Игумниха

Борис Налётов
                ...И с улыбкой безобразной
                Он ответил: "Ишь,
                ПОНАСНИЛОСЬ дряни разной,
                Вот и говоришь".

                Почти по Н. Гумилеву

                За жизнь её благодарю,
                Всю жизнь её боготворю.

Игумниха, родина мамина,
Пруды,да заброшенный луг.
Тропинка в оплывших ухабинах,
Кукушки колдующий звук.

Вот здесь, в то далекое времечко,
Чуть больше столетья назад,
Росла златокудрая девочка
С задоринкой в карих глазах.

Гуляла, играла и бегала,
Смеялась,на травке спала,
А матушка Анна ,наверное,
Из окон обедать звала.

И небо тогда было синее,
И скошенный луг был другой,
Когда дочка тяте Василию
С пригорка махала рукой.

А он в своей доченьке Настеньке,
Наверно,не чаял души,
Ласкал свое милое счастьице,
Тетешкал,лелеял,смешил.

И дочку,отличницу самую,
Любя,не пустил потому
Он в год трёхсотлетья Романовых
Смотреть на царя в Кострому.

Промчались денёчки те милые.
Жесток был и крут поворот.
Однажды не стало Василия
На мамин двенадцатый год.

Не стала любимого тятюшки.
И снова несчастье,как град:
Засватал родимую матушку
Чужой,незнакомый солдат.

Была,вишь ли,Анна красавицей,
К тому же мудра и умна.
Ну, как же могла не понравиться,
Вдовою  остаться она?

Тогда и рассталась с Игумнихой
Девчоночка Настя в слезах,
Уехали рано,не шумненько,
С тоскою,с печалью в глазах.

В другую деревню на жительство
Возок немудрёный приплыл.
Был дом там красивый,вместительный,
В соседях парнёк Михаил...

Но это другая история.
А вот через сотню годов
Ищу я избушку,которой я,
Найти не могу и следов.

Последний ребёночек Настенькин
Давно убелён сединой,
Ищу её детское счастьице,
Знакомое ей лишь одной.

Хочу этим счастьем проникнуться
И что-то большое понять.
И,кажется,вот-вот откликнется
Моя златокудрая мать.

Пройдёт мимо домиков заново,
Про реченьку песню споет...
Старушка,Марина Лександровна,
Меня по деревне ведёт.

И льется рассказ о судьбинушках
Едва мне знакомых родных,
О том ,как Россия дубинушкой
Пихала им в сердце и в дых.

О тайнах иных и превратностях
Большой и несчастной любви...
"Да вот же тот домик их,батюшка,
Стоит он,как прежде,стоит"!

Ну, вот и настало мгновение.
Вот дом,вот калитка,вот сад,
Что виделись мне в сновидениях
Уж года четыре подряд.

Тогда,над тропинкой в Игумниху,
Во сне я, как птица, летел,
Над лужами,дёрном,пикульником,
Сквозь лес,что под ветром шумел.

У дома,во сне незнакомого,
Сидели у пня мужики.
И были они недовольными
И мне не подали руки.

"Чего прилетел без бутылочки
И выглядишь,будто Христос?
Чего ты там чешешь в затылочке"?
Угрюмо один произнёс.

И грустно мне было,невесело,
Когда я назад улетал.
А нынче с весёлою песенкой
Пешочком сюда пришагал.

Вот пень тот от вяза огромного,
Весь тёмный от прошлых годов.
Вот сколы от среза неровного,
Но нет никаких мужиков.

И всё ж от причуд подсознания
Осталась какая-то тень.
Нащупал бутылку в кармане я
И тихо поставил на пень.

Стоял я немного растерянный
И бабушкин слушал рассказ,
И будто бы очень рассеянно
Слезинки размазывал с глаз.

А день тот такой был особенный,
А солнце так с неба лилось,
Как будто бы мамина родина
Меня целовала взасос,

Как будто все малые цветики
Ласкаясь к чудесному дню,
Мне слали смешные приветики
Во мне признавая родню.

Нежданным пронзён восприятием,
Я чувством шестым ощущал
Касание нежное матери,
Святого единства накал.

И плыли,и плыли по вечности
И дом,и калитка, и сад.
И мнилось: из звездной из Млечности
И дед мой и бабка глядят.

Но вот возвращаюсь обратно я
И сердце уже не болит.
Как всё-таки складно и ладно как
Старушка моя говорит.

Со мною дошла до околицы
И перекрестила вослед.
Я ей поклонился до пояса
И жить пожелал двести лет.

Травой луговой одурманенный,
Шагаю в предлесную марь.
Четыреста стало Романовым
С тех пор,когда избран был царь.

Игумниха,родина мамина,
Пруды,да нескошенный луг.
Тропинка в оплывших ухабинах,
Как время,замкнувшее круг.