(предыдущий фрагмент главы "Фаворит двух королей и его брат". Роман "Миледи"
http://www.stihi.ru/2016/10/11/3799)
...Без прав дворянских шастать по гостиным
во двор чужой влез, будучи настырным,
влюблённый с устремлением, ей-ей,
всё лицезреть, вплоть до игры теней.
Среда богинь живёт особым стилем?
Наверно, нет ни крыс, ни вредин в ней…
С желаньем будоражащим, но мирным
увидел встречу лиц наедине
Джон издали в подсвеченном окне:
красотку с импозантным дворянином.
С таким, что в горы – жуть, что по равнинам…
«Мне выпала дилемма из дилемм:
я либо ем вприглядку, либо ем», –
Джон огорчён, что чудо скачет мимо…
У Джона не жирафа ли тотем?
Подглядывать – желанье применимо,
но мало что услышишь, между тем.
Ни звука не проникло из-за стен.
Стекло не пропустило речь и имя.
Но, слава Богу, нету между ними,
видать, любовной близости совсем!
...Где чувств фонтан, там – ревности бассейн.
На ангела смотреть, слюну роняя,
привычка не совсем ещё родная,
но Джон готов лишиться всей слюны.
Был взор усилен отблеском луны.
Кто не смотрел на гостью, как на чудо,
кто выглядел таинственно, но круто,
наверно, пожелал ей то ли благ,
то ли… к делишкам собственным припряг…
Никто ещё не знал, что рано утром
суровый незнакомец второпях
(из рук не выпуская длинных шпаг)
внезапно съедет из дому с вещами…
Карета мчалась, остывал порог.
Какие же симптомы предвещали
причину, что внесла переполох?!
Ну а пока (влечения пролог)
грудь Джона охватил истомы обруч.
Всерьёз он был влюблён, но сам собой прочь
убрался – здравый ум неумолим,
дух под мещанской маской стал раним.
На следующий день, вернее, в полночь
у дома, что покинул дворянин,
крутилась подозрительная сволочь:
у двери трое, и во двор – один
украдкой прошмыгнул. И сам не свой – злость
Джон в образе кипящего котла
почувствовал немалую, когда
представил всю опасность и серьёзность,
что ждут ночной девичий пешкодрал.
Злодеи не с бокалом лимонада
красотку ждали к кастингу мадонн.
Дев чёрт в ночи выгуливал, маня до
губительной черты. Тут не амвон!
Джон выглянул в окно. Чьё ж это чадо
себя в ночь бережёт из ряда вон?..
Засаде нанести пора урон.
За юных женщин страшно. Вот досада!
Но ход шпионов будет предварён!
Ведь из окна считал Джон не ворон.
Две дамы приближались. Это ж надо
так «жаждать» грабежа, иль похорон!
Их смелостью виконт был покорён.
Пока не заработала засада
и воздух ночи был лишь накалён,
Джон выбежал со шпагой наголо,
а в каждом пистолете – по заряду.
Из пистолетов пару раз он кряду
пальнул не зря в ближайшее хайло
(чем по расходу пуль превысил скрягу).
С раненьями пока что пронесло.
Был не похож английский бой на драку.
С виконтом угодивший в передрягу
враг причинить не смог ответно зло,
но сдох, не маскируясь под беднягу.
Двух Джон пустил, как минимум, в распыл.
По скорости воздействий на ватагу
две пули в цель – эффектный образ сил!
Со следующим, переняв атаку,
и сходу в полумгле скрестив с ним шпагу,
покончил Джон не сразу. Но сразил.
А третьей маске не дал сделать шагу
слуга виконта – смертью пригрозил.
Ну а четвёртый был неотразим,
поскольку в бегстве, к собственному благу,
вернувшись со двора, смерть не дразнил…
– Не вдруг очнётся враг от пораженья.
Что ждёт нас скоро? Я – не ворожея.
Но лишний раз не лезу на рожон, –
виконт по сторонам ворочал шеей. –
Сударыни, мы вас постережём,
а вы держитесь нас без рассуждений.
С той стороны на улице ещё
какие-то во мгле я вижу тени.
Они отсюда кажутся толпой,
но вызов нам на бой не прокричали…
Девицы, оценив добро, в печали
и в ужасе тряслись, само собой.
Всего-то лишь минуты пробежали,
а кажется, час бойни дан Судьбой!
Девицам впору выть, как на пожаре.
Чуть не попали сходу на убой!
Не сеявши, такое вдруг пожали:
сраженье там, где, крадучись, шуршали
девчушки лишь вдвоём, а не гурьбой!
Гром выстрелов и чад пороховой.
Бедняжки души аж до пят ужали,
но свой попридержали визг и вой,
всё ж выехать надеясь на кривой.
Какой кошмар для нежных двух бутонов!
Что ж им передвигаться лишь ползком?!
А тут отнюдь ведь не квартал притонов!
Рисковым юным дамам не в укор…
В пространство, где остались все препоны,
вгляделся Джон: «Резерв их? Аж при нём мы
добычу их уводим. Наш фурор»!
Откуда ни возьмись, ещё шпионы
во тьме нарисовались, но в упор
не сунулись. Джон стал для них сюрпризом.
С их точки зренья, Джон преступный взор
внёс в их дела, творя свой произвол…
…Спасителем красавицами признан,
Джон до соседней улицы довёл
подружек – там стояла их карета,
и лошадь мирно хрумкала овёс.
Признательность девиц, английский форс,
мерси-мерси и миг возник ответа,
что ж дальше делать в ночь метаморфоз…
От женщин игнорируя вопрос,
как шайке он задал такую порку,
Джон млел, но отследил всё бодро-зорко:
– Их шайка там теперь нам не вредна.
Толпа погони храбростью бедна.
– Квартиру вашу ждёт теперь разор. Кой
чёрт дернул вас соваться в наш бедлам! –
признательность озвучила красотка
не на словах. – Пред вами в рост – беда.
– Без драк кровавых жизнь у нас скудна.
Бои нам – как ирландская чечётка!
Чем дольше, тем бодрее в никуда.
– Нельзя вам возвращаться, господа,
туда, где ждёт вас смерть! Признайте чётко!
Теперь, считайте, вы – мой гость. Айда
со мной – вам обеспечена ночёвка.
И там вам не грозит невроз, скандал.
Уйдём от риска, будем осторожны!
– Какие бы ни встретились там рожи,
я время до утра бы скоротал,
коль там у нас не спросят паспорта…
Ударим прытью вскачь по бездорожью?
– О пешей – вспоминать я буду с дрожью.
Слуга нашёл занятие для рта
(поскольку стресс сидел уже в печёнках):
– Спать, спать, спать, спать, – звучало, как речёвка,
в устах слуги. – Бог взялся нас пасти!
Джон наводил к «ударнице» мосты:
– Проблемы ваши очень непросты.
Наезд по вашу душу – не рисовка.
Но чьи вы потревожили бразды?
Кто счёл, что вы – их приз, а не дешёвка,
чтобы загнать свои же в гроб ряды!
Шла из-за вас не просто потасовка.
Кто ж угрожал вам, чудо доброты?!
– Не спрашивайте, иль грозит размолвка…
Я в восхищенье, как дрались вы ловко
в условиях и тьмы, и тесноты!
– Защитой стать для дам – здоровый стимул.
Я рослый. Всё мне видно с высоты.
Но речь не о моей длине, вестимо.
За вас переживать невыносимо!
Ужель с самою Смертью вы на «ты»?
– Выпячивать навязчивость красиво ль?!
Чтоб дружба оставалась наша сильной,
нельзя вам лезть в глубины темноты,
которая окажется трясиной…
Словесных хитро-мудрых кренделей
Джон много перевёл с отдачей скудной
(питаясь информацией лоскутной):
– …Надеюсь, что не будет путь длинней,
чем на тот свет. Впрямь рядом Смерть-лахудра.
– Вам некуда деваться, да и утро,
как говорится, ночи мудреней…
«…Ей не нужны румяна или пудра, –
не смея повести себя вольней,
Джон любовался дамой, как во сне. –
Какая кожа! Как из перламутра»!..
Красотка (счастье выпало быть с ней)
виконту становилась всё милей…
Карета подвезла к перилам Лувра,
и дальше прокатилась в полумгле
уже по охраняемой земле
к какой-то двери узкой, чуть заметной.
И не мечтая о таком жилье,
Джон изумлён был: а с простой ли смертной
в карете прокатился он сюда?!
Сперва привстав, совместно оседал
Джон с челюстью своей, но незнакомка
вопрос предвосхитила вслух негромко:
– Невзгоды все конечны, как всегда.
Ну, вот мы и на месте, господа.
Чертоги Лувра и во тьме приметны.
Мы – фрейлины принцессы Генриетты.
Пока жар изумления спадал,
Джон и помощник вышли из кареты.
Пока Судьба свой строит лабиринт,
Джон сквозь него – насквозь, как супервинт!
Внедрение не вечно как аренда.
Опасное зимой – тернисто летом…
Джон нагулял в поездке «аппетит»
и хвост держал всё больше пистолетом:
– Ох, повидал я в жизни, аж претит,
различных женщин по ночным каретам!
Они – не чмо, как я – не троглодит.
Но где им всем стоять за вами следом,
когда от них надёжно оградит
вас фактор вашей красоты моментом!
На вас едва ль кто может походить!
Из зависти лишь могут нахамить.
Флиртуя, Джон не стал бы самоедом,
не всякий мадригал свой счёл бы бредом.
Кто сам себя давно без смеха мнит
удачливым матёрым сердцеедом,
тот явно с Джоном солидарен в этом…
– Лувр обветшал, но всё ж не мегалит.
А вам в нём – ярким выглядеть рассветом! –
пред девушкой не выглядя аскетом,
Джон намекнул, что в нём вся кровь горит,
себя он тут навек заякорит. –
Коль не нацепят на меня ошейник,
я буду тут, поскольку не отшельник,
безмерно счастлив в обществе харит
пожить, коль речи нет об одолженьях.
Та улыбнулась, мол, неплохо, бритт:
– На будущее, ежели горит,
чтоб не зашла речь о каких-то шельмах,
спросите де Монро. При всех сношеньях.
Теперь – о вас. Пусть век вас Бог хранит…
за милый ваш акцент в произношеньях.
И пламя в ваших душах, и гранит!
Должны мы так вас отблагодарить,
чтоб нынче вам не думать о сраженьях, –
при всех ночных совместных потрясеньях
принцесса пребывала в подозреньях.
А вдруг всё, что случилось – шкода, прыть
иных интриг его преосвященства?!
Вдруг эти люди, что её спасли,
впоследствии всплыть могут как послы
де Ришелье, ведя себя бесчестно?
В принцессе подозрительность уместна.
Не зря она приблизила гостей,
пообещав ночёвку им авансом.
А план проверки был из двух частей:
стравить гостей с Бутвилем ранним часом,
пока иметь не будет он вестей,
и надо присмотреться бы к нюансам
любого поведения гостей
со всей их добродетелью и глянцем.
Принцесса перед тем, как лечь в постель,
речам своим, улыбкам, реверансам
придаст особый смысл. А между стен
должно и что-то выплыть, пусть не разом.
В постелях, а не с гиканьем и плясом,
прошла спокойно ночь. А между тем,
среди бретёров волк авторитетный,
Бутвиль – телохранитель Генриетты –
к принцессе заявившись поутру,
узрел, что от неё, без прав на это,
выходит гость. Такое по нутру
не всякому, влюблённому в принцессу.
(А гость – красавец, кстати, и атлет.)
Тут целься шпагой мысленно, не целься,
а нужен минимальный этикет –
спросить, кто этот «хмырь» (кому он кент).
Бутвиль желал расправы, а не стресса...
(продолжение в http://www.stihi.ru/2016/07/17/8318)