И вам, мое здрасити.
Мосье, никак не могу утихомирить геволт, шо подняла моя персона. Я не такой тяжеловес, шоб море покинуло свои берега.
К чему эти крики чаек в мои глаза? Я теперь имею такой гембель шо не успеваю за жизнью читать, а только пишу и пишу, и муза уже бъет меня лирой за невнимание к ее особе.
А она еще та истеричка, ви же меня понимаете.
Кстати, ви очень наблюдательный молодой человек. Я вам так скажу. Ни Сашенька, ни Мариночка* никоем образом не имеют захоронений в моей родословной.
Но ми же тоже люди, и ми тоже хотим иметь свой кусочек счастия под этим тёплым солнцем рифмованных мислей. А писать ети мисли имеем право.
Поверте мне, молодой человек, мисли, какие написаны, ето совсем не те, что оказались в моей голове, пользуясь слабостью от переживаний, которые нанесла мне эта ужасная женщина.
Это лучшие. Я махала сачком изо всех сил и зафиксировала только самые светлые, самые пушистые мисли, по адресу персоны сией грандмадам.
Ви знаете, молодой человек, когда коса имеет свою встречу с камнем, таки-да, летит много искор.
Я не так много времени, как наша визави, провела под наблюдением шестидесятичетырех глаз, но у моих 45 минут похвальное присутствие.
Хулиганы бросают свои папироски и пишут девицам рифму. Не вот ети сэмэсэ и рожици. Слова пишут, мислями выражаются и размишляют как люди.
А не как те роботы, которые ходят среди человечества.
Я училась еще за советскую власть. И то, как меня учили, требует суда, в Гааге, не меньше.
Ета женщина из того же района времени, только с другой стороны аудитории.
И за ету женщину я могу рассказать больше чем вся советская энциклопедия за Сару Конор.
Но все равно я выросла другим человеком. И в людях мне тоже хочется иметь удовольствие зрить понимательность.
Жаль шо не все люди, таки умеют мне его доставить.
А сейчас, ступайте юноша, монолог с вами уже начал вводить меня в утомление.
Я все время говорю и говорю, а ви мне только строчку чирканули и уже имеете вид, шо справились.
* Пушкин и Цветаева