Время теплого месяца мая,
Подо мною горят этажи,
И луна не растет – убывает,
А квартал – словно пропасть во ржи.
Тихо-тихо. Лишь ветер-бродяжка
Пересвистом волнует карниз.
Подо мной - вся девятиэтажка,
И я делаю легкий шаг вниз.
На девятом – бушует веселье,
Льется музыка, драйв, жизнь нон-стоп.
И летит сквозь зрачки каруселью
Пьяных девушек калейдоскоп.
На восьмом – все значительно тише:
Там семья. Он, ребенок, она.
- Я люблю тебя, слышишь?! Ты слышишь?! –
Ей почудился шум из окна.
Цифра семь. В сетке трещинок рамы,
В окнах – мягкий, негаснущий свет.
За стеклом улыбается мама:
- Ты вернулся? - Вернулся! - Привет!
На шестом – мне из черной прорехи
Руку тощую сунула смерть.
- Ты чего? – увернулся со смехом –
Мне еще целых пять вниз лететь!
Вот моргнул – и уже я на пятом.
Там тепло – там бы мог быть мой дом.
Там на стенке был кто-то распятый,
И он был мне до боли знаком.
Я четвертый этаж пролетаю,
Вижу: злобной дворняги оскал;
Зенки вылупив, бешено лает
В мириады разбитых зеркал.
- Псина! Сгинь! Ведь лететь и лететь мне,
А твой лай – так назойлив и глуп!
Был четвертый? Ага. Вот и третий:
Низкий столик. Тарелка. В ней – суп.
Суп наварист и вкусно дымится,
Слышу запах салатов и каш.
- Может, все-таки, остановиться? –
Думал я, пролетая этаж.
На втором – сплошь знакомые лица,
Руки тянут, пытаясь поймать.
- Может, правда, мне остановиться?
Может, все-таки, хватит летать?
Выбор сделан, и дальше лечу я.
Мне осталось немного: вот-вот
Пару метров, и я заночую,
И усталость мгновенно пройдет.
Вот и первый! Уже мне не страшно.
- Что же будет в последнем окне?
Там малыш. Он отчаянно машет
И кричит что-то важное мне.
Вот и нет больше теплого мая.
Нет луны. Нет гудроновых крыш.
Тишина в каждый миг проникает,
И кричит очень страшно малыш…