Натюрморт за барной стойкой
За барной стойкой ты сидишь -
Моя любовь, моё проклятье.
Отель Les Chansonniers*, Париж.
Слегка мешают восприятью
Глаза, смотрящие с афиш,
И мой сегодняшний фетиш -
Твоё застиранное платье -
Почти мешок, почти Шанель.
Негрони, вычурный коктейль
С горчащей долькой апельсина,
Решил прикинуться хинином,
Пустив мне в кровь не лёгкий хмель,
А буйный ток адреналина.
Бульвар и близость Пер-Лашез
Внушают мысль, что мы в романе.
Невзрачный тип за стойку влез,
(К тебе поближе - между нами),
Так, что там у него в стакане?
Не то абсент, не то шартрез.
Одно прицельное движенье -
Зеленоватый алкоголь
На стойке множит отраженья
Скрещений взглядов, рук и воль.
Сбежал за столик нувориш.
Ты по-французски говоришь,
Как парижанка - так небрежно.
А я меняю неизбежно
И s'il vous plait* на por favor*,
И suis* на soy*. Мой приговор:
Я эмигрант в любой стране,
И я люблю тебя вдвойне,
За то, что ты везде как дома,
Как будто с детства всем знакома.
Смешно, что в барной толкотне
Мы всё равно наедине.
Ты словно въелась мне под кожу -
Двойник, зеркальный антипод.
Отель, Париж. Не важен год,
И время года, в общем, тоже.
Звуки, разумеется, передаются примерно.
* Ле Шансонье
* Силь ву пле - пожалуйста (фр.)
* Пор фавор - пожалуйста (исп.)
* Сюи - я есть (фр.)
* Сой - я есть (исп.)
***
Бесполезное время: семь тридцать утра.
Лоб в испарине, мысли изменчивы.
Уходить и вот-вот, и не то чтоб пора,
дел достаточно, делать же нечего.
Новый день подползает за мутным стеклом,
с крыши ворон глядит одобрительно.
Я спокоен, но кофе с сухим молоком -
это, как ни крути, отвратительно.
Неизвестность за дверью, к которой привык,
ключ в руке, как взведённый курок:
там петля из минут, тектонический сдвиг,
перекрёсток бесхозных дорог.
Как заложник своих настроений, я рад:
сам придумал, и сам же поверил.
Не меняется мир, но меняется взгляд,
отделяющий зёрна от плевел.
Pan ballad
"Будьте как дети", промолвил Господь,
что Питер Пэн воспринял буквально
и умудрился, шутя, наколоть
и возраст - молот, и мир - наковальню.
Вот так и жил - бесхозный клинок -
скользил из рук, не совался в ножны,
не строил планов, терпеть не мог
благожелательных, осторожных
советов: «Найдено ремесло
и для субъектов твоей породы:
резьба на ручке - ляг под стекло,
а нет резьбы - кромсай бутерброды».
"Ночнушка с кружевом - что за бред?",
такой вопрос беспокоил Венди,
пока pap; выносил декрет,
что некий Пэн для здоровья вреден.
"Летать во сне - очень мило, но
возьмись за ум, ты почти невеста.
а Питер Пэн - что ни ночь - в окно,
на что живёт - и то неизвестно.
Вот будут дети - тогда поймёшь".
И Венди молча кусала губы:
"Как страшно, Господи, лучше нож,
чем раньше старости стать беззубой,
безликой, сонной, и день за днём
считать доходы, готовить ужин".
А Пэн за окнами звал, "Пойдём
пинать балду и листву по лужам".
Ящерица
Для сложных гаданий я слишком прост,
Я не спрошу ни о чём.
Давай уже, отбрасывай хвост
И убегай под дом.
Струись по канавам в озёрный камыш,
Саламандра или змея,
Ну что на запястье моём сидишь,
Неподвижная, как и я?
Ещё не ночь и уже не день:
Пора заглянуть за край.
Оставь себе хвост, отбрасывай тень,
И прямо в разлом - ныряй.
***
Под одеялом темноты
Легко выбалтывать секреты.
На месте, где должна быть ты -
Тетради, ручки, сигареты.
Весна шлёт грозы и дожди,
Весна щедра на ночи бдений:
В тетрадях смятых пруд пруди
Мной сочиненных сновидений.
Светает. Это западня,
В которой я застрял навеки,
И пламя завтрашнего дня
Сжигает сомкнутые веки.
***
Я найду луну на дне стакана,
Лишь бы не включились тормоза.
Милый друг, пришедший из тумана,
Забери с собой мои глаза.
Город дышит винными парами,
В тёмном море дремлют паруса,
Ветер над сосновыми горами
Повторяет чьи-то голоса.
Красный шёлк пропитывался кровью,
Острый нож искал последний плен;
Память о другом средневековье,
Просочилась патокой из стен.
Часовая стрелка бьёт, как молот,
Ночь проходит, сна в помине нет.
Милый друг, напомни мне про город,
Где я прожил десять сотен лет.
***
Мне так мало нужно, подружка,
Чтоб придумать и верить всерьёз,
Что от бурных тропических гроз
Пропиталась влагой подушка,
Каравелла стоит на приколе,
Полночь колокол бьёт в соборе,
Из кудрей, блестящих от соли,
Частым гребнем не вычесать море.
За плечами сезон ураганов,
По тавернам звон шпаг и стаканов,
За окном веселятся гитаны,
И колышутся тени платанов
На постель к нам роняя листву.
Спи, подружка, мешать я не стану:
Ты несешь в мои сны наяву
Пряность рома и жар Гаваны.
Замогильная песенка
Я смотрю начало мая,
Как бездарное кино;
Здесь никто меня не знает -
Крошка, выгляни в окно.
Ты хотя бы улыбнешься,
Если завтра я умру,
И до кладбища пройдешься
Через месяц поутру.
На калитке все затворы
Ты проверишь не спеша,
Чтоб от колыханья шторы
Не тревожилась душа.
Перепрыгнув на могилу
Ты, с улыбкой озорной,
Вдруг посетуешь, «Мой милый,
Я как раз не захватила
Кол осиновый с собой».
Я тебя ведь знаю, детка,
Ты опомниться не дашь:
В землю, как в грудную клетку,
Вгонишь острый карандаш.
Под колокола собора
Погадаешь на Таро
И решив, что полдень скоро,
Ты о колышки забора
Поцарапаешь бедро.
До ворот дойдешь с улыбкой,
Без врагов и без долгов,
Но услышишь скрип калитки,
Следом - звук моих шагов.
Ты придешь через неделю,
Дрожь в руках уняв с трудом,
Чтоб увидеть ту же землю
И калитку под замком.
Не помогут ночи бдений
Над колодою Таро
Усмирить твои виденья
И саднящее бедро.
Часто забегая в гости -
За калиткой последить -
Скоро перестанешь вовсе
От могилы отходить.
И зимой, когда накроют
Эту землю холода,
Несмотря на все затворы,
Без сомнений, без укоров,
Очень скоро, очень скоро
Я возьму тебя измором
Навсегда.
Навылет
Мной управляет жажда,
после меня - потоп.
Я пролетаю дважды
мимо таблички stop.
Камни по перекрёсткам
некогда собирать,
время пускать наброски
по ветру - не в тетрадь.
Вызов сто лет как принят,
но потерялась суть:
время пройдёт навылет
через пустую грудь.