Я цеплялась за людей
— не совсем тех, но уже словно по памяти.
Видимо, это мой удел
трогать пустоту и воздух пальцами
и бояться выпрямить стан,
зная, что замерзну до дрожи
и будет все равно холодным ветрам,
что у меня только один слой кожи.
А у тебя с глаз долой,
хотя, казалось, что все возможно.
И когда к тебе прикасалась,
расстаться всегда было безумно сложно.
Быть, а не казаться,
сердцем большим наружу.
Слушай, а давай сбежим?
Только ты не слушал.
Такое счастье — для меня новый режим,
будто бы когда дети бегут по лужам,
и верят в бесконечную дружбу,
а ты за секунду вдруг стал чужим.
И более я тишину не нарушу.
Забуду о боли,
продам свою душу.
Ведь ей все равно жить в неволе,
а так я хотя бы начну кушать.
И перестану жить и чего-то ждать
— того, что вряд ли когда наступит.
Это ли называется умирать?
Мне думалось, что любовь одна все окупит.
Эй, небо, место для меня приготовь,
я хлебнула сполна,
коли ты смогло самое близкое у меня отобрать,
и оставило только несколько слов.
И я снова одна.
И кто-то там опять не готов.
Устал, не звонит, некогда добежать,
нечем порадовать или не хочется видеть.
И уже некому меня спасать.
И каждый может жестоко обидеть.
И больше не бьет током
насквозь чужая ладонь.
Казалось, у любви не бывает срока,
но потух даже ее огонь.
И что мне делать теперь с той раной глубокой,
что осталась от нас, как метка, в душе?
С тобой плохо, а без тебя одиноко,
но никто другой мне не нужен уже.