Накануне Светлой Православной Пасхи,
Опасаясь, что святые проклянут,
Бросив бубен, и языческие пляски,
Притащив в избушку кисточки и краски,
Красил яйца, рьяно, пьяненький Якут.
Дело медленно, но верно продвигалось.
Вот уж яйцами завален был весь стол.
И в ведре уже почти, их не осталось,
А ЯкУту всё мерещилось, что мало.
Вдруг в избушку кто-то с улицы вошёл.
Вздрогнул он, и про себя слегка ругнУлся,
И поднёс к губам наполненный стакан.
С ним он медленно к порогу повернулся,
А увидев, тёплой водкой поперхнулся, -
Перед ним стоит суровый старикан.
Он босой, одет до пят, в одну рубаху,
И с окладистою белой бородой.
Сердце Ёкнуло в груди, слегка от страха.
Больно грозный взгляд, и с недовольной рЯхой.
Сразу видно, старичок-то не простой.
И окинув взглядом, вновь, босые ноги,
И уняв слегка волнение в груди,
Он спросил: «Чего застыл ты на пороге?
Чаю? Водочки? Устал, небось с дороги?
Не стесняйся, прямо к печке проходи».
Дед присел за стол, с осанкой благородной.
Отодвинул к краю с водкою сосуд.
«Может, слышал про меня Якут - негодник?
Люди имя дали - Николай Угодник,
Чудотворцем часто, многие зовут».
«От людей я слышал, вёл себя ты скверно?
А зимою здесь шаманил и камлал.
И без меры часто водку пил, наверно?
Как не христиАнин правоверный,
А язычник, пьяный с бУбном здесь скакал.
Знаю, знаю, что не для себя старался.
Мне известно, что Команде помогал.
Но и матом ты частенько чертыхался,
Нецензурной бранью часто разражался -
Чем «нечистому», силёнок придавал.
А теперь сидишь смиренно яйца красишь?
Грех пытаешься свой смертный отмолить?!
Только, думаю, что труд-то твой напрасен.
Хоть обряд Пасхальный этот и прекрасен,
Только с кем ты вместе яйца будешь бить?
Я подумал и принЯл своё решенье –
Чтобы тяжкий грех ЯкУту искупить.
Вот на Пасху, в День Святого Воскресения,
Ты яички эти все, без исключения,
Должен, С КЕМ-ТО, вместе стукаясь, разбить.
А исполнив, лишь одно моё желанье,
Ты помилован мной будешь, и прощён.
Постараешься, проявишь послушанье,
И смекалку, выполнив моё заданье,
Будешь вновь ты в Лоно Церкви возвращён.
И меня сейчас нисколько не волнует,
Где напарника найдёшь ты здесь в тайге.
Но учти, что я обман далЁко чую,
Без угроз тебе скажу я, напрямую -
От меня потом не спрячешься нигде.
И в момент старик, неслышно испарился.
Вмиг пропал, как будто не было его.
А Якут стакан допил, перекрестился,
Вновь на дверь с опаской, молча покосился,
И глаза протёр, но нету никого.
Если кто-то бы, на Пасху вдруг случайно,
Вдруг придя в тайгу, ЯкУта увидал…,
Был бы напрочь ошарашен, чрезвычайно,
Увидав такой «концерт» необычайный,
Он до слёз из глаз, до рвоты хохотал.
В тот день в тайге, смеялись даже зайцы.
Стоял олень, башкой привязанный к сосне.
Глаза полнЫ печали были у страдальца,
Меж ног висели фиолетовые яйца,
А мох вокруг, был весь в желтках и скорлупе.
А как ещё, мне было вымолить прощенье?
Никола строго пригрозил, мол: «Азм воздам».
Попав в безвыходный тупик и положенье,
Для ритуала мне, к большому сожаленью,
Пришлось покрасить яйца, бедным оленЯм.
«Зато я чистый, перед совестью и Богом» -
Якут под вечер сам с собою размышлял:
«В сезон хоккейный, снова погрешу немного,
За «Авангард», за Корноухова родного».
А сам оленю, яйца тряпкой оттирал.
28.04.2016
фото из интернета