Пусть птица – голос, чей мощнее
Отыщет дерево в пустыне,
Чтоб новость возвестить – грустнее,
Никем, неслыханной, доныне.
А Филин – вестник громогласный
Низвергнет замысел злодея
О том, что был финал несчастный
Того, кто умер за идею.
Отныне всей домашней птице,
Запрет летать, – махать крылами;
Орлу паренье лишь годится, –
Дозор вести под облаками.
Священник в белом одеянье
Предсмертный вопль тех подтянет,
Кто словно Лебедь при паренье
В небытие вниз камнем канет.
А Ворон, века три живущий
И семя злое в детях множит
Чужой, кто смерти вечно ждущий, -
Предвестник траурного ложа.
Здесь гимн любви хоть и случился
Меж Фениксом и Черепахой,
Лишь пламенем он охватился, –
Их смерть сковала мёртвой хваткой.
Пусть их любовь была взаимной,
Но плоть от плоти не познали;
В них разница была огромной,
Любовь продолжилась едва ли.
Отдалены, но неразлучны;
И расстоянью нет предела,
Когда их души так созвучны:
Где птица Феникс – королева.
Любовь меж ними заискрилась,
Взор Черепаший был ей верен,
В нём эго Феникс растворилось:
Чем нрав её был весь умерен.
Слились две сути воедино,
Но самость – не одно и то же;
В природе их неповторимой
Дешевле нет или дороже.
И повод был в том усомниться,
Могли б они вдвоём остаться;
Ни тем, ни этим становиться,
Чтоб им в потомстве продолжаться.
Воскликнув: "Как же гармонично –
Уметь вдвоём летать и ползать!
Любовь такая безгранична,
Коль есть обоим в этом польза".
Лишь Горлицу свою на ложе
Возвёл любезно пылкий Феникс,
Как их союз был подытожен
Трагическим рефреном сцены.
* * *
Погребальная песнь
Редкость, правда, красота,
Во всей позе – простота
В этом пепле видится.
С Горлицею грудь о грудь
Птица Феникс в скорбный путь
К вечности здесь движется.
Нет потомства у двоих,
Нет недуга в том для них, –
В девственности зиждется.
Истина не в том, что есть,
Не красе хвалиться здесь;
Души птиц возвысятся.
В урне пусть покоятся,
Честь их успокоится;
Всяк за них пусть молится.
* * *
The Phoenix and the Turtle -
A poem by William Shakespeare
The Phoenix and the Turtle
Let the bird of loudest lay
On the sole Arabian tree,
Herald sad and trumpet be,
To whose sound chaste wings obey.
But thou shrieking harbinger,
Foul precurrer of the fiend,
Augur of the fever’s end,
To this troop come thou not near.
From this session interdict
Every fowl of tyrant wing
Save the eagle, feather’d king:
Keep the obsequy so strict.
Let the priest in surplice white
That defunctive music can,
Be the death-divining swan,
Lest the requiem lack his right.
And thou, treble-dated crow,
That thy sable gender mak’st
With the breath thou giv’st and tak’st,
‘Mongst our mourners shalt thou go.
Here the anthem doth commence:—
Love and constancy is dead;
Phoenix and the turtle fled
In a mutual flame from hence.
So they loved, as love in twain
Had the essence but in one;
Two distincts, division none;
Number there in love was slain.
Hearts remote, yet not asunder;
Distance, and no space was seen
‘Twixt the turtle and his queen:
But in them it were a wonder.
So between them love did shine,
That the turtle saw his right
Flaming in the phoenix’ sight;
Either was the other’s mine.
Property was thus appall’d,
That the self was not the same;
Single nature’s double name
Neither two nor one was call’d.
Reason, in itself confounded,
Saw division grow together;
To themselves yet either neither;
Simple were so well compounded,
That it cried, ‘How true a twain
Seemeth this concordant one!
Love hath reason, reason none
If what parts can so remain.’
Whereupon it made this threne
To the phoenix and the dove,
Co-supremes and stars of love,
As chorus to their tragic scene.
THRENOS
Beauty, truth, and rarity,
Grace in all simplicity,
Here enclosed in cinders lie.
Death is now the phoenix’ nest;
And the turtle’s loyal breast
To eternity doth rest,
Leaving no posterity:
‘Twas not their infirmity,
It was married chastity.
Truth may seem, but cannot be;
Beauty brag, but ’tis not she;
Truth and beauty buried be.
To this urn let those repair
That are either true or fair;
For these dead birds sigh a prayer.