Ты сидишь на табуретке, подтянув согнутые ноги к подбородку.
Сквозь слезы все пытаешься рассказать о том, о нем...
Гремит гром, боюсь ранить, вскипает память.
Не устаю поражаться твоей гибкости и доверчивости.
Потоки льющихся откровений списываю на повышенную внушаемость
и жизненную гуттаперчивость, назовем это актерской привычкой.
Никогда, никогда не считал тебя истеричкой, да и как можно привыкнуть
к женским слезам, а вот привык, может просто устал бороться с этаким
Каверзинским водопадом, текущим по смуглым коленям горячих скал,
застывающим кизиловым маникюром на длинных пальцах ветвей.
Аллюром проносятся за окном облака, подгоняя сутки к исходу.
И хочется народу поскорее вернуться в свои прокопченные норы.
Ни у тебя, ни у меня норы нет, поэтому ты иногда приходишь ко мне,
я к тебе не прихожу никогда.
Слезы, слезы... нити бесконечной длины, их можно заплетать в жиденькие,
выжженные перманентом косички, гладить нежно от темечка до худых острых плеч.
И расческа не нужна твоим тонким, словно струйка из ржавого чайника, волосам.
Жадно радуюсь новым слезам, леманским бакланом зову их «сюда, сюда».
Коммунальную кухню постепенно заполняет вода, пробивается из всех щелей,
льется каскадом с люстры, вытекает из чашек, кастрюль, подбирается к двери.
Уверен, это временное явление и не набираю «ноль, ноль, девять».
Табуретка уходит вместе с тобой на глубину, вспенив мутную воду.
Гидрометцентр опять ошибся, передавая сухую солнечную погоду.
Друзья не верят, когда рассказываю про Каверзинский водопад на моей кухне,
да и не надо. Если честно, у меня и нет никаких друзей, сослуживцы твердят
«уволят тебя, Николай, не пей». А как не пить твое горькое-горькое горе, оно
вечно со мною, переливается через терпения край, горло душит и так хочется
когда-нибудь доплыть до суши.
Звонок — доставка — спасительные суши. Вынимаю из футляра сосновые хаси.
Твои гибкие, легкие, быстрые пальцы мгновенно превращают их в весла.
На руках донес бы... Табуретка выныривает и плывет по течению в сторону ванны.
Соседи ворчат, «опять приходила Анна», на лестнице следы ее мокрых ступней.
Только б с ней... Прощаясь, шмыгаешь носом «после стольких лет слез,
мы с тобою чисты и невинны, как дети». Но я-то знаю, мы с тобой просто
гордые лоси и наше предназначение — поодиночке уходить в долгую осень.