такие люди как она, сжав крепко-крепко рукава,
пытаются хотя бы на словах не показать
всей слабости такой дурной натуры.
она, с пшеницей в волосах, расскажет о себе довольно просто:
"шестого декабря, а, может быть, июня,
когда лучи заката плавно входят в небо,
читала я Гарсиа Габриэля, того,
что сладко пишет о любви, об одиночестве,
и, может, даже лжи,
но я влюбилась (в него) без всякого сомнения".
ее прозрачный, тонкий, складный стан,
но до жути милые глаза, расскажут Вам
о самом тайном, прошлом и, наверное, больном.
и как-то в сквере, на проспекте,
за углом большого дома, на потрепанном блокноте,
она запишет так:
"о, милый, теплый, снежный август,
дари побольше мне дождей,
дари побольше чемоданов, что
можно в спешке собирать.
дари мне, август, чудо-света.
свети мне, август, теплотой.
давай мне, август, много писем.
и задержись. побудь со мной".
на пальцах бледных ее рук
давно испепелился иней и
сжатою, пустою бахромой,
она рисует в воздухе те линии,
что сразу навевают ее мысль о доме,
о самом добром очаге, о пледе в заморозках сильных,
о вкусном чае с январем и вьюге за окном совсем не сильной.
она не будет замечать ни времени,
ни дат в пространстве,
все искренне держа в своих руках Умберто.
И самым тихим шагом на земле,
заставит вспомнить о себе. нелепо.
а в своем доме у камина на Серой улице у сквера,
напишет о себе слова, что будут точно говорить
о ее странном состоянии:
"в моих руках частичка лета,
а в голове туман с зарей.
хочу выпить океаны и поделиться якорем
с той девочкой, что с храбростью кита сражается за мир на всей планете.
мои колени сжаты сетью, а тело просит белой пены,
что вьется кружевом у берегов холодного и Финского залива.
я собираю чемоданы.
до скорого в соленых шлюпках".
*
а до августа всегда так далеко?