Бог соскучился, выглядывает не из-за облачка, а просто выглядывает, не из пустого пространства, как призрак, просто выглядывает и всё, без всяких подробностей и уточнений - ему всё можно, и говорит, - эй ты чо?
Я говорю, - чо-чо, я сама себе противна, у меня насморк, глаза слезятся, я грязный парась, мне охота купаться, но нельзя, чтобы не простудиться ещё дальше. Да говорит Бог, ты грязный никчемный бог, ой, пардон, парась, но это ведь не надолго. Ах так! - ору я, - я парась, уходи! и не буду больше с тобой разговаривать. Ладно, - гладит меня по голове Бог, - ты не парась, - и вытирает о хламиду руки незаметно, но я ведь всегда вижу всё, что хотят от меня утаить. Иду и мою голову, и купаюсь, и забываю обо всех неприятностях, распеваю в ванне наглые песни про любовь, - ты мой цветочек лазоревый, дай поцелую тебя, носик твой, губки твои и лысинка тоже прекрасны. Бог обиженно заглядывает - я швыряюсь пеной, - кыш, я не одета. - Что ли я сквозь тряпки не вижу? - Ну и смотри сквозь тряпки, если тебе не стыдно. Мне не стыдно, - говорит Бог, - мне вообще всё можно. Да, тебе можно всё, но если не перейдёшь границы, тогда богов скидывают и придумывают новых, правильных, суровых, в чёрных хламидах, а не в белых и лысины в колпаках, и улыбаться нельзя, а петь можно только нудно, и на бабочек не любуйся никаких. Всё. Бог ушёл, загрустил, пропал до вечера. Придёт потом, извиняться не станет, просто чайку попьём, посмотрим какую-нибудь ерундовинку весёлую с выстрелами и погонями.