Глава из романа "Миледи..."
...Дворцовый статус – слабый оберег.
Всех прошлых удовольствий опыт мерк
пред новым и казался деве тенью.
Летел за мигом миг. В телах томленье
над разумом одерживало верх.
Французский поцелуй для утоленья
взаимной страсти – первое кормленье.
«Со всех сторон тебя я обведу.
Со всей душой к тебе стремглав иду»! –
так язычки друг дружку трут на пару…
…Желанный ты иль временно опальный –
быть у объекта страсти на виду
не значит сделать страсть взаимно пьяной.
Чужое сердце сколько не вербуй,
останется чужим. Взаимность – явней!
Но… сказочно стремительно, не плавно
октябрь обратился вдруг в июль.
Мир сделался уютней и шикарней.
С души упал (открыв дорогу к тайне)
пугающе больших пропорций куль...
…Влеченье, поцелуй комплиментарны.
Шокирующе сладок поцелуй,
что длительными выстрадан мечтами.
Любовный ураган – не ветродуй.
Влюблённые следов не заметали…
Нет, фактор оберега не забыт.
Всегда найдётся и проявит прыть
недоброжелатель, что в шпионском тоне
доносом замахнётся на святое.
Но тут влюблённых некому топить.
Подружек-фрейлин у принцессы трое –
безгрешных. Никому из них мастит
не страшен был, как плата за шпионство.
Вокруг и так в избытке вероломства!
Смолчать про честь принцессы очень просто.
Пусть, если что, корОль сестру гвоздит
и хахаля доводит до погоста…
. . .
Принцессу за строптивость и «разврат»,
точней, за шашни с графом-гугенотом,
отправил венценосный старший брат
в неблизкий монастырь – остыть. Да чтО там!
Принцессу, нелюбимую в семье,
могли и вовсе вычеркнуть из списка
семейного подряда. И не пискнул
никто в её защиту бы извне.
Шиш монастырской узнице! Чёрт с ней!
Изрядно репутацию загваздал
принцессе пресловутый д’ Эгмон.
А женский монастырь к числу имён
своих мог приобщить навек (чем хвастал)
ещё и титул громкий бы. Однажды
в округе монастырской (плен не плен,
а пленница гулять с Мари-Мадлен
за стены выходила в день аж дважды)
принцессе «повезло» вдали от стен
наткнуться у дороги на три трупа.
Рок девушек берёг, а между тем,
едва ли подавал кошмары скупо.
Подруги поднимать не стали вой,
узрев, что третий труп ещё живой
и был обременён ещё вещами.
Себя девицы долго не стращали.
Не то чтоб был им мил кровавый вид…
Нет, женский мозг загАдкой просто занят.
Кровавый обыск – самоистязанье,
но трепет Генриеттой был изжит,
поскольку в ней проснулся следопыт.
У раненого (слёг он без сознанья
и мог совсем откинуться с копыт)
нашлось в камзол зашитое посланье.
Пакет ещё заведомо был вскрыт,
наверно, получателем. Средь прочих
вещей нашёлся перстень. В кулаке.
Принцесса по нему смекнула, кем
мог быть сей недобитый, без проблем.
По просьбе Генриетты местный возчик
доставил жертву прямо в монастырь.
Принцессу поразил знакомый почерк,
равно как содержание и стиль
из тайного письма. Прощай-прости
спокойствие души для Генриетты!
Едва ли проявлением вендетты,
тем паче, не разбоем вовсе, нет,
являлся сей кровавый инцидент.
Полезна ль будет инициатива?
Внедренье в тайный мир необратимо.
И речь не про любовный тут роман.
Посланье – политическая мина!
Писал собственноручно де Роан,
а принц Субиз – его второе имя.
Серьёзный фигурант, не шарлатан,
вождь гугенотов Франции был рьян
по части оппозиции, вестимо.
Принцесса напряглась. Чёрт де Роан!
Ему-то и служил её Арман.
Читалось тЯжко ей. Невыносимо!
Что в душах у людей? Апломб? Нажива?
Письмо (предмет её душевных ран)
по части козней, в кои встрял Арман,
в её глазах не выглядело льстиво.
Принцесса ужаснулась: чёртом зван,
граф вёл себя не просто шаловливо.
Не зря считаясь тёртым калачом,
её любимый мог быть уличён
тут в преступленьях не одной строкою!
Арман был заговорщиком, причём
не рядовым, а правою рукою
стал принцу де Субизу. Не мечом,
ну, так пером большого дипломата
другую чашу выбрал он весов.
План действий агрессивного формата
(смекнула Генриетта с первых слов),
как есть, против Луи был, против брата!..
…В устах Луи сошла за гнев тирада:
«Субиз творцом премногих катастроф
мог стать, не сделай я свой трон преградой»…
Принцесса прошептала безотрадно
(в душе же это был не шёпот – рёв):
«Арман с Субизом наломают дров –
блеск дел былых покажется аскезой –
коль граф решил, что этот гоблин – Цезарь»!..
…Оставив перстень у владельца, в рай
себе путь не отрЕзала принцесса.
Короткий опыт жизни не соврал:
узор на перстне олицетворял
зловещий Орден Чёрных капюшонов.
И где не наводил бы Орден шорох,
там Смерть касалась высшего звена
заслуженных папистов иль матёрых.
Подход свирепей был, чем у зверья,
а корень зла – живей, чем корень пня.
Спасённый – лев, иль орденский подонок?
Насколько он бесчувственней бревна?
В монастыре, в доступных ей покоях,
взирая на бойца из незнакомых,
была принцесса вновь удивлена…
…Очнувшийся маркиз де Молина
свою сиделку встретил с подозреньем,
но слишком был пригож лицом, сложеньем,
чтоб девушке казаться бирюком:
– Да разрази меня – дебила – гром,
чтоб возле вас познать бы воскресенье!..
Должно быть, вам обязан был спасеньем
Эрнандо Молина. Не слаб я зреньем,
но, верно, обескровлен был врагом –
козлом, что взял меня своим везеньем.
Жизнь возвратили вы каким мне зельем?!
Я где лежу? Каким, узнать бы, злом
похищен у меня пакет с письмом»!
Принцесса протянула с омерзеньем
ему пакет: – Прошу простить за шмон.
Лежали без гербов вы и знамён.
Надеюсь, оклемавшись, не в обиде
вы на меня, что я во вскрытом виде
нашла письмо? Коль есть такой изъян,
пакет предназначался явно вам,
Эрнандо Молина. – Маркиз Валенса.
Могли б определить вы по кровям.
– Да, кровь у вас обИльно шла из ран.
Кто с вами был так груб, я ни бельмеса.
– В привязке к монастырским конурам,
вы не скромнее ждавших нас у леса.
– Мерси, что вы не жертва энуреза!
Считайте, мы в расчёте по нулям, –
в глазах маркиза дрянь (не мать Тереза),
принцесса всё ж не корчилась от стресса:
– Предвзятостью достали вы! Ну, прям
всезнайка кафедрального замеса!
– Подкладку распороть сочли уместным!
Такая любознательность к нутрам
чужих камзолов – мерзость, в самом деле!
Вы склонны к мародёрству по утрам?!
– Мы ради перевЯзки вас раздели.
Печётесь о письме, как неврастеник.
Да ваш камзол открыт был всем ветрам!
Маркиз был слаб, но вылез из постели,
глаза открыто гневом заблестели:
– И вы, мадам, прочли – что за бедлам! –
всё, что не предназначено в нём вам?!
Но в чём же заключалась доблесть цели?!
В пристрастии к вещам и хреновням?!
Вас мародёром сделала власть денег?
– Я не мадам, любезный неврастеник.
Мадемуазель. Вы с того света впрямь
изъяты Генриеттою Французской!
– Я думал, монастырской карапузкой.
Пардон, не дрЯнь вы. Но письмо не хлам!..
Что ж, к вашему высочеству не хам
какой-то обращается! Я спуску
за мародёрство ваше вам не дам!
– Кто тут сильней, вопрос пока что спорный.
Оставьте неуместный тон ваш вздорный!
Вас вообще никто не грабил: шпоры
серебряные, золото – при вас.
Бывает всё обходится без бойни,
но до белья ограбят, не кривясь…
Хотя… при вас нет ни коня, ни пони…
Письмо и перстень целы, а препоны
никто в монастыре вам не чинит
и вам тут никого не очернить…
Принцесса призадумалась, припомнив
письма повествовательную нить.
Субиз усвоил все уроки, кроме
того как им папистов приструнить.
Ла Рош-Гюйон, что в Лувре бдит при троне,
помочь бессилен, хоть и эрудит.
Таиться в стороне – не стоит крови?
Всегда Лувр актуальнее, чем скит,
но в Лувре и прелАт отнюдь не спит.
Принц сетовал, что всех французских терний
не избежать, как тех хитросплетений,
что внёс де Ришелье со всех сторон.
Людовик, мол, отнюдь не отстранён
от Ла-Рошели в мыслях. Факт измены
озвучен кардиналом откровенно.
В Париже бьют тревогу, не ровён
час, Ла-Рошель восстанет беспримерно!
Уж коль очаг войны не устранён,
король велит усилить непременно
пред Ла-Рошелью весь укрепрайон.
Всё даст, чтоб ларошельцам стало скверно
от мыслей про измену. Не про дом.
И вот тогда… в дерьме – весь план… пардон…
встаёт пред протестантами проблема:
коль всё пойдёт по воле суверена,
создать анклав свой – мыслимая ль тема?!
В письме ничем таким не окрылён,
Субиз писал в нём, что Ла Рош-Гюйон
от герцога узнал, от Бекингема,
что принцу Карлу прочат с двух сторон
в невесты аж испанскую инфанту.
Кому теперь потрафить может Фатум –
загадка для ближайших же времён.
Мятежный дух любя сильней знамён,
подполье не считая вороватым,
Субиз своЁ б вознёс из всех имён.
Взывая к адресату экспрессивно,
Субиз просил употребить все силы
на то, чтоб провоцировать отказ
Мадрида от союза всякий раз,
когда Карл будет свататься с поклоном.
Пока что Бекингем рад и беконом,
и флотом, и десантом слать привет
соседям-протестантам. Паритет
с Парижем нынче выглядит исконным.
В Мадриде же – от каждой твари вред.
Не брезгуют в Мадриде Альбионом.
Мадрид и Лондон дразнят беспокойным
вновь сводничеством мир. Чёрт с ним, с беконом!
Найдут ли под ногами братья твердь?!
Навек забыть бы вражьих партий бред!
А коль союз испанцев с Альбионом
злосчастно состоится, то уроном
для Ла-Рошели станет среди бед
наложенный на герцога запрет
(католиками ярого Мадрида) –
по ларошельским плакаться молитвам.
Тогда-то и пропасть им, самобытным!..
…Принцесса, не дерзка, зато вредна,
глазами повела в задоре на
заветный перстень, вновь давя на совесть.
– …Мой перстень? У меня их до хрена! –
тревожно зыркнул вниз де Молина. –
Рассчитывал я зря, – он внёс суровость, –
на вашу в этом неосведомлённость.
Излишни вопли ночи, сопли дня,
но раз уж так вы сами захотели…
Сейчас увижу я, на сколь бледна
бывает кожа у принцесс на теле.
Охота в омут сунуться до дна?!
Да знаете ли вы, кто я на деле?!
– Ваш орден Молчаливых мне знаком,
но только понаслышке, – гостя быстро
принцесса осадила языком. –
Ужель сподобил Бог узреть магистра
таинственного ордена, грехом
которого стал зов вершить убийства!
– Чего это смеётесь вы? Ужель
нет вовсе страха в вас, мадемуазель?
– Магистр! Угрожать сейчас нелепо.
Вы тут один. Кому искать вас слепо?!
И время против вас сейчас, и небо,
и вы слабей физически тех мух,
которые составили вам круг.
Испейте-ка куриного бульона
во славу сил Людовика Бурбона,
чтоб заново осмыслить мир вокруг.
Когда ж отступят слабость и недуг,
вы будете, поди, мне благодарны
как доброй героине вашей драмы.
– Вы – дерзкая натура и хлопот
со мной не оберётесь… кровь и пот…
но в здравости ума вам не откажешь.
Командуйте: «Пей с ложки и – быка съешь,
когда выздоровление придёт»!
– Когда оно придёт, я буду рада…
Ещё раз покормлю вас перед сном.
– Зачем вы возвратили мне письмо?
На вашем месте я отдал бы брату.
Но, рассуждая и ваш ум ценя,
могу знать цели маленькой богини?
Чего-то вы хотите от меня,
чего вам не способны дать другие.
– Вы правы. Мой Арман Ла Рош-Гюйон
застрял в ужасно сложной переделке.
Замешан всюду, виноват кругом.
Измена государству! Но, как белке,
не век ему крутиться: эшафот
грозит дурашке безутешно – вот,
что, собственно, хотела рассказать я,
чтобы Армана выторговать жадно.
Армана полюбив, не премину
я быть с ним в жизни праздной и непраздной.
Сейчас он в Ла-Рошели и ему
Париж стал запрещён под страхом казни.
Людовику и матери про нас
донос, поди, в таком был пошлом виде,
что сослана была сюда в Прованс
я в монастырь. Меня возненавидел
родной мой брат за то, что я проста.
Луи смекнул, что вряд ли б обуздал
стремление моё сбежать к Арману.
А монастырь отнюдь не пропуск в даль.
Сбежать отсюда мне не по карману.
Тупик отяготил на сердце рану.
– Но вашему высочеству помалу
тут не смягчить своей проблемой крыс…
– Вы тоже как-то связаны, маркиз,
с особым положеньем Ла-Рошели.
Но если в ней Арман д’ Эгмон – мой приз,
то вЫ-то отчего так помрачнели?!
– Наш орден сотни лет ведёт борьбу
за святость, чистоту всей Божьей веры.
Людей видали многих мы в гробу,
но мы – душ человечьих инженеры.
Врагом заклятым будет Ватикан
для нас, пока его не одолеем.
Полил я кровью на кровати ткань.
Глядишь, из-за папистов околею.
Но я – лишь незначительный этап
в истории сражения за веру.
А Ла-Рошель – наш самый крупный штаб
во Франции, где папскую всю скверну
мы вычистим. А как – известно МНЕ!
Устроить Божье царство на земле
сам для себя стремится Ватикан лишь,
решив, что преуспеет. Божья кара ж
настигнет узурпаторов, когда
наш Орден и вся праведная паства
орудьем станут Божьего суда.
Жить не по Божьи правилам опасно!
Рассказываю это вам, чтоб ясно
вам было, что скакать туда-сюда
кому-то – это против Божьих правил.
Коль граф ваш – воск, то я б его не плавил…
Вдруг сАм он сдаст позиции за так?
– Не вешайте на графа всех собак!
– Он сам, зайдя в любые дебри лает.
– Ла Рош-Гюйон – граф гордый, не слабак.
Опасностями он пренебрегает
иль рядом балансирует на грани.
Маркиз, во власти вашей сделать так,
чтоб граф без отступных и покаяний
не стал бы фигурантом вообще
судебных разбирательств и горшей
потом ему не стало бы, чем ныне.
Пусть все его подельщики чумные
мечтают до конца нести свой крест,
но графу не грозит пусть впредь арест.
– Меня вы удивили. Что-то есть
в вас этакое, что даёт мне право
пред Богом помогать вам вне Устава.
– Яд ли в корзине, шило ли в мешке –
всё в ход пускайте! Есть сквитаться с кем!
Пусть будет полутайная расправа.
– Я силой обладаю тайной, но
в корзине не сижу, латая дно.
Коль д’Эгмон способен мыслить здраво,
открою графу я тайник в пути.
Спасителен, что слева ход, что справа.
Надеюсь, что Арман ваш – не раззява.
– С волками волком стать, как ни крути.
Врагов у графа много, но красава
он, даже ставши волком во плоти.
– Врагов отвадим, ад их поглоти!..
А вам… больной иль здравый я не страшен?
Во тьме умею затыкать я рты…
– Не побоюсь ночной я темноты!
Всё сделаю, чтоб вылечить вас раньше,
в сиделках оставаясь не от блажи!..
Пусть даже спиногрыз вы, пусть Нарцисс!
Пусть даже это всё вас найду в вас дважды!
Я вас спасу – спасенье лишь найдись
без тех, что были тут, без дур надысь!
Вы ослабели не до дурноты?
Надеюсь, вы взглянули (не однажды)
без мысли, что спасу, вам честь отдавши?!
– Давно я выше этакой продажи.
Я с истиной земной давно на «ты».
Без глаз моих все слепы, как кроты!
– Маркиз, я верю, убедИлась даже:
вы благородны! – Но без променажа
кое-куда мне через день – кранты.
– Надеюсь, от Прованса до Ла-Манша
теперь у нас во всём навек лады?
– Наивность импонирует мне ваша,
пусть я и вижу, как вы молоды.
– Я по годам – наивная милаша,
но внешне дамам роковым сродни.
– Согласен я, пока мы тут одни,
вас в том я убеждать, красой заряжен,
чтоб становились вы ещё бы краше.
– Зачем, маркиз, моя вам красота?
– Не то чтобы я гУбы раскатал,
но, всё-таки, на вас имею виды –
те некие, что чести не в обиду.
Хоть вы и католичка, но словам
моим внимали, истину ценя в них.
Вы будете полезными вновь нам,
как только обретёте должный навык…
(продолжение в http://www.stihi.ru/2016/07/13/5057)