Памяти моей испепеленной родни
Первое пламя листвы
ветер случайный раздует.
Девочка в платье весны
над волосами мудрует.
Раннее солнце в пустом
зеркале вышьет не глядя
нежную молодость - “гладью”,
грешную старость - “крестом”
Девочка! Руки твои,
их колдовское круженье -
то ль отраженье любви,
то ли по струнам скольженье.
И невозможно понять
эти проворные пальцы,
взгляд отрешенный ронять
на застекленные пяльцы.
Я бы спросил наугад:
-Что ты затеяла? Кто ты?
будь это Моцарта взгляд,
заживо брошенный в ноты.
Я бы поддался сполна
злому мужскому наитью,
будь ты, и вправду, сильна
женскою, зверскою прытью.
Будь это, вправду, закат
женского звёздного часа,
долгий взыскующий взгляд,
неузнаванья гримаса,
я бы роптал начеку
в зыбком зияньи развязки.
Впрочем, не мне, чудаку
зеркало делает глазки.
Впрочем, и ты - не она...
И ничего не исправить:
пряжа судьбы - седина,
неистребима как память.
И, обретенные вдруг,
эти шершавые строфы
так же, как воздух вокруг,
пахнут дымком Катастрофы...
Но погребальные сны
странным виденьем согреты:
девочка в платье весны -
детства цветные секреты.
В этой жемчужной броне
неуязвима для мрака...
Будто озноб по спине -
счастье от взмаха до взмаха!
О, эти руки вразброс! -
мне начинает казаться,
что над стремниной волос
певчие птицы кружатся.
Что им судьбы холода
и дуновенья проклятий?
Словно шальная вода,
музыка падает с прядей.