Давит. Город пылает. Жмут стены горящей темницы
Давка везде – хоть в квартире один, под кондицио-
нервно, давление скачет. Воняет жарой из кондитерских,
от скользящих сквозь давку потеющих торсов кондукторских.
Город жжет за грехи – свой заветный кондуит раскрыл
и пошел браковать некондицию.
Собирай бабос. Выплачивай контрибуцию.
Отступай в безнадёжно забытые богом кибуцы.
Возьму и чухну в какое-нибудь Почечуево,
в лачугу к бабуле, что полуокочуренных даже врачует!
Почечный чай намучу с чабрецом и пачули.
В чаче вымочу тёрн – почти пачаран,
ну не чудо ли?
По вечерам прям совсем по чуть-чуть его,
по отакот,
безо всяческого чересчурства,
Чтобы очухалось то, что на ощупь – чёрство.
Старая ведьма, гони очумевшее чёртство,
верни меня в чувство.
Позабыть городского неба призрачное убожество.
Пялиться в рожу луны и в звёзд шебутные рожицы.
Лишь рюкзак сложи –
дальше как-то оно да сложится.
Стать на острове. Квасить, удить подлещика,
у костра по ночам глотку драть под Лещенко,
эй, дружбанчик, ану-ка, подлей чайка,
расскажи в сотый раз, что нет рыбки подлей, чем карп.
Тут – работа, разгул и сон, безнадёжный триптих.
Там же – жизнью пышет любой стебелек и пыптик.
Посмотри, как спокоен, как этот трип тих!
Как от сказки фантастика неотделима, как ихти-
андерсон плавай, вдыхая июнь и пихты.
Замирай, забывая и трубкой задумчиво пыхать.
Ешь эту похоть, ложкой ешь эту похоть!
Пей её – хоть бутылками, грамм по 100 хоть,
в этом – выход...
Побыть хоть немного в посконной такой пасторали
– руки порасцарапали, ноги порастирали, –
вспомнить, что всё меняется по спирали:
сверху – замкнутый круг, кольцевая гонка, пустое ралли,
сбоку – штопор, закрученный в пасти нарвальей.
Всё зависит от плоскости, пасторы врали.
Так что мысли в 3D –
бери плоть, бери кровь,
но не верь морали.
А чуть что – так сразу проваливай,
сразу провали...