Первые школьные сочинения мне диктовала мама.
Мама совершенно не интересовалась моими домашними заданиями, кроме литературы.
С появлением в пятом классе украинской литературы мамин интерес удвоился.
Как бы она ни уставала после работы на комбинате, но сочинение мы писали всегда.
Со временем её азарт сочинительства передался мне, но только к выпускному классу мама перестала править меня содержательно, оставив «себе» только грамматику и запятые.
Мамина бездетная одинокая подруга тётя Люся тоже принимала живое участие в написании моих сочинений.
Тётя Люся работала инспектором в детской комнате милиции, но на её творчестве это не отражалось.
Мама и тётя Люся обсуждали формулировки моих сочинений.
Их литературные беседы затягивались, уходили далеко от предмета, иногда перерастая в споры.
Когда тётя Люся уходила, мама ставила точку, говоря: «Люське нечего делать».
Однажды я случайно встретил в городе тётю Люсю в милицейской форме, фуражке, с чёрной папкой под мышкой и был совершенно потрясён, но не тем, что увидел своими глазами, а пониманием, что настоящая тётя Люся вечером у мамы на кухне сочиняет мои сочинения, а эта женщина-милиционер её клон как сейчас бы сказали.
В другой раз тётя Люся, дождавшись, когда мама выйдет, сказала мне: «Я очень хочу написать с тобой сочинение сама», намекая, что мама сковывает полёт её воображения что ли.
Теперь мама удивляется: «В кого ты такой уродился!»,.. а сама пишет школьные сочинения для детей всех желающих.
И тогда в школе и теперь, когда какой-нибудь текст ругают или хвалят, мама часто вспоминает следующую историю.
В конце 50-х мама окончила среднюю школу на Украине.
Писать о тех временах «в Украине» у меня нет никакой возможности.
Мамину подругу Валю оставили на второй год, и она взяла у мамы её школьные сочинения.
С переписыванием у Вали всё шло хорошо до сочинения по роману Андрея Головко «Бурьян» – крупного произведения украинской советской литературы, которого нам в 80-е уже не преподавали.
«Бурьян и есть бурьян», – однажды сказала моя мама своей учительнице Ефросинье Сергеевне, чем вызвала бурю.
Не путать с романом Ильи Эренбурга «Буря», Сталинская премия первой степени 1948 года.
Несмотря на конфликт с учителем, под маминым оригинальным сочинением стояла следующая резолюция всё той же Ефросиньи Сергеевны, (переводя с укр):
• «Тема раскрыта полностью. Использован фактический материал. Произведение прочитано и осмыслено. Допущены ошибки. 5/4».
Переписав слово в слово мамино сочинение и совершив умышленно на одну ошибку больше, Валя получила от Ефросиньи Сергеевны следующий отзыв:
• «Тема не раскрыта. Фактический материал не использован. Произведение не прочитано. Допущены ошибки 2/3».
«Где в мире правда!?», – возмущалась Валя, показывая маме обе тетради.
«Почему ты плохо относишься к «Бурьяну» Головко?», – спросил я маму ещё в детстве, не прочитав роман ни тогда, ни вообще.
«Многие характеры и частично сюжет, – ответила мама, – в романе Головко буквально повторяют «Поднятую целину» Шолохова» и стала называть мне фамилии героев из обоих текстов, сопоставляя их попарно, и даже указала на сюжетные повороты.
Через двадцать лет после прочтения, работая все эти годы на рабочей точке посменно в цехе на комбинате, имея в качестве самого начитанного собеседника тётю Люсю инспектора детской комнаты милиции!..
Без Интернета, без телефона и водопровода в доме на печном отоплении с огородом!..
Чем они жили, чем были живы и чем живём теперь мы, кто-нибудь объяснит мне эти новые сюжетные повороты!?
Но мама и тётя Люся, окончившая шизофренией и сумасшедшим домом, оказались не единственными людьми в данном литературоведческом исследовании, познавшими великую силу художественного слова.
С автором «Бурьяна» писателем Андреем Головко произошло нечто прямо противоположное, чем с тётей Люсей.
В Гражданскую войну Головко воевал поочерёдно за Украинскую Народную Республику, за белых, за красных и в армии Махно.
Дезертировал отовсюду, но перебегал не к врагу, а возвращался к жене и дочери.
Недолго жил на хуторе, а потом вновь возвращался на войну – иногда насильно, иногда ради пропитания, ведь мирная жизнь никак не наступала.
Критики оценивают «Бурьян» как мёртвый кондовый советский текст, но у Головко есть глубокие вещи, которые не издавались широко в СССР.
Головко начал писать «Бурьян» в доме для умалишённых, куда попал после того, как в 1924 году застрелил из боевого нагана жену, а на следующее утро – дочь.
Причины двойного убийства гадательны, а воспоминания современников противоречивы.
По мягкой версии Головко тяжело страдал от невозможности прокормить близких и задумал убить всех, но себя убить не смог.
Так он сам писал в предисловии к одной из своих книг, изданной всего однажды в 1926 году.
Совершённое убийство преследовало Головко всю жизнь. В каждом романе у него были отсылки к главному ужасу его жизни, но цензура их изымала.
В повести «Могу» герой Головко говорит:
«Выживут только сильные. А куда нам, хилым, деваться? Не сокрушайтесь, вымрем, и это — в наших интересах!
Только сильные, а не праведные, войдут в рай».
«Человек может все, даже порвать себя на куски».
Герой Головко смотрит на следы коровьих копыт на дороге и спрашивает себя: «Почему у меня не копыта?».
В 1941-м Андрей Головко 54-хлетним уходит военным корреспондентом на фронт. Ищет смерти, но доживёт до 75-ти лет.
«У него глаза, словно васильки во ржи», – ещё одна фраза, которую оставил нам Андрей Головко в 30-е годы, откуда навеки ушёл в социалистический реализм, где настиг мою маму, разминувшись с другой жертвой маминого художественного слова – грузчиком по имени Анатолий Бибик.
До войны половина населения нашего города было еврейским, и мамина школа до 1938 года была еврейской. Преподавание всех предметов велось на идиш.
Толик Бибик жил с матерью в 30-е годы в селе близ нашего городка.
Толик, его мать и все жители села были украинцами, хотя в нашем сегодняшнем понимании нация это нечто иное.
Большинство жителей села были безграмотны.
В свой черёд мать отправила Анатолия в школу, снабдив узелком с горбушкой хлеба.
Первой по ходу движения оказалась еврейская школа, где будущий грузчик обучался до третьего класса.
Безграмотная мать не писала с Анатолием сочинений и только случайно, сравнив чисто визуально каракули ребёнка с каким-то письмом, соседи обнаружили подлог.
К тому же Толик писал справа налево. Ученика перевели в русскую или украинскую школу.
До конца жизни дородный детина и выпивоха грузчик-украинец Анатолий Бибик порывался говорить на идиш, языке своего счастливого детства с каждым встреченным евреем, но безуспешно.
В конце 80-х, когда по стране с ускорением шагала Перестройка, в город стали приезжать весёлые американцы – на могилы предков.
Наряду со старым еврейским кладбищем Анатолий Бибик грузчик на местном комбинате оказался последней нашей еврейской достопримечательностью.
Активисты национального возрождения водили Бибика к заокеанским гостям и те находили таки общий язык, ввиду скромного потока сознания на идиш, вероятно.
От самих же активистов добиться большего и я не смог, записав за стариками два десятка выражений и глядя на учебник Сандлера, как баран на новые ворота…
Если тема не раскрыта, претензии направлять к Ефросинье Сергеевне.