быть, вообще обман, зависимый от ракурса нашего взгляда,  места и обстоятельств?  Это мираж, попытка человечества ограничить неогра¬ничимое. Загнать в рамки то, что не имеет предела. Наша логика основана только на попытках упорядочить как-то космический хаос в самих себе. И то, что сейчас происходит с вами, часть  этой борьбы. Скрытой, но от этого не менее чувствительной. Это подсознательные попытки удержаться, зацепиться слабыми  ручонками  хоть за  какую-то основу. Наше  желание  опереть¬ся на Нечто, в безбрежном Ничто. Вот мы и конфликтуем в самих себе, пытаясь раздвинуть лок¬тями, созданные нами же стены. Нам тесно в выстроенном  и закреплённом  веками сознании.
И мы, инстинктивно бунтуем, бросая себя то в войны, то в попытки философских иллюзий, на¬ поминая тех, кто ищет дверь в наглухо замурованной стене, проклиная строителей, забывая,  что строители  этих стен - мы. И если недоступна истина, так стоят ли её поиски таких жертв на алтаре противоречий? И не мы ли виноваты в том, что, обрекая себя сидеть в закрытом простран¬стве, да ещё страдая клаустофобией, не пытаемся прорубить дверь или хотя бы окно, а возводим всё новые стены?
--- Но, как же тогда жить? -  потерянно, осипшим голосом выдохнул Фимка.
--- По совести. Хотя это не просто, а порой и непонятно как. Но всё же желательно по ней. Не по общей, малопонятной и оттого расплывчатой, а по своей, интуитивной. Ведь только мы опреде¬ляем меру в самих себе. Прислушайтесь к себе и решайте. А я, да и вряд ли, кто-то иной решит за вас. каждый сам выбирает, что ему ближе - « око за око» или «подставить щеку». Вы ищете яс¬ности, а я вас ещё больше запутал, ведь не бывает её, как и чистоты тона. Сплошные оттенки.  Простите, если не смог помочь. Вы должны сами избрать свои действия. Ищите в себе. И, как я уже сказал раньше, попытайтесь поговорить с  Богом.
--- Но, - я смущённо кашлянул, - мы даже молитв  не  знаем.
--- А вот это не важно, - улыбнулся наш проводник из лабиринта ужаса. --- Молитвы лишь форма. Формула. Вы сердцем говорите и тогда вас непременно услышат. Главное, искренне, без лукавст¬ва. Поверьте в то, что чувствуете, прислушайтесь к себе и попытайтесь услышать. И не надо боя¬ться необъяснимого, нужно просто попытаться понять. Ведь слепая вера в науку не укрепляет, а ослабляет тех, кто слепо надеется только на неё. Она только часть осознания и, видимо, далеко не большая.
--- И всё-таки, - не сдавался Фимка. Я ведь обещал издателю. И как теперь быть с  рукописью,  ведь это почти уже книга?
--- На это у меня есть только  один ответ, - каббалист  добро посмотрел  Фимке в глаза.   --- Лучше
малый грех - не обязательства, чем гораздо больший. Ты, не согласен? А книгу... Оставьте у ме¬ня. Я посоветуюсь, как с ней поступить. Сжигать нельзя. Но, наверное ... Впрочем, тут уже мо¬жет помочь каббала.
--- Согласен, - сокрушённо  вздохнул Фимка.
--- А так, как я, изначально был против этой идеи, то тем более не возражал, надеясь восстановить прерванные  всей  этой  чертовщиной,   отношения   с Габи. Хороший всё-таки человек этот физик
или каббалист. Да, какая,  в конце концов разница от кого принять лекарство. Главное, чтобы по¬действовало.
Прошёл безоблачный месяц без видений и страхов. И всего прочего,  сопутствующего  тому,  что ещё чуть-чуть и столкнуло нас с Фимкой в пропасть безумия. Как вы уже, наверное, догада¬лись, книга так и не увидела своего читателя. Я привёл свои отношения с Габи в порядок и уже обдумываю мелькнувшую как-то идею объединиться под одной крышей и фамилией. Фимке,  как всегда всё идёт на пользу. Из- за  всей этой чехарды он похудел на пятнадцать килограмм без всякой диеты и чувствует себя прекрасно. А сегодня он позвонил мне и сообщил, что решил сменить ра¬боту в «психо- клинике», на место физиотерапевта в небольшом санатории на Мёртвом  море.
--- Понимаешь, - возбуждённо басил он, - это, во-первых моя вторая специальность. Во- вторых, устал от всего этого дурдома, а там, старик, как в космосе. Никаких психов. Первозданность. Почти, как я уже сказал, космический пейзаж, пустыня с островками оазисами пальм, садов и яр¬ких цветов. Обалдеть. Недалеко Иерихон, горы Кумрана. А на другом берегу Иордания. И, что немало важно, котеджик дают. Комната, маленькая прихожая, кухонька, душевая. Жить можно.  Ты ко мне на выходные приезжать будешь. Подлечишься. Давай завтра вместе съездим, посмот¬рим.  Я -  согласился.
И вот мы в Фимкиной «Гранд Лионе» пересекли городок Маале-Адумим и выехали на трассу, ведущую к Мёртвому морю. Всё верно. Космический пейзаж с щемящей ирреальностью проплы¬вал за окнами машины. Нет, не пустота, а какая-то первозданная чистота ощущалась в этих изре¬занных природой и веками склонах. Вдруг Фимка притормозил. --- Знаешь, - я многое за этот ме¬сяц передумал. Забыть хочется, но и забывать не стоит. Нельзя забывать. Он виновато посмотрел на меня. --- Не хотел тебе говорить, но ...Я только одно оставил. Расстаться не смог. Он вытащил  из «бардачка» мастер-диск и вставил в магнитолу. Зазвучала знакомая мелодия «Психо-блюза». Хотя ничего «психического» в ней не было. Скорее лёгкая, меланхолическая грусть. Фимка тихо бормотал - подпевал. Машина опять покатила по накатанной дороге. И я тоже не удержался. Фимка радостно и облегчённо захохотал и вот уже во весь голос мы подпевали диску, а машина мчалась навстречу оазису под беззаботное сопровождение вполне приличного  блюза.

«Психо - блюз – III, - или «Иерусалимский синдром».   

Жуткий холод сковывает стоящих людей у подножья, окутанных туманов, каменистых скал. Ветер теребит их белые, кажущиеся грязными в сумрачном освящении хитоны. Кажется, тусклая слабосильная лампочка, раскачиваясь на электрошнуре, бросает тени на лица. Разные, но связан¬ные одним общим ожиданием, напряжённые лица. Чуть в стороне сбегает из разлома чистый ру¬- чей. Жадно припал старик к воде, не утолить ему жажды. Девушка набирает кувшин до краёв. Юноша пьёт из ладони. Умершим,  не утолить жажду, хоть и пьют они забвение из реки Леты. А вот и счастливчики, получившие право, нет,  не на жизнь, а на льготу бессмертия в садах Эдема. Они уже прошли Высший Суд и ни к чему им уходящие в бездну небытия грешники, почти не¬ различимые за нависшими облаками.
Их путь вниз. В никуда. И, хотя, до источника Леты неофиты  ещё  не дошли, они забыли то, что должно забыть. Этот не трудно. У избранных недолговечна память. А на переднем плане, в углу из тени проступает Худое, костистое лицо. Искривлённый нос. Длинные, поредевшие надо лбом волосы неухоженными  прядями спадают на плечи. Но    главное-
-глаза. В тёмных впадинах глазниц. Бездонные, уводящие в глубь вселенной. Мистическое чувст¬во, кажется, затягивает тебя через зрачок и уносит в бесконечность к тем, ждущим участи у поро¬га Вечности. Кто он ? Мессия?  Да какая,  в сущности,  разница. Он, скры¬тый в глубинах  сознания, ты. Он - Художник.
Я часто вспоминаю своё первое и от этого, видимо, наиболее верное ощущение от картины. Димка Фиалкин вытащил меня на выставку Художника. Димка тоже художник, но тот был Ху¬дожник. Затем мы, что-то пили в мастерской Художника, в глубине старых дореволюционных домов, отданных городом живописцам. Помню,  подтаивал грязный снег и пахло из мусорных ба¬ков. А в мастерской раскалялась электроплитка и пахло красками, клеем, деревом. Память чутко ассоциируется запахами. Запахи с образом. Образ с Художником. Затем наш переезд на Святую землю. Так совпало. Сначала Димка, почти через год, Художник, а затем я. Мы с Фиалкиным осели в Тель-Авиве. А , Художник,  затерялся где-то в Иерусалиме. Несколько раз  попадались в   газете
заметки о нём, а затем так  сложилось, что  он  исчез из моей   жизни  на  длительный  срок. Разные
заботы и проблемы захватили меня, запутали в водовороте адаптации, в новой реальности, именуемой абсорбцией. Кем только мне не пришлось
побывать. Я  уже не говорю о своём недавнем знакомстве с необычной «галереей  в психушке моего друга Фимки. Тьфу, тьфу, тьфу не на ночь глядя вспоминать. Ещё очень свежа память о том, как мы сами чуть не  стали пациентами «обители скорби». Тьфу, тьфу.
Моя тема - наши •выходцы. из стран исхода. Занятно, верно? Я,  конечно,  небольшой  знаток.
В критики не гожусь, но... Я изучил картинные галереи на Дизенгофф  и улице Гордон, я посещаю
концерты и спектакли, но любимым местом в шумном,  но уютным для меня Тель-Авиве,  является улица Нахалат Беньямин. Улица, облюбованная творческим натурами из «ми руссия»  ( из России) в старой части города, почти в притык к известному рынку Кармель. Шумящая, играющая, пою¬щая, расцвеченная картинами и поделками. Названная ностальгически кем-то Арбатом и зак¬реплённая под этим именем русскоязычным бомондом. И так, я бродил среди столиков с товара¬ми мастеровых и вдруг... Именно вдруг, так как я сначала лишь мазнул глазом по рядам, выст¬авленных  работ. Память резко напоминала о себе учащённым, пульсирующим ритмом. Я не мог ошибиться. И тема и манера. Да и цветовое решение его - Художника. Я протолкнулся к продавцу. Он и смутно не напоминал того, из заброшенной среди нечистот мастерской.  Отдуловатое  лицо на неопрятной фигуре, яркая футболка и заношенно-нестиранные джинсы.
Сигарета, свисающая с губ, была тоже какая-то измято - кривая. Но вот картина за его спиной
--- Простите, это ваша? -   спросил я.
--- А чья? Пикассо что ли? Нравится?
Я растерянно переводил взгляд с продавца на полотно. --- Так это работа ваша?
 -Ты что следователь? Квитанцию ...это ... разрешение показать? Вот и таг, бирка значит, есть. Ещё вопросы? - Он вы¬плюнул сигарету, --- Э... нет. Просто я думал, что вы только продавец. Сколько вы за неё хотите? Продавец оценивающе окинул меня взглядом. - Так и быть, триста.
Я полез в кошелёк, отсчитывая только вчера полученные и потому сохранённые шекели. - Стой! Продавец ткнул  в меня пальцем. - Ты что, лопух? Доллары. Триста. Понял? Не хочешь,  не  бери.
Я её иностранцам сдам.

--- А вы не могли  бы её  придержать  У меня столько нет, но я очень хочу её взять. У вас   визитка
есть? Мы бы смогли договориться. -     Хм, с сомнением выдохнул продавец, - зачем? Может,  ты хочешь мои данные  узнать,  а потом  на  хату навести?
Ситуация  начала принимать  форму  абсурда.
--- Ну, что вы, Лёва... Продавец подскочил. --- Откуда?!.
--- Так у вас на бирке  написано.
--- А... Он вытер вспотевший лоб. --- Жара, понимаешь. Ты вот что...визитку дать  не  могу. А как клиент нарисуется? Час жду, а потом ....
А в  пересчёте на шекели возьмёшь? В  пересчёте? - он задумался. Но  только час.
Я быстро покинул «Арбат» и рванул к Фиалкину. Благо его берлога была  в минутах пятнадцати быстрого хода по Кинг Джордж, а затем наискосок через бульвар Ротшильд. Димка встретил меня водочным перегаром и улыбкой на своём «ассирийском» лице. Чёрная борода кое-где алела, а ме¬стами отражала вечную небесную лазурь. Худые волосатые  ноги обтягивали бикини,  хотя  Фиал¬кии называл этот  фасон, шортами, из  старых джинсов.-  А, радостно  оскалился  он. Пить   будешь?
Иди сюда. Смотри. Ну, как тебе?  -  Хм, - я не знал, что сказать.
--Жуть! - загоготал Фиалкин. - Полный звездец. А почему? Потому что носом чую. Ты знаешь,  за сколько её выставлю? Долларов за шестьсот. Точно. А начинал с чего, помнишь? Двести -три¬ста шекелей - потолок. Ты, пей, давай. Ну, чего хочешь. Так о чём я?  Ах, да, за шестьсот! А поче¬му? Потому, что тут кушают абстракцию. Чем страшнее, тем моднее. Скажешь - неправ? А дене¬жки? То - то. А - ля Шагал, а - ля Малевич, немного Фиалкин и шедевр готов. Я только трезвый это писать не могу. А как кирну, такого накатаю. Такой ... Раз, два и в дамки. Коньюктура, это звучит гордо! Димка хватает кисть и к непонятному пёстрому чудищу в стиле «детский сад» пририсовывает рог прямо под хвостом. --- Ха- ха. Нате вам. Как думаешь, схавают?


--- Послушай,  Дим. Ты, помнишь Мацевича.?
--- Мацевич ... Он ничего. Мы пару раз уже здесь встречались. Он ничего. А другие гавно. Тоже мне, художники.
--- Да подожди ты, - перебил я Фиалкина. Ты его давно видел?
--- Уже порядочно. Года три, не меньше.
--- У тебя деньги есть? Тут дело такое. И я рассказал ему о встрече на   «Арбате».
--- Хм, есть у него примета одна. Сам мне говорил. Ты подпись смотрел? Хм, странно. Ладно, деньги я дам. Пошли,  глянем. Димка, не переодеваясь,  потащил меня на выход. - Только, если что, ты не говори продавцу,  - просил я Фиалкина. Чёрт знает, что за этим  стоит.
--- Кто,  я ?-  Возмутился  Фиалкин. Ты что, меня не знаешь?
--- В том –то  и дело, что знаю.
--- Да брось, ты, чувак.  Пошли. Ты его данные  запомнил?
--- Да, вот записал, Лев Ривкин.
--- М, да. Из Мацеевича в Ривкины. Трансформация,  а? Не хило.
--- Слушай, может, ему морду набить  и  ... Всё. Молчу. Молчу.
А надо бы ему всё - же рожу набить, - сокрушался Фиалкин. Надо же, чмо ходячее. Аферист сраный. Но ты оцени. Я ведь был, как Сфинкс, или Кентавр. А, неважно. Давай на скамеечку присядем, ещё раз гляну. А цену-то я как сбил, а? Вдвое. Учись. Нет, точно Мацеевич. И не копия. Его рука. И вот она, метка. Видишь? В правом верхнем углу бардовая точка. Он её называл взгляд вселенной. Забавно. Но не думаю, что его картинку банально спёрли. Хотя, тип  этот, продавец,  ещё тот типчик. Наркота.
--- Ты что серьёзно?
--- А что я их не видел? Сам баловался, знаю. Но, теперь только официальный допинг. Кстати, пошли.  выпьем. Я отказался. Сенсация сама шла мне в руки, хотя… 
      иться сердце? Как же всё-таки выяснить то, что стоит за всем этим? Да и стоит  ли    вооб¬
 Ведь Мацеевич мог нанять продавца. А подпись?- Возражал я себе. - Зачем ставить подпись никому неизвестного Ривкина? Хотя богатым неважно, главное модная тема иудаики и Святой земли. Да и не миллионы же в конце концов, а какие - то триста-пятьсот долларов. И всё же тут что-то не то. Но что? Идея! В мэрии, в отделе культуры есть наверняка данные  этого  Ривкина,  раз он получил место на «Арбате». «Партизан», здесь не любят, и безбожно штрафуют. Значит мэрия.
После не очень продолжительных, но изматывающих переговоров в отделе культуры я сидел, выжатый беготнёй и изнуряющим солнцем на небольшой, открытой веранде кафе. Кубики льда позвякивали в стакане с ледяной колой. Адрес этого Ривкина я добыл. А что дальше? Сыщик из меня никакой. Но не обращаться же в полицию со смутными, неопределёнными подозрениями. Художник. Какой всё же у него на картине взгляд. Будто отображающий не только бездну, но и страшную тревогу, предощущение чего-то за глубинами сознания, да и подсознания тоже. Ка¬кую-то пограничную черту за которой Хаос. И надо, наверно. подойти к этой грани, чтобы по¬нять силу, которая скрыта за чертой полотна. Там, где начинается Путь, недоступный логике обыденности. Впечатление моё было так велико, что строки просились наружу неудержимо, под¬талкиваемые сопричастностью к Художнику.
Я схватил салфетку и прямо на ней записал, вернее, ощущал, что рука  сама  выводила     строки:
--- В истерике билась волна о причал.
Прогнившая лодка в сыпучий песок  погрузилась.
И чайка, упав с высоты, разбилась и в прах  превратилась.
Ветер взбесившийся  что-то о чём -то  кричал.
Сыпались звёзды,  как будто рукою Творца Их сотрясали с ветвей почерневшего неба.
 Было Начало, а может преддверье Конца. Кислого вдоволь вина и чёрствого хлеба.
 Были одеты в невинный цвет белых хламид. Что ж, лицемерье - удел и суть грешная наша.
Пенится огненным светом долгов и  обид.-







До кромки до самой заполнена Истины чаша. Нас,  перед Вечным оставят одних. Даже тень. Тело покинув, исчезнет за дальним порогом. И в этот, Судный,  безжалостной Истины день.
 Будет ли с чем нам предстать перед Богом?
Очнуться и вернуться к реальности меня заставили громкие крики и листки, брошенные мне на столик. Ну, да, выборы в Мэрию выборы. Периодически , проводимый спектакль. Портреты кан¬дидатов и лозунги пестрели на каждом углу. Крикливые зазывалы или как их там, нагло и бесце¬ремонно орущие, хватающие за рукава. Я смял листки с портретами кандидатов и выбросил в ближайшую урну. Шум, поток, яркие краски улицы, пряные запахи специй и жаренного мяса¬,  шуармы. Господи, да какое им дело до Художника? Какое им дело до того, что за гранью? А ведь возможно, шевельнулась мысль, они и правы. Жизнь коротка. Жизнь  прекрасна  и омерзительна.
Но также,  как  манит грех, также, а, может, ещё сильнее манит то, что мы привыкли именовать  жизнью.
Нет, не нужен художник Апокалипсиса, не нужна боль изъедающей душу  совести. Живые пьют воды Леты. Праздник души, праздник тела, праздник Бытия. Амен. Я, боковыми улочками, словно спасаясь бегством, покидал центр Дизенгофф, с его вечно праздничной толпой. Его негой, внешней беспечностью баловня  Леванта.
Бредут по клочковатым, слегка подсвеченным, словно электрическим светом облакам, серые люди -тени. Туда, где на далёкой точке - горизонте угасающей свечой мерцает слабый отблеск Надежды. На переднем  плане отвернувшись,  прячет  в  тени  лицо  своё Некто. Кто ты? Вый¬ди из тени и яви лик свой. Прекрасный,  а может сведённый яростью адского огня и готовым вы¬плеснуться за рамки  полотна  пеплом.  Сон, обещающий  обернуться  явью. Подходя  к  своему  до¬му, увидел  у калитки во дворик  дворника Лёшу,  курящего у тележки  с орудиями  его  труда.
--- Привет, - он отбросил сигарету в свою тележку. --- Можно, в твоём дворике я своё барахло ос¬тавлю? Сегодня уже отработал, а тащить её в контору неохота, да и времени в обрез.
--- О чём разговор? Мог меня не дожидаться. Когда нужно, ставь.
Квартирка, которую я снимал, находилась в глубине дворика, перегороженного невысокими забо¬рами и, как бы отрезанная. этой калиткой от остальных жильцов. --- Место удобное, - улыбнулся Лёша, - элегантный дворник, лет пятидесяти, со щёточкой  седеющих  усов  на  загоревшем лице.
--- С улицы не видно. А я утром, тихонечко. Не потревожу. Через пару часов опять на работу, в охрану.  --- Не выдохся?   - сочувственно  поинтересовался  я.
--- Есть немного. Но ещё чуть-чуть и куплю профессиональную видеокамеру. Надежды юношу полнят. Буду снимать.
Лёша когда-то работал режиссёром-документалистом на Казахфильме и лелеял неугасающую мечту вернуться в профессию. --- Буду, буду снимать. А дворник, так это тоже познание жизни. Ещё одна грань, верно? Зато у нас в стране самые образованные дворники, - он усмехнулся в усы.
--- Впереди планеты всей. Ладно. Спасибо. Побегу я.
---  Как сказал кто– то, - «будет хорошо вчера». Абсурд. А у меня проблема одна. Человека найти  надо.
--- Так это разве проблема? Зайди в отделение МВД и по компьютеру ...
--- Был уже.
--- Что,  очень надо?
--- Надо.
--- Вот что, пошли. Времени у меня мало, но одна идея есть. Понимаешь, в моём доме старушка одна занятная живёт. Старая одесситка. Со странностями, конечно,  но тётка в ясном уме  в свои девяносто  с гаком.
--- Да причём тут это?
--- А притом, - уже на ходу говорил Лёша, - что она почти всю жизнь проработала  в отделе репатриации. И до сих пор у неё там много знакомых" Попрошу пробить твоего человека. У них ведь вся информация о прибывших имеется. Вот и знай, где найдёшь, где потеряешь, - думал я,  запрыгивая за Алексеем в автобус.
 Полученная информация была малоутешительной. Мацевич Игорь находится на лечении в клинике закрытого типа с диагнозом сугубо местного происхождения. Так называемый « Иерусалимский синдром». Я слышал и читал о нём. Это когда люди с повышенной эмоциональной чувствительностью, попадают под мощное влияние, ауры старого Иерусалима. Одни представляют себя Иисусами и девами Мариями. Другие-  Пилатами. Встречались и Мессии. Через этот город, видимо проходит та грань мистической ирреальности, которая крепко держит в своих руках души, чуждые прикосновению вечности, а чуткие и подавно. Порой,  подчиняя их себе, окуная в неосознанные глубины подсознания. Значит, и Художник не  смог избежать участи сей. Но как и почему его работы появились на рынке? В приёмном покое мне отказали в встрече с ним. Однако его лечащий врач согласился уделить мне немного времени. Как старому знакомому пациента.
Господи, что стало с тобой? Неужели твоя метка « глаз вселенной» втянула тебя в  бездну омута, сотворённого тобой и поглотившего тебя в себе. Сделав ещё одним, ждущим своей очереди к  источнику Забвения по имени Лета?
Разговор с врачом, элегантным, представительным, улыбчивым крупным мужчиной, ничего не прояснил. – Да, - говорил он. Что поделать? Натура чувствительная, художник. Пограничное состояние психики порой даёт неожиданный, так сказать , картины. Медицинские термины вам мало что скажут. Главное, что ему у нас хорошо, спокойно. Нет,  встреча в его нынешнем состоянии, исключена.Она может спровоцировать стресс и…Он, понимаете ли, считает себя Иеудой. Но кого только у нас нет. Художник должен знать библию. Мировое искусство во многом основано на библейских мифах. А там очень много эмоций. Слишком. Вот мозг и…так что, для блага  больного, встречи пока, я подчёркиваю, - пока,  невозможны.
В удручённом состоянии я покидал клинику. Вот и нашёл. А дальше то, что? Тупик. Из которого нет ни выхода, ни входа. И всё же, как тогда его работы оказались на рынке? Я с тоской, словно прощаясь, через крупную решётку- забор посмотрел в глубину территории и замер. В жёлтый, со следами рихтовки «жучок»- « Фольксваген»,  человек затаскивал какие- то  предметы, завёрнутые в обёрточный материал. Два…пять… Их конфигурация…постой, господи! Да это же продавец с « Арбата». Только ярко красная бейсболка с длинным козырьком на засаленных волосах не сразу позволила мне опознать его. К заинтересовавшему меня объекту подошёл некто, по всему санитар. Верзила метра под два, что-то оглядываясь передал Ривкину, так кажется ,звали продавца. Ривкин сел в машину и поехал в сторону ворот. Я прижался к киоску. Ворота открылись. « Жучок»» медленно пропыхтел мимо меня в нескольких метрах. И тут, то, что тревожило меня вспыхнуло с новой силой в своей очевидности. Картины. Конечно же,  картины загружал в машину Ривкин.
Нет, в полицию заявлять рано. Что же тогда делать?  Как его « расколоть», то есть вынудить признаться в том, что он вор, укравший более ценное, чем деньги- ИМЯ, лишивший ХУДОЖНИКА последнего права на своё Я.
Автобус неторопливо возвращал меня в Тель- Авив. Мелькали улочки и проспекты, лавки и небоскрёбы,  взметнувшиеся к облакам. И езде предвыборные плакаты кандидатов в муниципалитет. Плакаты…плакаты…Стоп! Выскочив на ближайшей остановке подошёл к одному из ярких плакатов кандидатов в городской совет «большого» Телль- Авива. На меня сверкая прекрасной работой дорогого дантиста смотрел портрет того, с кем и часа не прошло, как я расстался. Доктора из « психушки» .И, что? Что?! Я устало опустился на скамейку. – Вам, плохо?- услышал, как сквозь липкую вату, - воды попейте.
Девушка солдатка протягивала мне  бутылку воды, наполовину заполненную льдом.
Чтобы как- то привести мысли в норму и какую-то систему и заручиться поддержкой, решил встретится редактором газеты, где я иногда пытался освоить журналистику. Неплохим, тёртым жизнью мужиком. Но, вспоминая потом наш разговор, ощущение чего- то,  липко- фальшивого преследовало меня. Хотелось поскорее принять душ , хотя редактор был видимо по своему прав. – Ну и на кого ты замахнулся?- сокрушался он. Сенсация?! Господи, да какая сенсация без фактов?! Одни эмоции. Да меня же одними судебными издержками по миру пустят. Нет, к тому же я только редактор. А хозяева издания? Ты об этом подумал? К тому же фигурирует кандидат в городской совет. Значит чья- то креатура. Ты хоть это понимаешь? Предположительная,   подчёркиваю, жертва в психушке. Ты хочешь, чтобы и меня туда отправили? Без фактов, железных, всё это-блеф! Воздух. Демократия и свобода слова, это прекрасно…замечательно…, но кормит рынок, а не суды. Поверь старому газетному волку, затравят за дискредитацию кандидата. Вот у нас вакансия намечается, в штат перейдёшь, а после выборов, фактики появятся и…
Почва уплывала из- под ног. Я ведь на него так надеялся. Да, нет, не в сенсации дело. Теперь меня уже волновала только судьба Художника. А, может быть, просто ослиное упрямство дилетанта. Кто знает? А авантюрная идея уже затягивала удавку на шее благоразумия. Для воплощения замысла мне был необходим режиссёр Лёша со своей камерой и саксофонист Славик Йоффе, прокуренный  марихуаной маэстро улиц, кое- что,  задолжавший мне. Да и авантюрная жилка Славки , я надеялся, послужит моей цели. Не стану описывать всей совершённой нами авантюры, скорее, даже провокации. Но цель, как известно… всё таки,  была благой. По крайней мере, очень хотелось в это верить. Описание наших действий заняло бы не меньше места, чем вся эта повесть. Скажу лишь то, что Ривкин действительно «купился» на предложенную  по дешёвке Славкой « наркоту». А весь процесс заснял и озвучил не потерявший профессиональных навыков, Лёша. Нажать на продавца картин оказалось не очень сложно. После просмотра нашего шедевра Ривкин, как- то,  сразу обмяк и поплыл и в обмен на кассету и наше клятвенное обещание о нём забыть, если он исчезнет из города, сообщил следующее:=  Да, картины не его. Жадность сгубила. А началось с того, что и он проходил курс лечения в той же клинике. Затем халтурил на рынке, пока однажды не столкнулся с Ави, санитаром из клиники, где лежал. Он к делу и пристроил. За дозу. У него прямой контакт с врачом, а у того связи….многое может. Мне Шмулик, это тот, что мне картины передаёт, как- то ляпнул, что у врача этого, кто-то из правящей партии на крючке. Не знаю уж в чём там дело, но, видать так и есть. А врач этот такие гешефты крутит…А картинки эти так, мелочь. Всё пригодится. Эх, по дурости я влетел. Говорил же Ави, чтобы не на рынке, а в отелях иностранцам предлагал. Купили, значит, и укатили к себе. Лень по жаре мотаться было, вот на рынке и тормознулся. Но, чего уж теперь… А художник ваш, точно шибанутый. Доктор ему целую палату под мастерскую отдал. Красками снабжает. Я как- то к нему зашёл. Обычно я на улице жду, а тут Шмулик куда- то запропастился. Обычно он мне значит, эти картинки и выносит. Так вот, захожу, значит, а он, псих этот, в меня пальцем тычет и и бормочет, да страшно так, что, мол, Пётр, это ты предал его. По пьянее, как я понял, выболтал. Стукач, мол, поганый. И чтобы меня, его, Петра этого прикрыть, меня, то есть его, художника этого обвинили. А он, художник, значит из-за меня, Петьки этого, значит, в ненависти и презрении живёт. Ужас. Ну, думаю, как набросится сейчас…У них же, психов, силы немереные. Я честно, оробел, а он меня как подрамником по башке хряпнет… Хорошо хоть Шмулик подоспел. С тех пор я только во дворе жду. Пройти туда можно в обед. Охранник в час обедать идёт. Камеры должны включать, но обычно забывают. Там, где охранник. Там на заборе точно камер нет, только у входа в корпус. А ваш,  часто в садике сидит, ему это, вдохновение нужно. Так Ави сказал. Всё. Ну, что, тему закрыли, а? Кассетку мне дай. Я её сам сничтожу. Оно надёжней будет. И это…дозу то, верните. - Нагло и в то же время заискивающе Ривкин обратился именно к Славке. –Не садисты, оставь, быстрее « копыта откинешь».  Ривкин остался при своём, а мы поспешно покидали грязное логово, пропахшее застоявшейся вонью старья и кошачьей мочи, недалеко от старой автобусной станции.
Я решился обратиться в полицию. Дежурный с сожалением, отложив в сторону недоеденную питу с фалафелем, вытерев неторопливо жирные пальцы и губы, сонно уставился на меня.  – Ну,- наконец изрёк он. Я, как мог обрисовал ситуацию. Страж порядка что- то  записал и взял мои данные. – Передам по инстанции .Если надо, вызовем. Всё. Обернувшись на выходе, я увидел, как он нетерпеливо впивается зубами в недоеденную питу.
-Димка! , -кричал я в трубку Фиалкину. Я смог. Почти знаю. Да, про Мацеевича. Как , при чём тут Мацеевич? Это не телефонный разговор, но одно скажу, он в психушке. Ему помочь надо, вытащить оттуда.
-К чему вся эта суета, старик? ,-лениво вещал Фиалкин.- Он уже всё равно выдохся, понимаешь. Зачем ворошить? Пусть  отдыхает. Узнали и ладно. Сходим,  навестим. А у меня выставка на носу. Приходи, кстати. А-ля, фуршет и всё такое. А затем Лондон, Гамбург. Надо всё упаковать, проследить. Сам понимаешь. Ты уж извини, чувак  -  цейтнот. Вернусь, точно навестим. А на выставку забеги, ты знаешь,  кто там будет…Я закрыл трубку. Придётся действовать самому. В этой суете,  я и забыл о том, кто мне может оказаться полезным, хотя бы в роли информатора, Фимка! Конечно же. Ведь в этой больничке он ишачил, да и мне пришлось пару раз побывать в этой «обители скорби «. Слава Богу,  не как пациенту, а ведь не
далеко были мы с Фимкой от этого, ой, недалеко. Никак не закончится для меня  фимкин « психо- блюз». Но другого психиатра я , слава богу не знал и потому без раздумий набрал его номер.
-Ты?!, -  Фимка явно обрадовался.- Куда пропал? Заехал бы. Я то, уже обжился в этом раю. Работы хватает, но и отдых, брат….Всеми благами курорта обеспечен. Что? Когда? В субботу утром. Здорово. У меня в номере остановишься. Я тебя на все процедуры проведу. Нервишки успокоишь. В « SPA», на мёртвой водичке поваляешься. Прямо из Мёртвого моря подведена. И   вообще…
-Погоди, балаболка,-  прервал я приятеля. У меня дело к тебе есть.
- Ну, так прикатывай и обмозгуем. Д и это…
-Понял. Твои вкусы не забыл, прихвачу. После завтра, жди. Господи, я устало плёлся домой, как же я чертовски устал.
Место, где после нашей истории с неудавшимся фимкиным « проектом» , он обосновался, можно долго и красочно описывать, но лучше меня это сделает красочный путеводитель по окрестностям «  Мёртвого моря». Там описано всё; и само мое, зажатое жёлто- красными горами, кумранские пещеры, недалеко городок Иерихон, да, тот самый. Из далёких преданий. И в живописных оазисах-  кибуцы в окружении пальм и апельсиновых плантаций . И заповедник Эйн Геди, и… в прочем путеводитель расскажет лучше меня. А я вернусь к Фиме. Отдохнув с дороги  и вкусив прелести курортной жизни, ополовинив бутылку « Абсолюта», мы устроились в шезлонгах на маленькой террасе  бетонного домика, которую мой друг гордо именовал- бунгало.И я во всех подробностях описал ему свои злоключения последних дней.
-Ну,- он затянулся неизменной вонючей сигарой, -я думал, что с той историей покончено, а оно вот как обернулось. Как ты говоришь фамилия того дельца, что вы в оборот взяли? Нет, не слышал. А выглядит как? Постой, постой, у него ещё развалюха жёлтая, Вертелся такой. Я то к нему не приглядывался, он к Ави, кажется, приходил. Я их как- то у ворот видел. Я чего запомнил то, у нас, понимаешь , только персонал во внутрь заезжает, а этот на своей колымаге вкатил, я тогда и запомнил, его новый охранник не пускал, так Ави сам к воротам вышел. Я значения не придал, но вот запомнилось. Вот что я думаю, если главный в этом замешан, то дело глухое. У него подвязки везде. Мацевич, говоришь?  Я и не знал, что вы знакомы. Помнишь, я тебя в « галерею» водил? Так там и этого Мацеевича работа висела. Сам отбирал. Постой! ,- Фимка  привстал с лежака,- что же это выходит? Ах, ты, козлина!  Он  же, -Фимка  даже забыл о сигаре ,-мою « галерею» распродавал. Ох, подлюга.
-Остынь, Фимыч. Поезд ушёл. Теперь о Мацевече думать надо.
- Ушло то, ушло. Но не перегорело. Он хотел обо что-то шарахнуть своим кулачищем, но вовремя остановил его в воздухе и медленно опустил в карман пляжного халата. – Козлы, - уже почти спокойно, процедил он. Да и я тоже. Я в недоумении взирал на приятеля. – Это же я, идиот, с ним своей идеей поделился.
 –Зачем?
-Зачем, зачем. Я тогда ещё только мысль обкатывал. До тебя ещё. Я ведь кто тогда был? Врач без году неделя, а он авторитет. К нему такие шишки иногда заезжали…Я их раньше только по телевизору видел. На поддержку надеялся. Для поддержки своей идеи. Знаю…сам знаю, да и выпивши тогда был. Плеснув рюмку он судорожно выпил, затягиваясь  вонючим дымом. Он меня поддержать обещал. Разрешение на выставку пробил. Из других больничек на просмотр приглашал. А вон оно что, значит. Ширму из меня, подлец, сделал. И ведь не прихватишь его, с такими связями…С чем? Сами виноватыми окажемся. Что предлагаешь?
 -Я надеялся, что ты мне что- то предложишь.
-А что я? Разве что морду в тихоря набить. Вот же паскудство. Только из одного « г» выскочили…
Я тебя не привлекаю, Фимыч.
-Да, не о том я. Я готов реально вписаться, но не с ветряными же мельницами бодаться. Мой совет, старичок, пошли их всех…
-И Мацевича?
-Если тебе так неймётся, скажу одно. Ты не волну гони, а встретится с ним попытайся. Может всё по другому выглядит, не по твоей версии. Поговори.  Может и дела то, никакого нет. Лучше в полдень. Когда пациенты в садике отдыхают. Твой художник , наверняка там будет. Я тебе могу куртку дать с эмблемой больнички. Ну, как?
- Спасибо. Подумаю. Пора в дорожку. Спасибо тебе.
--Не обижайся, старик, - Фимка заискивающе смотрел мне в глаза.
- Ну, что ты. Спасибо тебе. Благослови хоть, на сие безнадёжное дело.
--Благословляю, -  Фимка дурашливо опустил персты на мою забублённую головушку.

Подождав, пока охранник удалился, я быстро прошмыгнул на территорию через небольшой лаз в  заборе, кое-как стянутый проволокой, разошедшейся без особых усилий. Свернув на дорожку, противоположную входу в корпус, углубился во внутрь, скрываемый разросшимися деревьями и кустами. В этот обеденный  сонно- ленный час  народу было немного,  и на одной из скамеек я увидел Его. Он мало изменился за эти годы, лишь более аскетично выглядело лицо и обильно серебрились, давно не стриженные,  пряди волос. Он сидел, прикрыв глаза, обращённые к небу. Но, что я скажу ему? Да и захочет ли он говорить со мной? Я осторожно присел рядом и судорожно размышлял о том, с чего начать не лёгкий по всему разговор. Художник открыл глаза.
-Я знаю ваше лицо,- произнёс он.
-Вы помните меня? Я…
-Не помню, но знаю. Давно…Мы не встречались в Вифлиеме? Я понял, что Художник не узнаёт меня. А он продолжал;- Вифлиемская звезда…Да что они знают о звёздах? Они вообще ничего не знают. Он положил
 костистую ладонь мне на колено, а ведь там, за звёздами, тайна. Путь в вечность. Но его, - он сокрушённо вздохнул,- не видят. А ведь чего проще? Нужно всего лишь поднять голову и посмотреть. А они не видят. Наверное, просто не хотят.
-Господи,- думал я. –Ну, зачем я пришёл сюда? Зачем шёл, одержимый идеей вывести его из зазеркалья?  А художник продолжал;- слепцы. А  Пилат,- вдруг изрёк он,- дурак. Напыщенный ублюдок, съедаемый гордыней.  Но я сокрушу его. Он прикидывается врачом, но я распознал его .Да, да.
По дорожке прошла женщина,  искоса окинув нас взглядом. Мацеевич быстро, явно возбуждаясь,  заговорил.- ОН заказал мне портрет. И я напишу его. Напишу. Я вложу в него душу. О, да. Это будет портрет дьявола за тонкой оболочкой респектабельности. Я возьму его энергию, опустошу и целиком перемещу на полотно. Да,  я дам жизнь портрету, но вычерпаю её у дьявола. Лишу его силы. Мацеевич неприятно захихикал.- Я , Иегуда, отомщу за всё, что свалили на меня века презрения и позора. На фоне заката. Последние мгновения его перед погружением во тьму. Во мрак. Мацеевич встал, продолжая бормотать.- Сила ухода. Концентрация последнего ухода солнца. Больше не обращая на меня внимания, он торопливо направился в глубь аллеи по неубранным пожелтевшим листьям, будто плывя по ним, едва касаясь их подошвами своих разбитых сандалий. Я с минуту ещё смотрел в  пустоту,  и мне казалось, что слабо очерченные контуры Художника зависли, не спешат раствориться, уйти. Затем, будто стряхивая с себя наваждение, неосознанно выудил из пачки сигарету. Огонь спички обжог пальцы. Я уже направлялся к выходу, когда из- за разросшегося дерева выбежал охранник в сопровождении двух полицейских. – Вот он,- запыхавшись орал охранник,- это частный объект. Я его не пустил, так он сам. Он…. Полицейские,  не обращая на него внимания, подошли ко мне.
- Документы,- угрюмо выдавил смуглый худощавый офицер. Другой, большой и рыхлый, держал ладонь на рукоятке пистолета. Я протянул ему удостоверение личности и корреспондентскую карточку. Волнения не было. Максимум, что меня мог ожидать- штраф за незаконное проникновение на частную территорию. Худощавый,  вложил мои документы в карман. – Пошли. И, хотя я не сопротивлялся, « рыхлый» подхватил меня под руку и повёл к выходу.  Туда, где подмигивал красно- синими огоньками белый полицейский « форд». « Рыхлый» с силой затолкнул меня в чрево машины. Больно ударившись челюстью о подголовник переднего сидения, хотел уже возмутиться, но смуглый протягивал мне документы.- Пока можешь идти. Но если ещё раз здесь встретим… « Рыхлый» освободил выход. Уже захлопывая дверцу машины услышал;- Понаехали. Мафионеры. Я резко обернулся, но полицейские с невозмутимым видом выпускали сигаретный дым в открытые окна.

Что же это?,- думал я. Почему? Наверное, если очень хотеть, можно добиться справедливости. И рычаги отыщутся. Но нужно ли ему это? А мне? К чему? Художник ушёл в иную реальность. Так стоит ли его тревожить?  Стоит ли ввергать в хаос реалий? Дать повод , копаться в его душе? Пусть будет всё, как есть и, как будет. Хотя,  увы, как до встречи с  Художником, уже не будет никогда. Вечерело. Прохлада забиралась под лёгкую куртку и, казалось, шарила своими холодными пальцами,  где то у сердца. Кричали чайки, играла музыка в кафе и прибрежных ресторанчиках, шумели разлапистые пальмы, и огоньки рекламы манили в иллюзорный уют. Я обошёл костёл, прошёл под сводчатыми арками древнего Яффо. По крутой лестнице спустился в пропахший йодом  и рыбой порт.
Тёмными глыбами возвышались баркасы и рыбачьи лодки. Петляя в этом лабиринте, всё же вышел к пирсу. Чуть в стороне разгружали улов , а недалёкий ресторанчик источал запах специй и даров моря по тягучую мелодию восточной музыки. Отцепив швартовый канат и, хоть это и криминал,  взял брошенные  вёсла и тихо вывел лодку из бухты на простор почерневшего моря. Туда, где угадывалась точка горизонта « глаз вселенной», как сказал ХУДОЖНИК. Отрываясь всё дальше от берега, от той пуповины, которая связывает, свербит и ноет ,не  давая напиться забвения из вод Леты. Так и буду грести, пока хватит сил. А потом…Имею ли я, пылинка, право, прерывать ход времени?  Ведь возможно, ещё не мой черёд? Не мой « Судный День». Но что будет потом, думать не хотелось. По крайней мере, сейчас.

                «Психо - блюз- 4. Кумранская сюита.»

Если бы я взялся сочинять роман или повесть, то вряд ли смог бы придумать то, что порой неизвестно почему и для чего выплёскивает на нас жизнь. Вернее, случай. Но ведь известно, что в любой  случайности гнездится закономерность. Действительность порой фантастичней любой зауми. Мы неоднократно сталкиваемся с этим, но значение придаём  только тогда,  когда как мухи на липучку попадаем в вязкую, крепко прихватившую нас ирреальность. Видимо, так и должно было случится. И эта история попала в мои уши, когда моя вечная тень, мой неизменный друг Фимка, снимал с меня стресс моих злоключений холодной водкой и джакузи, после бездумно- бессмысленного угона мною лодки в Яффском порту и общения с Художником .И этот, бывший целитель душ, видимо желая меня отвлечь, поведал мне странную историю из своей « психушной» практики. И ведь отвлёк, мерзавец. Вернее, вовлёк. В новую тайну, но что вероятнее, авантюру. По крайней мере, у меня появилось занятие, которое стало оттеснять в тень недавние малоприятные события. Я уже упоминал, что пансионат, где теперь трудится мой приятель, расположен недалеко от склонов « кумранских гор». Однажды, прогуливаясь по пыльной дороге, вдоль мёртвой глади самого мёртвого в мире моря и, рассматривая лузы пещер, в красно- ржавых отрогах, я услышал от своего « Вергилия» нечто новое, заставившее меня более внимательно всматриваться в окружающий нас пейзаж. Всё ранее прочитанное всплывало в памяти, придавая этим местам нечто, рождённое подсознанием; образы, картины, которых возможно никогда не было, но которые вырисовывало моё воображение на фоне источающих зной и древнюю тайну мест.
Я тебе рассказывал, - начал Фимка. – Был в моей клинике один пациент. Я его в наш проект не вставил, так как к тому моменту он выписался. А недавно я его на пляже, тут рядом, встретил .Разговорились. Он мне свой номер мобильного оставил. Я ему ещё, когда он выписывался,  его рукопись вернул. Но отксерил. Никаких задних мыслей, чисто для себя.
-Так о чём всё же речь? Что за пациент?
- Пациент, как пациент. Сам знаешь , какие самородки у нас попадались. Вот что ты о Кумране  знаешь или о ессеях, допустим?
-Ну, секта такая была, с основами то  ли прохристианства, то ли прокоммунизма.
- Верно, но не совсем. Тут, в этих местах не только секты селились. В древности, как и сейчас , в этих местах был популярный курорт. Да соль, мирт, асфальт, экспортировались чуть ли не во весь тогдашний цивилизованный мир. Апельсиновые и банановые плантации. Особый сорт фиников, а в Эн Геди росла лучшая в мире хурма. Даже Клеопатра пыталась выкупить этот участок земли и затаила страшную обиду за отказ. А эту хурму берегли, как национальное достояние. Сейчас осталась только легенда, а сорт- исчез. Чувствуешь биение истории? Сначала тут были  и укрепрайоны, развалины которых и теперь видны. А позже, возникли виллы знати, которые уже тогда поняли лечебные свойства этих застывших вод. Мастерские обслуги. Когда- то тут было совсем не пустынно .Хотя,  в глубине и пустоши хватало, куда уходили для общения с Богом.

А те островки пальмовых рощ, что мы видим, говорят, ещё с тех времён сохранились. Впрочем,  может и врут. Но дело в ином. Я тебе то время немного описал, чтобы ты лучше  представил,  это замечательное место. Среди прочих где- то тут была секта- коммуна. Но не ессеев, как думают. Называли они себя- кумраниты. По местности, видимо, и были первыми, если можно так выразится, предшественниками христиан. И есть даже гипотиза,  что Иоанн Креститель, а позднее и Иешу- Иисус вышли именно из таких сект.Скорее всего из кумранской.
- Но это ведь лишь предположение,- ввернул я.
- А что сейчас можно доказать точно? Но, всё возможно. К примеру язык этрусков расшифровать не могут, хотя и знают, когда жили и примерно как. Тут сам решай, чему верить. Вернее, чему ты хочешь верить. Но я тебе другое скажу- кумраниты и сейчас существуют.
- Чушь, -отрезал я, как они могут существовать, когда их идеи подверглись такой эволюции временем и церковью? Чушь.
-А если нет,- хитро прищурился мой неугомонный друг, закуривая свою вонючую сигару. Дело в том, что этот пациент- кумранит.
-Это  он так считает,- съязвил я. – Ты его диагноз случайно не припомнишь?
-Диагноз,- затянулся дымом Ефим,- это, конечно. Это приговор. Но…всё может быть. Сколько тем, которые отрицали, оказались истиной.
-Но ты же знаешь, что психические больные часто очень убедительны.
- Но я читал текст, вернее перевод адаптированный им. И он просил меня забыть, что я читал этот текст.
-И почему?
-Утверждает, что это опасно.
-Вот видишь, это лишний раз доказывает его манию, фобию, не знаю как точно, но что-то из этого наверняка. Что там может быть опасным?
 Как тебе сказать…это прочесть надо.
И ты прочёл?
-Он,  как-то поделился со мной. Я просто был единственным, кто его слушал. Но затем , видно решил, что время ещё не пришло.
-Хорошо, считай, что ты меня уже заинтриговал. И так. Для чего не пришло время?
-Как ты думаешь, - ушёл от ответа Ефим,- что произойдёт, если то, что миллионы людей считают истиной, окажется если и не ложью, то, не совсем правдой?
- Не знаю о чём ты, но если так ставить вопрос, то…то…возможно хаос. Крутые разборки могут начаться. Очень крутые.
-Вот ты и ответил, - вздохнул мой друг. Как ты считаешь, Иисус, Пилат существовали или это только легенды?
-Как исторические личности, возможно. Даже наверняка. По крайней мере,  в Кейсарии,  я видел камень с именем Пилата. Это факт.
-И я видел. Йони, так звали моего пациента, утверждает, что есть ещё одно описание тех событий, где все события изложены иначе. И церковь давно знает об этом тексте и охотится за ним. Это евангилие от Иеуды. Того самого. И хранится под одним из Иерусалимских храмов. Но в каком? А может,  того храма и вовсе нет, а стоит на его месте, допустим, полицейский участок. Перерыть всё при таком скоплении храмов невозможно, да и раскопки запрещены. Нереальная задача, вот церковь и молчит, пока молчат кумраниты.
-О чём молчат, Фимка? Кого, кроме специалистов, это сейчас волнует?
- Не скажи. Вот допустим,  в один прекрасный день в Интернете появилась информация, даже ничем не подтверждённая, что это изменит? Но есть то, что может перевернуть мир. И не в лучшую сторону. И то, что написал Иеуда, вызовет взрыв и не только в христианском мире. Это- хаос, порождённый интригой давно исчезнувшего Рима. Я покопался в справочниках и понял, что империя шла к закату инее все вельможи верили в прежних богов. Нужна была идея, новая, для выживания империи. Вот тут и упал взор на мессианские, космополитические идеи новых сект. Нужно было лишь отдалить их от первоосновы,  от иудаизма. Вот и возник план. По логике и анализу происходившего. Ты знаешь, что уже тогда часть римской знати исповедовала иудаизм? Есть свидетельства хроник. Так возникла идея использовать основы иудаизма, без иудеев. Ты понимаешь, шанс для выживания Рима. Уже тогда нашлись те, кто понимал это. И они не ошиблись.
После падения западного Рима, идею подхватил Константинопль. Но это всё последствия того, почему римляни в описываемые годы, так плотно увязли  в палестинских делах. Теперь, понимаешь? Необходим был новый, объединяющий всех миф. Трагедия, которая запомнится на века, как в древней Элладе. Тут многое совпало и по времени, и по обстоятельствам. И то, что тиран Ирод, был римофилом, и не любовь к нему народа, которую сдерживали только римские легионы. Ирод легко подставил свой народ, который боялся и ненавидел. Ты понял, какой гениальный пиар? Публичный процесс и казнь того, кого народ именовал  потомком Давида. Такое событие, трудно оставить незамеченным. Рядовым событием.
Гениальная по своей безнравственности интрига  Что впрочем,  было свойственно Риму. Они создали и скорректировали события так, как было выгодно для будущего управления народами той эпохи. Ведь не мало в истории случаев, когда героев считали предателями и наоборот. История полна таких вывертов .Лишь случай, помогал реабилитировать того или иного. Пересмотреть акценты, а порой и ход истории.
-Здорово ты набрался, друг. Прямо профессор.
-Место располагает к размышлениям. Да и возраст, да, да, видимо.Ты понимаешь, нас веками обвиняли в убийстве Иисуса, предательстве якобы Иеуды. Вот что благодаря этой интриге въелось в память, а не то, что Иисус- иудей, не отрицающий Бога Израилева, а пусть по своему, но служивший Ему. Он оставался иудеем, а вот именем его воспользовался коварный Рим. Да и казнили его не по иудейским, а по римским законам. Не отрёкшийся Пётр, по сути предавший, не Павел, а Иеуда. Ассоциативно со словом- иудей, еврей. Вбилось в сознание намертво. Допустим, предатель Пётр, какая тут ассоциация с евреями? То- то и оно. А Лука или Матфей?
-Ты считаешь, что это связано ,-изумился я.
-А ты сам посуди, подключи логику событий. Во всём явно чувствуется режиссура и выстроенная драматургия. Нет ничего случайного. Всё подчинено одной задаче и цели. Но только с позиции времени можно слегка заглянуть за пыльный занавес истории
-Не такой и пыльный, раз будоражит и сейчас.
-Вот именно. Иеуда должен был предать и умереть. Таков закон жанра. Позорно, а самоубийство, ещё и грех.
- А ты, хочешь сказать, что он не повесился?
- Нет!- Фимка затушил сигару. В том то и дело, что нет. Церковь делала всё, чтобы истина тех событий была сокрыта.Инквизиция тоже пыталась отыскать и уничтожить то, что поведал миру Иеуда из Крайот. На их пути стояли кумраниты, которые хранили первооснову и, возможно, находились даже в самом Ватикане. Хранители истинной истории Иисуса.
-Что- то типа масонов?
- Не думаю. Вернее, не знаю. Но тут есть ещё один важный ньюанс. Почему римлянам был нужен иудей и именно из рода Давида? Ведь в то время и других пророков хватало.
- А это важно?
- Несомненно. Смутное время. И желание императора завладеть  « Ковчегом Завета». Что тут правда, сейчас, конечно, сказать трудно, но Рим желал обладать тем, что считал силой и основой иудеев- ковчегом. Но открыто это не сделать. Произошёл бы такой силы мятеж, что не известно, удержалась бы власть империи на этих территориях. Нужен был умелый сценарий и, видимо, такой режиссёр нашёлся. А Иисуса выбрали из- за упорных слухов о его династических связях. Да и Ирода склонить на свою сторону было не сложно, кто же потерпит конкурента на трон. И когда поняли, что Иешу нужной тайной не обладает, избавились от него, но к своей опять же выгоде. Что и было свойственно их морали.
- И это всё тебе изложил псих?
-Пошли обратно,- перевёл разговор Фимка. От его обычного балагурства не осталось следа. Какое- то время мы шли молча, и только песок поскрипывал под подошвами наших сандалий. Затем Фима словно очнулся. Я тебе кое- что дам прочесть. И, даже если это и бред больного воображения, то даже тогда об этом стоит задуматься. Уверяю тебя.
После ужина мы вышли на небольшую террасу его бетонного домика, который мой друг гордо именовал « бунгало». Передо мной на плетённом ивовом столике лежала стопка переснятых листов. - Это,- Фимка глыбой возвышался надо мной,- адаптированный перевод. А вот это, смотри снимок с пергамента, подлинный.
- И где он его взял? - с сомнением спросил я рассматривая фотокопии.
- А вот тут, опять необходим небольшой экскурс. В своё время был довольно известный учёный- археолог Сукеник. У него был сын, интересующийся археологией и впоследствии ставший генералом. Раздобытый отцом текст перешёл к нему. А  у него переснял его друг, тоже археолог- любитель. Считается, что где- то хранится полный текст. И вот друг генерала..
И это , конечно, твой пациент?
Точно. Но где сейчас подлинник неизвестно. После смерти генерала его не обнаружили , лишь копии. Но ещё при жизни генерала текст и фактура пергамента был изучен виднейшими специалистами  того времени и сомнения в подлинности не вызывал. Документ пропал, но отчёт о нём сохранился. И вот ещё что, есть авторитетное мнение, не моё, конечно, что под именем Ирмияху, зелота, которое попадалось и в других документах, фигурирует не кто иной, как Иегуда из Крайот. То бишь - Иуда Искариот. Человек из крайот, окраин. Он находился среди последних защитников Иерусалима. Его имя даже упомянул Иосиф Флавий, в своей « Иудейской войне». А затем с группой непримиримых, секариев и зелотов, пробился из осаждённого города к Мосаде, а это недалеко от Кумрана. К последней, труднодоступной крепости и последнему оплоту сопротивления. Там, вполне вероятно, он и погиб, но успел то ли спрятать, то ли передать рукопись, кому- то из кумранитов, чьи коммуны располагались почти рядом с местом последней трагедии. Вернее будущим кумранитам, ушедшим скорее в подполье. И вот благодаря им стало возможным отожествление Ирмияху с Иеудой. Что тут правда, а что легенда, не знаю. Но, согласись, захватывает. Вот такая история.
-Занятно,- перебирая листки, подтвердил я.
-А ты прочти, ещё занятнее  будет. Но это так, информация к размышлению. А практически- никаких поисков и авантюр. Неприятностей на свой тухес мы уже имели. И искать новых….
-С каких это пор ты таким стал рассудительным?
-А с тех самых пор, когда  сам к своим пациентам чуть не угодил. Ладно,  пойду кофий поставлю, над зёрнышками поколдую. А ты полистай, полистай.
Фима ушёл с тускло освещённой  веранды варить свой действительно превосходный кофе. А я, Фимка знал, чем меня отвлечь от навязчивой меланхолии , вызванной недавними событиями. Но лучшего лекарства от проблем, чем погружение в новые.  Я погрузился в текст.
 «…..Я шёл быстро. Насколько это возможно в такой жаркий день. Стараясь уйти, вырваться, пройти как можно дальше. Тёплая, затхлая вода оставшаяся в бурдюке, мало утоляла жажду. Не остужала горящую плоть. Дорожная пыль покрывала меня, скрипела на зубах, разъедала воспалённые глаза. Но я шёл. Я должен был идти. Но как бы быстро ни шёл человек, разве он может уйти от самого себя? От своей памяти? От своих сомнений? Я, Ирмияху, больше никогда не произнесу своё прежнее имя- Иеуда. Это последний раз, когда я вспомнил о нём. Я, узнавший и познавший то, что лучше бы обошло меня стороной. Но на всё воля Всевышнего и не мне, жалкому рабу Его роптать. И всё же я должен…..чтобы страшная ложь…( текст обрывается) Я, единственный свидетель. Нет, я не умер, как надеялся трусливый Павел и подлый Пётр. Я, свидетель последних дней жизни Учителя.
Да, я примкнул к нему, выполняя задание зелотов. Тех, для кого вера и свобода дороже жизни. И своей и врагов. Я был одним из непримиримых. Важно было знать,  из- за его набирающей силу,  популярности в народе, союзник ли он Ироду и Риму? Или их враг. Трудно было осознать, что можно быть не врагом и ни другом. Ведь жизнь всегда заставляет сделать свой выбор. По крайней мере, иного не знали не мы, ни наше время. А в смутные времена… ( текст обрывается) Ирод, ненавидимый народом правитель, поклонник Рима, жалкий подражатель инородцам. Построенная им Кейсария, город Цезаря, город разврата и отрицания всего для нас святого, говорит о нём больше, чем все слухи.  Цирк, ипподром, обнажённые гимнасты, безбожные мистерии в честь языческих богов, разве достойны иудейского царя? Не потому ли столько пророков породило то время? Но один из них, как говорили, дома Давидова- Иешу, привлёк наше внимание особо.
Его речи были ясны, в них была скрытая, не всеми ещё осознанная сила.. Но эта сила не должна была служить нашим врагам.  Слово, таит в себе мощь, которую…..( текст обрывается)  Я стал одним из его учеников. Апостолом. Я оберегал и хранил его казну .И я понял, что он не друг Риму, но, увы, и не враг. Маленькое поселение ессеев, где он постигал свои взгляды, дало обильные всходы. Иллюзия общего счастья, которое всегда будоражило умы, но  которого нет,  и никогда не будет. Вот трагедия идеализма и суровой реальности. Такова природа человека. Вредная идея, когда страна корчится под пятой врагов. В благодушии не сила, а слабость. Смирение, вместо того, чтобы очнуться ото сна и решать свою судьбу. Да, его идеи шли на пользу врагам, но,  проведя с ним немало дней и ночей,  я, полюбил его за истинную веру в свои идеи и прямоту. Не как учителя, а как чистого, лишённого корысти товарища, не ведавшего, что творит. Он вообще не думал ни о политике, не о ситуации в целом.
Блажен, кто верует. Он верил, а я раздирался между любовью к этому человеку, делившему со мной хлеб и воду, а порой и одно ложе на привалах под открытым небом. Я пытался говорить с ним, но он только улыбался в ответ на мои доводы. Нет, я не мог причинить вред ему, хотя понимал……( текст обрывается). И вот однажды, когда мы сидели вдвоём под старыми оливами и смотрели на такие близкие звёзды…О чём он
 думал, глядя на них с нескрываемой печалью? И эта печаль…возможно, не знаю, но я рассказал ему о себе всё. Он лишь улыбнулся, положив мне ладонь на плечо. - Я не ищу иного Бога,- тихо произнёс он. Я лишь хочу, чтобы любовь, а не ненависть правила миром. Вся моя жизнь и миссия лишь затем, чтобы донести, что есть только одно спасение- любовь. Я  знаю, чувствую, что мир не готов, но если не говорить об этом, он не будет готов и через века. Я знаю, что моя миссия стать искупительной жертвой. С кого- то всегда начинается новое. Я это понял ещё там, в пустоши. Спасибо тебе Иегуда, за правду. Я тоже люблю и не осуждаю тебя. Хотя мне жаль, что ты только сердцем, но не душой со мной Но на всё воля Божья, Иеуда. Тут я услышал шорох,  и мне показалось, что от развесистого дерева метнулась чья- то тень. А он ничего не замечая продолжал;- Да, Иеуда, я знаю своё предначертание и то, что буду предан. Но не ты предашь меня. – И ты, так спокоен, учитель,- изумился я. Возможно,  ты знаешь и от кого это ждать?
-Возможно,- печально улыбнулся учитель, - но, то, что суждено должно сбыться. Иначе ничего не имеет смысла.
-Какого смысла!, - вскричал я И если он, как и ты решится открыть душу….Ведь любить, это значит- прощать. А теперь позволь мне побыть одному. Простившись, я всё же подошёл к тому дереву, где мне что- то показалось. Нет, ничего. И тут в отблеске луны что- то блеснуло почти у ног. Я поднял это и поднёс к свету. На моей ладони лежала овальная бронзовая пряжка для плаща. Я узнал её, так как видел её не раз, с отбитой у основания пальмовой ветвью. …( текст обрывается) Зависть, самое мерзкое, что есть в людях. Она становится причиной низости, подлости и предательства.  Зависть- убийца нашей души… ( текст обрывается)
Зелоты, глаза и уши непримиримых. Ничто и никто не уходил от внимания этих патриотов. Мне стоило большого труда уговорить их не трогать Павла, которого  заметили выходящим из здания префектуры. Что он делал в этом логове зверя? Что связывает его и топтавшегося рядом у входа Петра с римлянами? Что!?.... ( текст обрывается)  Упрочились слухи, что Иешу, царь иудейский. Измученному Иродом  народу нетрудно в это поверить. Очень опасные слухи. Ирод это так не оставит. Но кто и зачем распустил этот слух? Если возникает угроза династии….и, возможно такую мысль упорно внушают царю. Надо предупредить учителя. Я просил взять учителя под свою опеку, но зелоты потеряли интерес к нему. Мне надо идти, но сегодня мне особенно не нравится бегающий взгляд Петр,  в котором….( текст обрывается)  Я не стал расспрашивать  Павла о том, где его старая застёжка, но мой вопрос, возможно, ещё ждёт своего часа. Ещё утром я сказал учителю, что ухожу. Но он попросил меня повременить до завтра. Так как хочет со всеми в последний раз посидеть за одной трапезой. Вот и Павел подыскал подходящее помещение рядом с садом, чтобы насладиться общением друг с другом. В том доме, где находится склеп царя Давида. Не слишком ли символично, - подумал я. А он продолжал;- Ты знаешь, где это?
-Павел, могила царя Давида…Что это? Не случайное совпадение. Тайная вечеря. Заговор претендента на царство? Выглядело именно так. Я предостерёг Иешу, но он лишь тихо ответил. – - Свершится предначертанное. Тебя ждут тоже немалые испытания.- Меня? – Всё в руках Божьих.
-Что он хочет доказать смирением? Неужели участь жертвенного агнца,  может,  что либо изменить в душах?  Они примут жертву, даже не задумываясь, ради кого она была принесена. Нет, время всеобщей любви настанет ещё очень не скоро, если настанет вообще. – Не принимаю ответа его;- Значит пришёл мой срок испить чашу сию. Не принимаю. Я никогда не смогу смириться с судьбой.
Но я не оставлю его и приду на трапезу, чтобы не произошло. Когда я проходил через сад в трапезную, уже вечерело, но всё же я смог заметить притаившихся легионеров. Возможно, ещё есть шанс вывести его, -Но учитель мягко притронулся ладонью к моим устам. –Я рад что ты пришёл, Иеуда. Но, у тебя иной путь. Мы пили тёмное, тёрпкое вино, но оно не веселило. Мрачные думы одолевали меня. И когда он произнёс, что один из вас предаст меня, я впился глазами в Павла. Ничего не отразилось в лице его, лишь слегка дрогнула рука, сжимающая чашу,  и несколько кровавых капель вина упали на разломленный хлебец. Пётр слишком суетился, уверяя, что все готовы за учителя отдать жизнь.
Иешу прервал его;- Не прокричат и третьи петухи, как ты трижды отречёшься от меня. А когда настала пора расходиться, я не увидел Павла за нашим столом. Я подошёл к учителю и поведал ему опасения свои. Но он лишь сказал;- Прощай Иеуда. Ты был хорошим другом, но плохим учеником. Прощай.  И я поцеловал его в губы. В это время ворвались легионеры…затем, произошло то, что произошло. Голгофа мрачное место. Затем,  я узнал…. ( текст обрывается) ….адепт его учения из охраны Пилата. Римляне, запутавшиеся в своих богах, скорее внимали ему, чем иудеи. И дошли слухи, что во время допроса у Пилата, там был какой- то вельможа из Рима, который всё пытался выяснить о каких- то « весах». О чём  это? Так свершилась месть Рима мятежной Иудее. Провокация, достойная цезаритов. Без силы оружия усмирять народы. Силой нового оружия- веры непротивления злу.
Но мы не умеем подставлять другую щеку для удара. Мы отвечаем, вопреки надеждам врага. Так было  и так будет всегда. Я наблюдал за тем, как идея мученика Иешу используется для сотворения новой религии, которая должна спасти разлагающийся Рим, который, как Прометея к скале, пригвоздил его к кресту Смирение через позор. Власть от Бога. Но забыли они, что Бог не слуга власти, даже цезаря. И не тема для торга…( текст обрывается)
А я ухожу. Я выбрал другое имя и мой путь в борьбе. По городу поползли слухи о том, что это я предал его. Павел везде чернит моё имя и ему вторит Пётр, видимо так замаливая свою трусость и своё трехкратное отречение. Так зарождается ненависть. Ложь сильнее правды и в неё охотнее верит сброд, основа любой власти. А я выбрал путь борьбы и…я расскажу правду о Иешу, которую попытаются скрыть, чтобы она не ушла вместе со мной. Я смогу. Рим мстит непокорным. Покорным, не мстят. Мстят тем, кого бояться. Нашей силе веры и духа. И потому я обязан жить. Хотя бы для того, чтобы ставшие привычными жуткие кресты на обочинах наших дорог исчезли, как и их создатели. А…( текст обрывается)

Аккуратно сложив листки в папку, я закурил, не обращая внимание на присевшего рядом Фиму.- Кто подтвердит, что это оригинал? И то, что этот Ирмияху, и есть тот самый Иеуда?
-А зачем? - спросил мой друг. - Зачем что - то утверждать?  Пей кофе. Свиток прошёл в своё время экспертизу. И не одну. Но дело даже не в этом. Даже сомнения достаточно, чтобы возбудить умы. Предательство таких канонических фигур, как Пётр и Павел, уже удар по апостольской церкви, которая веками боготворила предателей Иисуса. Согласен, предполагаемых, что это лишь версия, но всё же… Значит всё, буквально всё подлежит ревизии. Ты хоть представляешь, что это такое и чем чревато? Хаосом, последствия которого оценить невозможно. Одним словом, это настоящая бомба, способная разрушить существующий порядок вещей.
- Интересно.
-Что интересно?!- воскликнул Фима,- страшно.
-Я не об этом. Ты обратил внимание на одну фразу в тексте? На допросе у Пилата речь шла о каких- то « весах». После того, как оказалось, что Иешу не в курсе, Пилат потерял интерес к нему. Но не потерял присутствующий загадочный вельможа из Рима.
-Не знаю. Может фигурально?
-Тогда что же это за фигурация такая? Ты, вот что, не мог бы устроить мне встречу с этим кумранитом?
-Ну,- замялся Фима, -зачем тебе?
-Ты же сам хотел меня отвлечь. Вот эта история меня зацепила. Можно наконец раскрыть эту тысячелетнюю интригу.

--- Это, конечно, - почесал свой мощный затылок  Фима, но...- оставив  в покое затылок,   он  принялся за косматую бороду.-
 
--- Понимаешь, я это тебе чисто теоретически. Загадка истории, а ты опять куда-то влезть норо¬вишь. Тебе это надо?
--- Надо, Фима, надо. Ведь это не только одна из самых драматических загадок истории, но ещё и основа дальнейших  страданий нашего народа. Неужели тебя  это  волнует  только теоретически?
--- Но ты обещай, - начал сдаваться Ефим, - дальше информации не лезь. Никакой сенсации, ни¬ каких статей. Обещаешь?
--- Посмотрим.  Ну, обещаю, чёрт возьми.
--- Ладно, я его попрошу с тобой встретиться. Только умоляю, не ищи приключений  на  свою ж... А сейчас,  партия в биллиард. Чувствую, что скоро слиняешь. Где ещё такого партнёра найду? Фимка всё же уговорил своего бывшего пациента встретиться со мной. Но при условии отсутст¬вия диктофона и каких либо записей. Место встречи мне назначили в Иерусалиме. В Старом го¬ роде. На небольшой площадке у «Храма гроба  Господня».
--- Ты знаешь это место?- спросил меня Фима. Не пойму, почему именно там? Зачем ему вся эта символика?
--- Какая символика?- Не понял  я.
--- Так ведь место, на котором стоит Храм, это бывшая Голгофа и построен он на  предполагаемом месте распятия Иешу. Там даже есть стеклянная ниша, где видно место якобы от того  само¬  го креста, к которому его прибили. И каменная плита, где его омывали по снятию. Ещё один, так сказать, жертвенный камень.
--- Да, - не мог не согласиться я, - жертва остаётся в памяти  дольше палача. Вот тот же Пётр был казнён в Риме. Но как он туда попал? Почему? Ведь если верить Иеrуде то ...
--- То мавр своё дело сделал. К тому же партия, скажем так, старой веры в многобожие,  была ещё очень сильна и Пётр мог бы под пытками выдать что-то важное. То, что должно было умереть вместе с ним. Разве в этом есть что-то необычное, особенно в те времена, когда жизнь не стоила и гроша? Ведь нужен был миф, а не человек. Современным языком, что шла целенаправленная за¬ чистка свидетелей. А ведь если по большому счёту, то все они были жертвы, брошенные на  ал¬тарь сверх идеи. Так что твоё право отказаться от   встречи.
--- Я, пожалуй, пойду. Спасибо тебе, Фимка, и не думай, что ты меня куда-то втравил. Ладно, старик!
Фимка лишь молча похлопал по моему плечу своей  лапищей.
--- Звони ... Если что.
Иерусалим. Ирушалаим. Город мира, который не знал его за всю многовековую историю. Город снов, ирреальности, вплетённый в осязаемую реальность новых кварталов. Окруженный стеной от современности, впускает он в себя через древние ворота немногих жителей и многих туристов, желающих прикоснуться  к живым свидетелям  истории -камням. Трудно описать   атмо¬сферу
 этого города, его ни с чем несравнимый запах, его энергетику. От массивных бло¬ков Стены Плача, западной стены  "Храма, до множества церквей, костёлов и храмов, расположенных в своей основе на узких извивающихся мощённых улочках. Говорят, что нет на земле места более близкого к Богу. Пройдя армянский квартал, углубился в извилистый лабиринт переходов еврейского¬
квартала и вышел к пёстрому арабскому базару, не вдалеке от русского собора. Затем, не спеша, время ещё оставалось, побродил по шумному восточному рынку и выбрался, наконец, к Сиону и гробнице царя Давида.
С замиранием сердца поднялся на второй этаж, ощущая себя сопричастным к событиям, недав¬но прочитанным.Ведь большой зал, куда я зашёл и был  той  самой  трапезной, той      самой
«Тайной вечери». Турки в своё время кое-что видоизменили, но общее представление всё же ос¬талось. Я прислушивался к себе, к тому, что я чувствую. Ведь должен же я чувствовать что-то необычное. Но кроме учащённого сердцебиения, как ни странно, ничего. Никакое видение не посетило меня. Немного постояв в этом помещении, не торопливо спустился по лестнице и, минуя школу и ешиву, вышел за территорию, всё ещё находясь где-то на пересечении начала начал. В 'Храм я не вошёл, а, пристроившись на парапете, в противоположном от входа направления этой мини площади, рядом  с помещением охраны, выпи11 из баночки уже изрядно  потеплевшую  колу.
Затем  закурив, принялся неспешно наблюдать за немногочисленными туристами и монахами, которые¬
 время от времени исчезали за кованными воротами и тщетно пытались осознать себя, как некую составную часть истории, будто бы далёкий предок через меня взирал на когда-то остав¬ленный город и упрямо твердил, не смахивая предательскую слезу: - Да отсохнет моя правая ру¬ка, «если забуду тебя - Иерусалим». Я незаметно ушёл в свои видения и не сразу обратил внима¬ние на подсевшего рядом мужчину неопределённого возраста. Какого - то невзрачно- смазанного. В мешковатом «сафари» грязно-серого цвета. - Я - Йони, - произнёс он. - Вы прочли? И какие же вопросы возникли у вас? Да и, собственно, зачем?
--- Вопросов много. А вот зачем. Пока не могу ответить определённо, но всё же думаю, что мир должен узнать об этом.
--- Зачем? - Ещё раз поинтересовался Йони.
--- Справедливость ... исторический факт...
--- Чушь, - прервал меня собеседник. Истина уже мало кому нужна. Я ведь сначала тоже решил, что время пришло. Хотел, чтобы узнал мир, прозрел. Но затем решил, что ещё рано. Мир не го¬тов принять правду, не готов осознать и научиться жить с этим.
--- Ложь во имя спасения? - Съехидничал я.
--- Нет, - собеседник, казалось, не обратил внимание на мою бестактность.- Сокрытие во спасение. Зачем поражённому раковыми метастазами миру знать о своей неизлечимости. А вдруг случится чудо и придёт выздоровление? Ведь один шанс на тысячу, тоже шанс. Там, у входа плита, на кото¬рой омывали Его, - неожиданно сменил тему Йони. Но Он вряд ли хотел бы стать идолом в чьих¬ то глазах и душах. Там, за крепкой дверью, молятся, поминая его. Но сколько из них помнят, а не исполняет въевшийся в гены ритуал? Церковь всегда нарушала важнейший постулат Иешу, нена¬видевшего насилие. Возможно, это и привело его к гибели. Мы - кумраниты, хранители его идей. Идей, не связанных с доминантам насилия.
--- Кумраниты, это прохристиане, как и ессеи?
--- Нет. - Собеседник устало прикрыл глаза. Из ессеев вышли Иоан Креститель и Иешу. А мы не про, а первые христиане. Да, первые кумраниты были ессеями, вернее одной из ветвей этой идеи. А мы, хранители первоосновы. Иудаизм отрицает мессианство, хотя, почему не обучать вели¬ким откровения Торы другие народы и расы? Через евреев открыть свет гуманизма всему осталь¬ному миру. Говорят, что гуманизм удел слабых, но мы уже доказали миру, что можем быть силь¬ными, не изменяя и не видоизменясь при этом. Быть предвестниками, вот, что подразумевалось под избранием Божьим. А не расовая принадлежность. Так мыслил и Иешу, как говорят наши ле¬тописи. И знаете, как сам Иешу называл своё учение, ведь христианство появилось только благо¬даря распятию? Мессианский иудаизм. Вы не усматриваете противоречия, которого не должно было быть? Это теряло смысл для отцов церкви – властвовать ,и создавало преемственность от тех, кто должен был послужить лишь толчком, но никак не основой, от иудеев.
Разве это могло спровоцировать антагонизм церкви к евреям? Однако, полностью оторваться они не смогли, пример тому признание Торы, как ветхого Завета. А они соответственно получи¬ ли «новый», неизвестно с кем заключённый. Но это уже история религий, а вас насколько я по¬нял интересует иное.
--- Что вы. - искренне возразил я.- Мне очень интересно.
--- Да? Быть может. Тут хорошо общаться, верно? Туристов сегодня почти нет, а само место ... располагает к откровению. Голгофа, она и сейчас Голгофа для многих из нас.
--- Простите, а кто вы в  миру?
--- В миру, - усмехнулся Йони, - хорошее слово. В нём, как вы выразились, я историк. Да, да. Мы не живём в монастырях. Одно время, ещё в молодости мне посчастливилось поработать с профес¬сором Ядиным. Вы, слышали это имя? Должны были слышать. Ну, да. Кумраниты считают, что евреи были выбраны Богом, чтобы служить своеобразной дамбой, разделяющей и уравновешаю¬щей противоположные силы в природе. А галут был дан не как наказание, а как некий высший замысел в противовес мраку. Он нёс просвещение в тогда далеко ещё непросвещённый мир. Что¬ то вроде всё той же избавительной жертвы.
--- Немного ли жертв для одного народа?- Не выдержал я.
--- Много? Чрезмерно, это более точное определение. Целый народ, как жертвенное средство.

Но и то, что народ не исчез- дар небес за вечное пребывание на острие меча.
--- И вы считаете, что этот дар оправдывает, искупает все муки?
--- Я сейчас передаю вам лишь то, как это видят в Кумране, а моё мнение, я думаю, не так уж для вас и важно. И так, не будь народа - «дамбы», противоположные 1юды сольются и наступит вели¬ кий Хаос. Это, конечно, аллегория. Но именно этого по нашим преданиям опасался Иешу. Он предвидел наступление на «дамбу» и опасался, что Хаос сметёт её. Казалось, вся ситуация в те го¬ды прямо таки вопила об этом. Впрочем,  и сейчас разброд, который царит, внушает опасение. Но, я отвлёкся. Но всё же, как не относиться к Иешу, стоит признать, что все века выплёскивали  в мир гениев. Одиноких, не всегда понятых современниками. И нет тут ничьей вины. Ведь, что та¬ кое гений? Это индикатор идей космоса. Люди - антенны. Они воспринимают недоступное другим. Ну, а мы кумраниты - наблюдатели и хранители. О нас знает церковь. Знает, что мы Знаем. И потому после отмены инквизиции, до открытого столкновения дело не доходило.
--- Что, шантаж?
--- Не совсем. Страх, что мы найдём возможность показать миру истинное положение вещей. Нам стоило немалого труда,  по крайней  мере,  официально закрыть  этот орден.
--- А рукопись, как она оказалась у вас? Ведь  после описываемых  событий  прошло более тридца¬ти лет. Значит... Значит Иеуде было под семьдесят. -Как ни странно, но тогда тоже доживали  до  этого возраста. Вы ведь были в Кумране, верно? А знаете ли вы что-то об истории Хирбет-кум¬ранского  монастыря? Вернее,  о его развалинах,  где   был   обнаружен   один из   кладов,   описанных
в знаменитом медном свитке? Раннее этот монастырь принадлежал ессеям, которых можно было бы современным языком назвать пацифистами древнего мира. Но вот что интересно, монастырь хранил следы насилия и пожара. Отчаянного сопротивления. Вам не кажется не логичным -идеи пацифизма и вооружённого, по всему умелого отпора?
--- Кажется, я вынул из пачки сигарету и предложил Йони. Он покачал отрицательно головой.¬ Осталось немного. И вы поймёте, как и почему эта рукопись оказалась у нас. По многим, но от¬рывочным сведениям можно предположить, что Иеуда был среди защитников Иерусалима от Х легиона римлян. И, как полагают, утверждать что либо я не берусь, когда пали уже вторые го¬родские стены, часть зелотов вышла из города, унося с собой самое ценное из сокровищ Храма. И, по всей вероятности, они  по пути к  Мосаде заняли монастырь, изгнав ессеев, которые и посе¬лились в кумранских пещерах. Но бывший среди этой группы зелотов Иеуда, сочувствующий ессеям, благодаря близости к Иешу, передал кому -то  из них свою рукопись или одну из копий. И когда дошла весть о падении и сожжение  Иерусалима, зелоты спрятали всё то ценное, что вы¬несли из осаждённого города. Но перед этим нанесли на медном свитке зашифрованные указа¬ния мест, известных лишь посвящённым. А затем перебрались в Мосаду, контролировали кото¬рую, всё те же зелоты.
А ессеи, уцелевшие после резни, учинённой римской солдатнёй, разбрелись по разным местам. Так этот текст перешёл к кумранитам, которые его оберегали и оберегают доныне. А Иеуда, ви¬димо, погиб, защищая последний оплот сопротивления, либо совершил самоубийство, как все пос¬ледние защитники крепости. Вот и всё. Вы удовлетворены?
--- Спасибо, Йони, но ещё одно заинтересовало меня в тексте, если, конечно, верен перевод. Что это за пресловутые «весы», о которых выспрашивал у Иешу Пилат и посланник Рима?
--- Фигура посланника не очень ясна во всей этой интриге. Да и был ли он? Иеуда писал об этом со слов стражника, дошедших до зелотов. А «весы»... Не правда ли, - он перевёл тему, - на этом месте яснее ощущаешь всю полноту трагедии, как будто и не было тысячелетий? Что -то такое стоит в воздухе, а ведь за пределами «старого города» дышится по иному. Вы не замечали?
--- И всё же, - попытался я вернуть историка к интересующей меня теме.- Что же «весы»?
--- Я вам кратко перескажу одну легенду. Если хотите, миф. Воспринимайте это, как сочтёте необходимым.
«Легенда кумранитского  братства».
Когда Бог создавал землю и небо из всеобщего Хаоса и заселял её, он создал и нечто, что урав¬новесило созданный им мир. Это нечто должно было храниться на земле. И пока оно хранится, мир не вернётся к изначальному Хаосу. Но что же это такое не знает никто. Хотя пытались най¬ти какие-то  определения. Как  допустим «Краеугольный  камень»  или  «Весы». Так, по краней
мере, гласит легенда. И так же считается, что все необъяснимые явления и чудеса,  потрясающие
современных людей, утерявших основы древних знаний, лежат именно в этих «весах», которые неизвестно где хранятся. А то, что они на Земле, бесспорно, так как не наступил, несмотря на потрясения Хаос, или Апокаллипсис Утеря древних знаний и «весов» взаимно связано. Возмож¬но,  тогда и родилась версия «Древа познания».  А возможно и нет. Так ли, иначе, но легенда гла¬ сит, что «весы» оказались в Египте. Эта была одна из последних старых рас. Но мир нуждался в новом хранителе и тогда на стыке цивилизаций появились евреи. Лишь только Знания, хранимые жрецами, удерживало величие фараона. И тут Бог послал миру Моше, Моисея. Наивно думать,  что лишь слепое стечение обстоятельств привело пущенного в корзине по реке ребёнка в покои фараона. В этом содержался великий смысл обновления.
Моше стал приёмным сыном фараона. А еврей Иешу Бин Нун, или Иисус Навин одним из военноначальником его войска. Никто не задаётся вопросом о том, как Иешу из племени рабов смог достичь таких высот. А ведь это неспроста. Ведь для воплощения новой задачи необходимы были, по крайней мере, два фактора.- Идея и сила, чтобы её воплотить. Что мы и видим.  Моше
- идея. Иешуа - сила. Вот что нужно было для выхода из Египта. Не физического, прежде всего, я понятно объясняю? Смена династии хранителей равновесия мира. Идея должна быть выше мате¬риальных сил и, видимо, поэтому, Моше, став её физическим воплощением, так и не вступил на святую землю. Он символ  идеи, которую воплотил Навин,  вооружённый' идеей  и военным опытом. Подумайте, что дало силу народу,  которые сорок лет до вступления в Землю Обетован¬ную  были рабами, затем скитались в пустыне?
Как они могли стать победоносной армией, завоевавшей Хааианские царства? А ответ в леген¬де. Моше при помощи Иешуа смог каким-то образом похитить ковчег. Да, тот самый «ковчег За¬вета», в котором, как гласит легенда, и хранились «весы». Не потому ли был так храним иудеями, что его значение было известно, по крайней мере, первосвященникам и царям? И вот почему фа¬раон погнал в догонку войско.  Ему ни к чему были  рабы, которых он без проблем заменил бы другими покорёнными народами. Он должен был во чтобы-то не стало вер¬нуть ковчег. Дальше вы знаете. А Египет с тех пор стал угасать и вскоре его заменили другие на¬ роды - греки и арабы. Он растворился в них, так как свою функцию выполнил. Народ-хранитель, бессмертен. Вот что гласит легенда. Вот почему царь Давид поручил своему сыну Соломону воз¬двигнуть Храм. Храм вокруг ковчега.
Тогда же появился и символ шестиконечной звезды. Символ хранителей равновесия, мирового порядка. И этот символ Давид поместил на щит свой. Щит, которым он должен был защищать на¬род -хранитель. Ведь название маген Давид переводится, как щит, а не звезда - кохав. Но после смерти Соломона и распрей, после Вавилонского пленения, главная святыня исчезла. Видимо свя¬щеннослужители смогли где-то спрятать её. Там, где до сих пор никто не смог отыскать её. Мно¬гие беды постигли народ Израиля, но «весы» и сейчас, видимо, где-то в пределах этой земли, так как, несмотря ни на что, евреи не исчезли, как те же египтяне, преемниками которых они стали.  Но то, что «ковчег» всё же утерян, повергло в страдания, которые до конца не исчезнут, пока «ков¬чег не вернётся в ПI- й Храм. Но вот, что интересно, если внимательно проследить историю сов¬ременных народов, то у них только тогда наступал прогресс, когда ослабевало ''давление на ев¬реев. А вспышки антисемитизма служили предвестниками бед.
Это доказанный факт, а ведь щит Давида может прикрыть все народы, освободившиеся от нена¬висти. И мы –кумраниты,  знаем, что Иешуа не только не отрицал, но и понимал это, читая свои проповеди в синагогах. Под звездой Давида. Под знаком всеобщей Божьей гармонии. И пока мир это не осознает -не быть миру. Вот, пожалуй, и всё, что я могу вам поведать. И что вы теперь на¬мерены делать?
--- Не знаю,- несколько растеряно произнёс я, - это несколько неожиданно, несколько ... Не знаю даже. Мне надо подумать. Спасибо вам Йони.
--- За что? За ещё одно сомнение, посеянное в вашей душе? А ведь основы этих сомнений лежат ещё в соперничестве гностиков и ортодоксов. И когда верх взяли ортодоксы, в силу большей об¬щественной силы своих адептов, под руководством Киприана и создали епискепство, напрочь ис¬чезли упоминания об истине,  и возникла легенда, мало имеющая общего с действительностью. Возникла догма, определяющая власть Рима на  долгие  века,  а задумано всё  это  было ещё  при
жизни Иешуа. Вот мне особенно и интересен посланник. Но кто он был и чьи интересы предста¬влял
можно лишь предполагать. Так, как никаких дополнительных сведений о нём не сохранилось. Но это уже в не вашей сфере интереса. Ваш друг...
--- Фимка, хранитель?! - Изумлённо воскрикнул я.
--- Нет, - спокойно возразил Йони. В том смысле, что он не  кумранит.  Мне пора. А ваш друг просто понял и надеюсь принял правду о нас такой, какова она есть. Прощайте. Теперь и вы обречены знанием. Он не про¬щаясь  с трудом поднялся, разминая затёкшие мышцы и ушёл. Вот так просто ушёл, как будто ни¬ чего не было. Бред, сон. Но напротив меня возвышались мрачные, требующие реставрации своды
«Храма Гроба Господня». Проклятое место Голгофы. Я взошёл на неё, скрытую за камнями зда¬ний и мостовых, но несмотря ни на что, остающуюся там же и так же, как в иные времена, вводя¬щую в трепет любого, спустившего в незримую зону ирреальности. Почти невидимую за реально¬стью жизни. Но я побывал здесь и я вопреки всему спущусь с Голгофы, унося её с собой, не забы¬вая о ней, как о больной совести всего человечества. Да и она не забудет меня и когда-нибудь вновь призовёт  к  себе, чтобы  тут я держал ответ.
Сначала перед собой, в преддверии Судного Дня. Тяжела ноша Знания, которую теперь и мне придётся нести по жизни на не столь мощных плечах.
Сны бывают приятными и не очень. А порой, когда перегруженный мозг требует разрядки, вры¬ваются кошмары -предвиденья, чтобы измучив тебя, под утро уйти, унося накопленную тяжесть и освобождая место для очередных накоплений. Я шёл, спотыкаясь по грани реальности. Или я спотыкался потому, что неровно уложенная брусчатка и плиты, тормозили естественных ход¬ истории?, Времени? Я шёл по вымершему, затихшему, затаившемуся старому Иерусалиму. Куда? Сейчас, - огоньком зажигалки я осветил зажатый в руке клочок бумаги, с написанным на ней ад¬ресом. Надпись была на арамейском. Я ещё успел удивиться тому, что почему-то понимаю напи¬санное. Адрес, где мне, наконец, скрытое до сих пор Знание. Я не хотел, боялся идти, но всё-таки шёл, прижимаясь к стенам старинных домов.
Луна, этот естественный фонарь, освещал путь, скользя лучом то по кованным решёткам, то по вселяющей ужас, притаившейся в глубине мрачной арки тени. Я устал и, казалось, кружу по како¬му-то невидимому кольцу квартала, возвращаясь к исходной точке. Усталость и ужас постепенно проникали в меня. Может быть, плюнуть на всё и по примеру бездомного пса притулиться к какой
- нибудь затемнённой нише, дожидаясь благословенного рассвета? Раннего, утреннего. И в какой-то момент я побежал, не отдавая себе отчёт почему и куда? Тени, явные очертания человеческих теней преследовало меня. Я был в отчаянии. Я заблудился. Я ... хотя, вот название улицы: - «Дело Роз». Улица крёстного пути. А тени, не приближаясь сопровождали меня, и на каком-то отрезке бега, стали принимать видимые очертания. Как из негатива, из туманной дымки стали проявляться лица и одеяния соот¬ветствующие скорее виденному мною на картинах, чем в реальной жизни.
Разве что на карнавале в честь праздника Пурим. Это был Иерусалим, но Иерусалим времён Ирода. Вдруг материализовались руки, руки, руки и какие-то люди схватили меня  и  поволокли. Я пытался кричать, но мои губы были словно склеены сверхкрепким клеем. Что же это? Куда?! Тут луна высветила пурпурную точку и высокий лысоватый человек предстал передо мной, пронзая адским взглядом, прожигающим меня насквозь. --- «Весы» !; Он протянул ладонь. Да это же Понтий Пилат, - неизвестно из каких глубин пришло знание,- «Весы»! -Злобно прошипел он. И вдруг что-то в его лице мне показалось знакомым. -Ба! Да это же кумранит Йони. Значит Пилат был тайным ессеем. Но ведь это чушь. Чушь! Я подмигнул ему, но тут почувствовал, что хлыст буквально вспорол мне спину. Но почему я не чувствую боли? Почему? А тем временем Понтий подставил под непонятно как, возникшую водокачку руки, а какой-то грузный, борода¬тый иудей приводил в действие рычаг. -Ирод, давай, качай, веселей, - покрикивал он. Тонкая струйка воды потекла в подставленные ладони. -Что же  ты делаешь! -хотелось  закричать мне.
--- Умываю руки, - спокойно ответил на мои мысли Пилат, - да вот никак не могу умыть. А дру¬гого крана поблизости нет. Розовая вода, хотя бог весть как в этой темноте, я мог рассмотреть её цвет, стекала с ладоней и это была уже не вода. Не вода! А лужа всё полнилась у  ног  его. Затем
меня куда-то вели, направляя тычками,  нагрузив на спину большой крест. Я ощущал   кожей   его
необструганную поверхность. Я видел лишь брусчатку под ногами и потную спину такого •же бедняги, как я. - Ты кто?- С трудом, сквозь сбитое дыхание ( говорили же мне, что нужно мень¬ше курить) спросил я впереди идущего человека.  - Иешуа, из Назарета, - с трудом ответил он мне.- Ты, Иешуа?, - поразился я. А куда нас ведут?
--- На Голгофу, - смиренно ответил он. И  каждый  несёт свой крест.
--- Какой крест?! Вы что, охренели?! -Заорал я. -Мне адрес дали, записку. Я тут вообще не при- чём .- Не исповедимы пути господни, - ответствовал Назарей.- Не ропщи, на всё воля Божья.
--- Так ты -Иисус? -Греки зовут меня так. -Греки, - несмотря на своё положение всё-таки  съяз¬вил я.  - Ты же не грек, - что ты хочешь, человек? - тихо произнёс Иешуа, - итак тяжела ноша моя.
--- А мы, - покряхтывая, не мог опомниться я, -  неужели уже веками несём эту ношу. Ты хоть прежде поду¬мал, чем обвернётся твоё учение для твоего народа. Ты идёшь на распятие, а твоих соплеменни¬ков, затем именем твоим и во славу учения твоего будут и  распинать и жечь, и тра¬вить газом.  - Я не понимаю о чём ты, - хрипя под тяжестью креста произнёс Иешуа.
--- Я хотел любви, а не смерти. Но на всё есть Высшая Воля. Я иудей. Мой отец, отец всех иудеев, но он и отец •всех народов. Я не отрекался ни от него ,ни от веры своей.- Но именем твоим бу¬дут уничтожать и твой народ и твою веру! - Я скорблю, если это так. Но что изменишь, идя на крест?  Лишь всепрощение.
--- Чушь! - перебил я его. -Какое всепрощение, когда последователи твои не научились любить единоверцев своих, сколько крови, войн.Любовь должна быть с кула¬ками, Любовь за любовь. Мир за мир. - Уже поздно, - ответил после недолгого молчания он.- А чтобы ты делал, если бы всё это знал?- не отставал я, -Подумал, - всё же ответил Иешуа.- Но ... Мне трудно говорить ...
И снова какие-то сильные руки выдернули меня из скорбного пути. Видимо, пока ещё не моё время. Упали разрезанные верёвки, свалился с противным стуком проклятый крест. - Фимка!¬ обрадовался я, - ты?! -Я -Иеуда, - ответил Фимка.- Ты должен выжить, чтобы рассказать. Он оттащил меня в глубь переулков и сильно подтолкнул в спину: - Помни! И опять темень, опять гулкие пустые переулки кварталов «Старого города». Но где же бумажка с адресом? Я её выро¬нил, потерял? Куда же мне идти? Как выйти? Кто-то настойчиво теребил меня, разгоняя видения. Это было утро. Я открыл глаза и. наверное, с минуту очумело смотрел в потолок, но никаких зна¬мений и писем на нём не появилось. А тревога вопреки логике не исчезла вместе со сном. Она, сволочная и весьма стервозная ныла,  посасывала  где-то в  глубинах  желудка и сушила горло. Я с трудом преодолел притяжение кровати. Встал и поплёлся к холодильнику за заветным глотком ледяной колы.
Прошла неделя после моего возвращения в Тель-Авив.  Южный, беззаботный и, как говорят, никогда не спящийv   приморскииV     город   снял  с  меня.  Гнетущую завесу  мрачной  мистики . Вечного города. А тут ,в  Тель-Авиве,  всё казалось надуманным и не реальным в цветном водовороте беззаботных гуляк по длиннющей, богемной артерии города улице Дизенгоф, развеи¬валось, исчезало за пряными запахами специй и мяса. Заволакивало ароматом свежесмолотого кофе и убаюкивало в мелодиях уличных музыкантов. Реальный контраст разделения миров, где прошлое лишь слегка угадывалось за фасадом настоящего и агрессивно наступающим на город будущим. И всё же, всё же, как ноющая, зудящая к непогоде рана, врывались в меня фразы текста Иеуды, смешиваясь с повествованием кумранита. И яркие видения, как из-за угла вдруг набрасы¬вались на меня, скалясь в вековой ухмылке,  словно вбивая в мозг:   - Что, думал, от нас  воз¬ можно уйти, скрыться? Ан нет, мы теперь в тебе. Можешь бежать, если ты так глуп, но от Знания сбежать невозможно. Ты можешь только передать его, облегчая свою душу.
Но избавиться тебе от него уже  не суждено никогда. Никогда.
--- Передать, - словно вошло в мозг. Непременно это то, что я должен сделать. Йони считает, что рано. Но Йони, это ведь не господь Бог. Мне не нужна сенсация. К чёрту! Я должен лишь открыть миру истину. Так долго скрываемую, оболганную. Вернуть Иеуде его доброе имя. Разве это не благородно? Разве хотя бы ради одного этого не стоит попытаться? Обуреваемый жаждой дейст¬вия, я вернулся в редакцию. Но скептицизм редактора остановил меня, как вдруг возникшая на пу¬ти преграда, которую нужно взять. И если уж не с разгона, так хотя бы иным, --- пока и  непонятным способом.-







 
 
--- Пойми, дорогой, - вещал редактор. Всё это довольно занятно, но факты. Какие у тебя факты? Ты репортёр, а не фантаст. Хотя, если у тебя так уж в одном месте свербит, то напиши, как что-то гипотетическое, из легенд и слухов для пятничного номера, но лучше -  приступай к работе. Вот в Герцлии,  фестиваль альтернативных театров намечается. Съезди, фотографа захва¬ти. Думаю, немало забавного увидишь. А позже рассказик твой или что там получится оформим.
 Идёт? -А  что я мог ответить какому -никакому, а всё же начальству? -Идёт, повторил я, по¬ кидая кабинет.
Информация, главное, что питает любую идею И при наличие нужной тебе темы способ её до¬бычи на сегодня не составляет той глобальной проблемы, которая возникла бы лет двадцать на¬зад. Нет нужды бегать по архивам и библиотекам, выуживая крохи информации. Его величество интернет готов за небольшую плату снабдить тебя всей имеющейся информацией во всемирной сети. И самое главное, практически мгновенно. Но вся набранная мной немалая информация, не затрагивала именно того, что интересовала меня больше всего. Что же делать теперь? Как добыть хоть что-то, подтверждающее откровения Иеуды? И я всё же, основываясь на рассказе Йони, ре¬шил написать статью -гипотезу, не претендующую на исторический факт и поместить там,  где  её прочтут сотни, а, возможно, и тысячи. К чёрту газету! К чёрту редактора! Факты пусть раздо¬будут  те, кто будет опровергать, если таковы найдутся.
Это даст дополнительный толчок теме. Не долго раздумывая, я принялся отстукивать на принте¬ре первые фразы.
Прошло ещё несколько дней.  Ощущение неосознанной тревоги прочно вселилось в меня. Но всё же, что вызывало её, что спровоцировало? Я не мог спать. Кошмары заполняли то, что я никак не назову сном. Персонажи из того, что мне удалось узнать смешивались с реальными, взаимно до¬полня и отрицая друг друга. Мне бы талант Феллини, конструирующего свои фильмы из наве¬янных снов. Но я не Феллини и не кинорежиссёр. Я просто знающий, который должен молчать. По всей видимости, ночная издёрганность и нервозность, недосыпание обострили моё внимание. Уже второй день замечаю каких -то личностей, постоянно попадающих мне на глаза,  куда  бы  мне не пришлось направляться; по делам редакции, да и после них тоже. Или это у меня выра¬батываются определённые фобии? Тем не менее, рукопись я отпечатал и перевёл на жёсткий диск, решив в ближайшее время запустить её в интернет. И через одного знакомого «асса» программи¬рование сделать это профессионально. Так как продвинутый «чайник»; всё же «чайник». И тут
ничего не попишешь.
Я уже вышел из подъезда и направился к остановке автобуса, но тут вспомнил об оставленном в прихожей кошельке. Чертыхнувшись повернул обратно, проклиная свою зацикленность на руко¬писи, которая, видит Бог, всё же выбила меня из привычной коллеи. Поднявшись на свой этаж, я поражённо остановился. Через неплотно запертую дверь просачивался свет.- Но я ведь закрыл дверь. Неужели моя рассеянность набирает обороты? Осторожно, стараясь не скрипеть проскольз¬нул в квартиру, тихо прокрался в  кабинет-спальню. Спиной ко мне стоял какой-то тип и рылся в моём компьютере. Листки сканированного мною утром текста в беспорядке валялись у его ног. Дико вскрикнув, я ринулся на мерзавца. Он резко обернулся и я узнал одного из тех типов, кото¬рые вот уже несколько дней сопровождали меня. И хотя я просмотрел не один боевик, но теория, как я ещё раз убедился, мало совпадает с практикой. Пытаясь провести один из эффективных ко¬-ронных ударов Ван Дама, не успел даже сообразить, как и почему у меня что-то взорвалось в го¬лове и потолок, сделав стремительный виток, вдруг обрушился всей своей массой.
Воскрешенье, что и говорить, вещь великая, но мало приятная. Меня тошнило, болел ушиблен¬ный затылок и ныла левая скула. Но возрождение, как и рождение, проходит в муках. Чьи-то силь¬ные руки меня приподняли и усадили в кресло. Кто-то поднёс мне стакан воды из-под крана(не могли минералки),но в моём положении привередничать не приходилось. И я эту воду выпил, как бальзам, который наконец-то, рассеял пелену.
--- Не рассчитывали, что вы таким прытким окажетесь, - донеслось до меня. Я с трудом скосил
глаз на улыбающегося, не  очень молодого мужика, слегка  лысоватого, в очках и   седых
завитушках волос. Дались мне эти завитушки? Где-то я его определённо видел. Ну да, вот он за-
курил и я вспомнил. Когда мы беседовали с Йони, этот очкарик подошёл ко мне и попросил при¬
курить. Точно. Ну и что это даёт? Что объясняет? Второй, лет тридцати, накаченный, но с дово¬льно таки приветливой рожей, коротко стриженный блондин пил кофе из моей чашки. Бред. Вы извините, мы воспользовались вашим кофе. Вы бы ведь не возражали, верно?
--- Бред и к тому же абсурд. Или бред и абсурд это одно и тоже? Моя голова была перевязана, словно турецким тюрбаном, зелёным кухонным полотенцем. Этакий ходжа ибн уж  не знаю  как.
--- Это вас Бени перевязал. Он в этом кое-что понимает. Не хотелось вызывать амбуланс, вот и пришлось из подручных средств. Это были ваши дискеты ? -Наконец, спросил « пожилой». Я взглянул и на этот, казалось бы, невинный вопрос, чуть не ответил потоком горьких слёз. Диске¬та, единственная, не переписанная, была разломана самым варварским способом на куски, на ... Ком застрял в горле и я опять трясущейся рукой поднёс ко рту  стакан с препротивной «общественной водой».
--- Не волнуйтесь, - попытался меня успокоить лысый очкарик.
--- Как вы себя чувствуете?
--- По сравнению с дискетой неплохо. Вы кто?
--- Значит уже лучше. Сейчас мы всё объясним.
--- Дайте, сигарету, - всё ещё слабым голосом попросил я.
--- Не думаю, что вам сейчас на пользу, но... берите. Он протянул мне «Тайм Лайт». Я не люблю эти сигареты. И хотя это, возможно, не патриотично, с трудом вынул из кармана подмятую пачку английского «Данхила» и закурил.
--- Это вы за мной следили?
--- Что, - засмеялся «пожилой» ; ( «качёк» видно был немым) – заметил? Молодец.
После минутной паузы, или это мы почтили минутой молчания мои чуть не отшибленные моз¬ги, я спросил: - Так это вы меня?
--- Нет, конечно, - не самые ароматные  клубы «  таймовского» дыма обволакивали меня.
--- Скажите Бени спасибо, - «пожилой» кивнул на всё так же молчаливого партнёра. Вы что же, ничего не помните? Конечно, такой нокаут...
И тут я вспомнил, обвернувшегося на мой крик негодяя. Да, это определённо не Бени и не очкарик.- Вы ввязались в авантюрное дело, а это всегда  чревато. Но что  возьмёшь  с репортёра?
--- Я не в штате, - плоско, но всё-таки сострил я.
--- Ничего будете. Вы способный и очевидно настырный молодой человек ,-И всё же, кто вы?- опять поинтересовался я.
--- Скажем, представители государства. Вас это устроит?
--- А почему это должно меня устраивать?
--- А потому, уважаемый, что в противовес не представителям государства, мы вас пытаемся,  защитить.
--- От чего, чёрт возьми, меня надо защищать?! Это уже был не мой персональный бред, а какой-
то массовый абсурд. .,
--- Прежде всего, от вашей , так сказать, любознательности.  Зачем вы ввязались в то, о чём знаете лишь поверхностно. Сенсации захотелось?- вдруг жёстко спросил он.
--- Да какой сенсации! Это... это ...долго объяснять, но никакой корысти я не преследовал, уверяю вас.
--- Ладно, ладно, допустим, - очкарик ладонью разогнал дым.
--- Почему вы не последовали совету не публиковать полученную информацию? Что это - упрямство, авантюризм? Ну не глупость же?
--- Вы  знаете... Йони ...
--- А вы уверенны, что его зовут Йони? Впрочем, это неважно. Что же вы не интересуетесь от кого вас спас Бени? •
--- Да, в самом деле, от кого? Почему?
Потому, что вы всё же решили сделать то, что не должны были делать, никогда.
--- Статья?
--- Статья, - подтвердил собеседник. Но, несмотря ни на что, вы помогли нам взять, напавшего на вас с поличным. Кажется, в контрразведке это называется «момент истины».
--- Так это значит, что я послужил живцом? Ну, спасибо. А если бы я повёл себя иначе?
--- Но не повели же, - резонно возразил мой собеседник. Я кое-что расскажу. Вы ведь иначе не успокоитесь и опять будете  совать  ваш, хоть и не  столь  длинный  нос, куда не следует.  Я прав?
--- Я лишь пожал плечами. Но моего ответа никто и не ждал.
--- А для того, чтобы  это  всё же   избежать, приоткрою вам суть вещей.
--- Что-то вы витиевато объясняетесь, - опять же  не смог не  съязвить я, - уж  не  адвокат  ли  вы?
--- А вам требуется адвокат? - Парировал, уже и не знаю, как его называть. -Нет. По образованию я историк. Вот и отвечаю за сектор, связанный с историей и религиозными  отношениями. Но я надеюсь, что вас всё-таки больше интересует цепь событий, а не моя скромная персона? По¬ верьте, никто не хочет вам неприятностей. Для государства вы не представляете опасности, так, не¬ которое неудобство. И мне не хотелось бы ошибиться.
--- Я содрогнулся от его взгляда, потерявшего на миг кажущееся добродушие. Так вы намерены выслушать меня здесь, а не в полицейском участке, допустим?
--- Извините, это, наверное, нервное. От ушиба. Я слушаю вас.
--- Так - то лучше, - глаза старшего опять обрели лукавую насмешку. - Мы следили за тем типом, что напал на вас. Как вы наверное, знаете, сейчас в мире резко активизировались различного рода экстремистские группировки. И не только политического, но и религиозного толка. Вернее, псев¬до религиозного. Одна из таких групп недавно вышла из подполья. Мы давно подозревали о её су¬ществовании, но ухватиться было не за что. Они всегда действовали через посредников, но види¬мо теперь решили проявиться и впервые появились её реальные очертания. Дело в том, что они объявили себя наследниками инквизиции. Это довольно богатая структура,  подпитываемая тене¬вым капиталом. И благодаря ему, просочившаяся в ряд стран. Как удалось выяснить, именно они стоят за многими антиобщественными группами и акциями. Особенно в тех странах, где уровень социального обеспечения довольно низок.
--- Но это же бред, - вскричал я. Какая-то дикая фантазия.
--- К сожалению. Я говорю это и, как историк, и, как компетентный в этих вопросах человек. Бени,
- обратился он к молчаливому коллеге, не приготовишь ли нам тоже кофейку? Вы не возражаете? Бени молча вышел на кухню.
--- А цель? - Опять не удержался я.
--- Цель стара, как мир. Влияние, власть, сосредоточие капитала. Ничего нового, за исключением  техники и средств влияния. Так вот, эти новые «иезуиты» тоже знакомы с существованием еванг¬елия от Иеуды. О легенде про «Весы». И охотятся за любой новой информацией.
--- Значит это действительно  правда?
--- Не знаю. Но отрицать ничего нельзя. Это слишком старая и запутанная история. Но очевидно, что эти «новые иезуиты» активизировались. Вы помните, в двухтысячном году, предрекали Ко¬нец Света. Этот слух пошёл, как удалось выяснить, из-за того, что кумраниты намеревались опу¬бликовать известные им факты о роли Церкви, после принятия ею института епископства. Ведь именно тогда утвердились существующие доныне догмы. Вот и был объявлен Конец Света, но не того, который подразумевает человечество. Однако, рукописи обнародованы не были. Всё вроде бы утихло, но опровержение идей церкви должно было прийти из Иерусалима, от Иеуды, прообраза ненавистных иудеев. То есть нас. Мы для них суть зла и вечной опасности, которую можно уничтожить, лишь найдя то, что до сих пор сдерживало их агрессивность. Они  уверенны, что  в
«весах» сила и несгибаемость евреев, которых эти «весы» оберегают. Они не берут во внимание ни ум, ни стойкость, ни мужество нашего народа и приписывают свои неудачи лишь силе «ковче¬га», «весов»,  которым они должны якобы обладать. Завладеть.
--- Но ведь существуют и другие евангелия.
--- Да, существуют, признанные и угодные церкви. Кто знает, возможно известные нам евангелия были политическим заказом, победивших христианских ортодоксов. Многим ли доступны евангелия¬
от тех же гностиков , противников победивших ортодоксов? Где же они? почему о тех событиях наложен обет молчания? Не напоминает ли это новую историю, когда историю переписывали кому- то в угоду, но только не истине.
И мы, допустим, судим о ком-то необъективно, исходя из отношения к нему, допустим, летописца.- О, спасибо Бени, - он осторожно отхлебнул горячий  напиток. Как вам  изве-
стно,  в Израиле свобода религий, но  при этом существует запрет на мессианство, обращение в ве¬ру или в секту. И пока ты не агитируешь, ты не нарушаешь законов страны. Вот и появилось у нас «каждой твари по паре». Мы не вмешиваемся в дела религии, но пристально следим за их деятельностью. Ведь безопасность государства не только в силе армии и полиции, но и в защите от чуждой идеологической и духовной агрессии. И когда нам стало известно об особом интере¬се «иезуитов» к нашей стране, в которую с началом «мирного процесса» стало намного легче по¬ пасть, приняли меры. Тот, кто напал на вас, был человеком «иезуитов». Мы следили за ним. Он за Йони. А Йони, видимо подозревая это, ввёл вас как «троянского коня» кумранитов, во враже¬ский стан. Действовать от своего имени кумраниты не могли. Это ведь можно было бы расценить, как мессианскую пропаганду. Ai-'I1й к чему конфликт с государством, которое во всём  остальном  им не мешает.
И благодаря случаю, через вашего приятеля им стал известен ваш настойчивый интерес к дан¬ной теме. Нет, ваш друг не причём, но излишне болтлив. Мне пришлось согласиться с такой оценкой доктора Фимы. --- Вот у них и возник план использовать вас, и заодно отвести удар от своей секты. Думаю, под ка¬ ким-то предлогом, они навели о вас справки и составили психологический портрет. Это сего¬ дня не так уж сложно. • Выверили модель вашего поведения. И как видим, не ошиблись. Чест¬но скажу мало приятного в осознании того, что ты послужил кому - то подопытным кроликом. А очкарик продолжал: хотя, их понять где-то можно. Отвести удар и дать утечку информации, че¬рез не связанного с ними человека. Ведь не случайно Йони выбрал хорошо просматриваемое и прослушиваемое место. К тому же немного мистических тайн, символичность места. Те, кому нужно увидели, что ваш контакт состоялся. И Йони отошёл в тень. Образно говоря, « умыл ру¬ки». На первый план вышли вы, а ему оставалось отслеживать события. Затем ваши действия заставили активизироваться «иезуитов». Хорошему специалисту проследить ваши манипуля¬ции в Интернете и определить ваш интерес, не составило труда. Вот так «иезуиты» переключи¬ лись на вас, а мы на них.
--- А разве их нельзя было остановить и выслать, допустим?
--- И чтобы мы им предъявили? Набор легенд? А так, по крайней мере, целый букет уголовных статей. Не очень серьёзных, но всё же. Есть время, пока идёт следствие ещё что-то нарыть. Но это уже, если позволите без вас, - теперь уже съязвил он. Но в том, не было никакой информа¬ции на эту тему заинтересованы и мы. Тут наши интересы с «иезуитами» совпали, правда, по разным  причинам. Нашей стране ни к чему очередной скандал, чреватый витком антисемитизма. Что для нас в борьбе христиан друг с другом? Наши противники только и ждут, чтобы вцепится в нас зубами. Так стоит ли им в этом помогать? А тут такой повод.
--- А что же будет с кумранитами?
--- А что может быть? Инкрементировать им нечего. Видимо опять уйдут в тень. Им реклама ни к чему. А нам, повторяю, не нужен не только скандал, но даже его подобие. Особенно когда Рим¬ский папа, впервые в истории церкви извинился перед еврейским народом. Это ещё очень мало, из¬винением стереотипы не изменить в один день...
--- Вы считаете, что он знал?
--- Возможно. Ведь покаяние им далось непросто. Но Знание да и совесть, видимо, всё ещё не для всех пустой звук. По крайней мере, хотелось бы в это верить. Ну, а вы должны, если уж не забыть, то, по крайней мере . не разглашать то, что вам стало известно. Хороший у вас кофе. «Мокко»? На¬верное  в кофейном бутике покупали, на Шенкин? Да, за испорченный компьютер и, так сказать, моральный ущерб уже переведена энная сумма.
--- Вы и мой счёт знаете? -Выдохнул я. А, ну да ,конечно
...Но чтобы в дальнейшем у нас с вами не возникло недоразумений, ведь даже демократия должна себя защищать, подпишите вот это. Бени положил передо мною отпечатанный лист. Видя мою нерешительность, «пожилой» встал и похло¬пал меня по плечу. --- Смелей. Это не согласие на сотрудничество, а обязательство о неразглашении. Вы внимательно прочтите. Особенно пункты « в» и «г».
--- А если...- ещё тянул я.
--- Не стоит, -старший протянул мне ручку.- Интересы государства ... При всей моей симпатии к к вам -всё же более значимы. Вы прочли, кому даёте обязательства? Внутри страны мы предпочитаем
находить общий язык. К тому же мы, соотечественники  и в итоге желаем  только блага для
своей страны.  Разве не так?
---Так. Я всё понял. Вопросы больше не возникают, - горько усмехнулся я .--- и так всё предельно ясно.
--- Да ладно вам, не  переживайте. Считайте это маленьким, завершившимся приключением, - он убрал бумаги в кейс. -И я искренне рад, что не ошибся, считая вас умным и талантливым челове¬ком. Да, позвоните редактору. Мне кажется,  он  хочет сообщить вам о приёме в штат. Позвоните. Он в сопровождении молчаливого Бени, не прощаясь, покинул моё пристанище. Моё жильё. Мою съёмную комнатёнку, где принцип «мой дом -моя крепость» требовал от меня существенного пе¬реосмысления.
Вот и всё. Мир не изменился, не грянул невесть откуда гром, и не пронзила молния. Ничего не изменилось ни в мире, ни в городе. Но нет, что-то всё-таки изменилось, по крайней мере, во мне. Я -ЗНАЮ. И это знание всё-таки чего-то стоит. За легендами всегда что-то стоит. Легенды, я в этом уверен, хранят многие ещё не разгаданные, скрытые от нас, неподготовленных, тайны. А пока, видимо, ещё не время для прозрения слепых. Да и наступит ли оно когда – ни будь, это время? Остаётся лишь верить. А пока идём мы все по дороге судьбы, держась за плечи друг друга. Куда? Известно лишь Богу, который простёр перед нами этот тернистый, неизвестно куда ведущий, жиз¬ненный путь.
Конец.
Ариэль, 2005 г.