Как-то полночью угрюмой, утомлённый тяжкой думой,
Я дремал над фолиантом старых повестей, но вдруг
Сон прервался мой несчастный, в дверь послышался неясный,
Очень тихий и неясный, леденящий душу стук.
"Это поздний гость, — решил я, — постучался ко мне вдруг
Добрый старый друг".
Помню я довольно ясно, то декабрь был ненастный,
Освещал янтарный уголь призрачным огнём ковёр.
Утра ожидая сонно, всё листал томов я сонмы —
Утешенья пил я сому по утерянной Ленор.
Имя светлого созданья, наречённого Ленор,
Мне запретно с давних пор.
Отсвет пламени узорный по лиловым крался шторам,
Душу страхом наполняя, неизвестным до тех пор,
И твердил я замирая, всё никак не открывая:
"Постучался, полагаю, заглянул ко мне на двор
Добрый друг, его, конечно, не видал я с давних пор, —
Поздний визитёр".
Наконец, в поту холодном, вымолвить сумел я: "Кто там,
Как же тихо вы стучите, леди или джентльмен!
Вы подкрались очень странно, постучались так нежданно".
Я открыл — лишь ветер хладный душу выморозил мне,
И застыл я, прислонившись обессиленно к стене,
Словно бы во сне...
Долго вглядываясь в темень, содрогаясь от сомнений,
Молча я стоял у двери, словно чуя приговор,
И печально мне внимала, ничего не отвечала
Ночь, когда "Ленор" звучало, я шептал во тьме "Ленор".
Пустота вбирала жадно имя горькое Ленор,
Пряча память на запор.
Я вернулся в дом угрюмо, погружённый в свои думы,
Но покоя не дождался: в ставни дома моего
Громче прежнего стучали, и забыв свои печали,
Побежал скорей встречать я незнакомца моего,
Но не видно за окошком вовсе гостя моего, —
Ветер — больше ничего.
Я раскрыл окно, и тут же, с криком резким и натужным,
Словно вестник мрака, ворон показался за окном.
Будто древнее проклятье, будто смертное объятье
Чёрный мой ступил приятель в старый полутёмный дом.
На Паллады бюсте бледном ворон сел, тяжёл, весом,
Словно рунный древний том.
Улыбнулся я усилью важному, с которым крылья
На Паллады бюсте бледном чёрный ворон распростёр.
"Ты потрёпан жизнью, вижу, силой духа не обижен, —
Так скажи же, мрачный призрак из плутоновых озёр,
Царственное твоё имя, что носил ты до сих пор", —
Ворон каркнул: "NEVERMORE!"
Удивился я ужасно речи ворона столь ясной,
Я своей душевной смуте явный тут прочёл укор.
Согласитесь и заметьте, что немногим лишь ответит,
Редко вестник с того света с кем-то вступит в разговор.
Птица или чёрный призрак — этот ворон-визитёр
По прозванью NEVERMORE?
Ворон, угольно черневший, на Паллады бюст взлетевший,
Вымолвил одно лишь слово мне, и больше ничего.
Замолчал он, как убитый, и застыл он, словно влитый,
И промолвил я сердито и не глядя на него:
"Ты покинешь меня утром, как другие до того", —
Ворон каркнул: "NEVERMORE!"
Вздрогнул я, когда внезапно, снова чётко, снова внятно,
К месту так ответил ворон. Глядя на него в упор,
Я промолвил: "Я уверен, — был, как я, весьма растерян
Тот, кто, мрачным мыслям верен, обучал до этих пор
Ворона сей странной речи, что звучит как приговор,
Знак судьбы сей NEVERMORE".
Двинул я бержер старинный к птице, что сидела смирно
На Паллады бюсте бледном. Тёмный страх пустив на двор,
В шелесте лиловой шторы слыша прошлого укоры,
Я решил, пусть скажет ворон, злой фантом мой, от кого
Этот мрачный клич слыхал он, как узнать мне у него —
Что же значит NEVERMORЕ?
Размышляя так, сидел я, и на птицу не глядел я,
Чьё буравящее око в сердце впилось, как багор.
Молча, тьмою окружённый, в думы тихо погружённый,
Размышленьем утомлённый, и лиловых шелест штор,
В свете ночника мерцавших, всё шептал мне о Ленор,
Ускользнувшей в NEVERMORE.
Только воздух вдруг сгустился, и внезапно появился
Смирны запах, так, как будто ангел крылья распростёр.
"Знаю, знаю, — тут вскричал я, — чтобы утолить печали,
Послан был мне Безначальным, чтоб забыть мою Ленор,
Вестник сей с напитком грёз. Дай же, дай же мне его!"
Ворон каркнул: "NEVERMORE!"
"О пророк, посланец Неба, или недр ада, где бы
Ты ни жил до этих пор,
Порожденье преисподней, или просто непогоде
В дом заброшенный в угоду, есть ли где Небесный Двор?
Во врата Иерусалима вделан ль яспис до сих пор?"
Ворон каркнул: "NEVERMORE!"
"О пророк, посланец Неба, или недр ада, где бы
Ты ни жил до этих пор,
Заклинаю Всемогущим, прославляемым всем сущим,
В чьих чертогах гимн поющих ангелов не молкнет хор,
Встречу ль я в Раю прекрасном деву с именем Ленор?"
Ворон каркнул: "NEVERMORE!"
"Будь тогда последним слово это — я вскричал сурово, —
Прочь, чудовищная птица, вестник ложного суда!
Прочь же ворон, прочь же, скоро
Улетай к своим озёрам, где Плутон царит всегда!
Вынь свой коготь мне из сердца, дверь захлопни навсегда!"
Каркнул ворон: "НИКОГДА!"
Ворон всё не улетает, и по сей день восседает
На Паллады бюсте бледном, как предвестие суда,
И буравит адским оком, чёрный демон мой жестокий,
И в неярком свете лампы тень его видна всегда,
И моя душа больная из объятий тени ада
Не вернётся никогда.
Edgar Allan Poe. The Raven
Once upon a midnight dreary, while I pondered, weak and weary,
Over many a quaint and curious volume of forgotten lore,
While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping,
As of some one gently rapping, rapping at my chamber door.
"'Tis some visitor," I muttered, "tapping at my chamber door
Only this, and nothing more."
Ah, distinctly I remember it was in the bleak December,
And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor.
Eagerly I wished the morrow; vainly I had sought to borrow
From my books surcease of sorrow - sorrow for the lost Lenore
For the rare and radiant maiden whom the angels name Lenore
Nameless here for evermore.
And the silken sad uncertain rustling of each purple curtain
Thrilled me - filled me with fantastic terrors never felt before;
So that now, to still the beating of my heart, I stood repeating,
"'Tis some visitor entreating entrance at my chamber door
Some late visitor entreating entrance at my chamber door;
This it is, and nothing more."
Presently my soul grew stronger; hesitating then no longer,
"Sir," said I, "or Madam, truly your forgiveness I implore;
But the fact is I was napping, and so gently you came rapping,
And so faintly you came tapping, tapping at my chamber door,
That I scarce was sure I heard you" - here I opened wide the door;
Darkness there, and nothing more.
Deep into that darkness peering, long I stood there wondering, fearing,
Doubting, dreaming dreams no mortals ever dared to dream before;
But the silence was unbroken, and the stillness gave no token,
And the only word there spoken was the whispered word, "Lenore!"
This I whispered, and an echo murmured back the word, "Lenore!"
Merely this, and nothing more.
Back into the chamber turning, all my soul within me burning,
Soon again I heard a tapping somewhat louder than before.
"Surely," said I, "surely that is something at my window lattice:
Let me see, then, what thereat is, and this mystery explore
Let my heart be still a moment and this mystery explore;
'Tis the wind and nothing more."
Open here I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter,
In there stepped a stately raven of the saintly days of yore;
Not the least obeisance made he; not a minute stopped or stayed he;
But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door
Perched upon a bust of Pallas just above my chamber door
Perched, and sat, and nothing more.
Then this ebony bird beguiling my sad fancy into smiling,
By the grave and stern decorum of the countenance it wore.
"Though thy crest be shorn and shaven, thou," I said, "art sure no craven,
Ghastly grim and ancient raven wandering from the Nightly shore
Tell me what thy lordly name is on the Night's Plutonian shore!"
Quoth the Raven, "Nevermore."
Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse so plainly,
Though its answer little meaning - little relevancy bore;
For we cannot help agreeing that no living human being
Ever yet was blest with seeing bird above his chamber door
Bird or beast upon the sculptured bust above his chamber door,
With such name as "Nevermore."
But the raven, sitting lonely on the placid bust, spoke only
That one word, as if his soul in that one word he did outpour.
Nothing further then he uttered - not a feather then he fluttered
Till I scarcely more than muttered, "other friends have flown before
On the morrow he will leave me, as my hopes have flown before."
Then the bird said, "Nevermore."
Startled at the stillness broken by reply so aptly spoken,
"Doubtless," said I, "what it utters is its only stock and store,
Caught from some unhappy master whom unmerciful Disaster
Followed fast and followed faster till his songs one burden bore
Till the dirges of his Hope that melancholy burden bore
Of 'Never - nevermore'."
But the Raven still beguiling all my fancy into smiling,
Straight I wheeled a cushioned seat in front of bird, and bust and door;
Then upon the velvet sinking, I betook myself to linking
Fancy unto fancy, thinking what this ominous bird of yore
What this grim, ungainly, ghastly, gaunt and ominous bird of yore
Meant in croaking "Nevermore."
This I sat engaged in guessing, but no syllable expressing
To the fowl whose fiery eyes now burned into my bosom's core;
This and more I sat divining, with my head at ease reclining
On the cushion's velvet lining that the lamplight gloated o'er,
But whose velvet violet lining with the lamplight gloating o'er,
She shall press, ah, nevermore!
Then methought the air grew denser, perfumed from an unseen censer
Swung by Seraphim whose footfalls tinkled on the tufted floor.
"Wretch," I cried, "thy God hath lent thee - by these angels he hath sent thee
Respite - respite and nepenthe, from thy memories of Lenore!
Quaff, oh quaff this kind nepenthe and forget this lost Lenore!"
Quoth the Raven, "Nevermore."
"Prophet!" said I, "thing of evil! prophet still, if bird or devil!
Whether Tempter sent, or whether tempest tossed thee here ashore,
Desolate yet all undaunted, on this desert land enchanted
On this home by horror haunted - tell me truly, I implore
Is there - is there balm in Gilead? - tell me - tell me, I implore!"
Quoth the Raven, "Nevermore."
"Prophet!" said I, "thing of evil - prophet still, if bird or devil!
By that Heaven that bends above us - by that God we both adore
Tell this soul with sorrow laden if, within the distant Aidenn,
It shall clasp a sainted maiden whom the angels name Lenore
Clasp a rare and radiant maiden whom the angels name Lenore."
Quoth the Raven, "Nevermore."
"Be that word our sign in parting, bird or fiend," I shrieked, upstarting
"Get thee back into the tempest and the Night's Plutonian shore!
Leave no black plume as a token of that lie thy soul hath spoken!
Leave my loneliness unbroken! quit the bust above my door!
Take thy beak from out my heart, and take thy form from off my door!"
Quoth the Raven, "Nevermore."
And the Raven, never flitting, still is sitting, still is sitting
On the pallid bust of Pallas just above my chamber door;
And his eyes have all the seeming of a demon's that is dreaming,
And the lamplight o'er him streaming throws his shadow on the floor;
And my soul from out that shadow that lies floating on the floor
Shall be lifted - nevermore!