Анатолий Моисеев
ЧУЖАЯ ЛЮБОВЬ
Повесть.
Жаркое июльское солнце слепит глаза. Оно нагревает прибрежный песок, рассыпается бесчисленными бликами по поверхности близкой реки. Мы с приятелем лежим на песке и загораем. На пляже сегодня малолюдно. Лишь стайка ребятишек плещется в воде около берега да дремлют, разомлев на солнце, несколько пенсионеров.
Недалеко от нас расположилось молодёжная компания. Оттуда доносится смех, слышны странные вибрирующие звуки – запись модного ансамбля.
- В наше время была совсем другая музыка, - говорю я Виталию.
- Да, - соглашается он, - более содержательная.
Жарко. Мы окунаемся в тёплую зеленоватую воду и снова ложимся на горячий песок.
- Да и мы сами в те времена были другими, - настроившись на философский лад, продолжаю я. – Помнишь, собирались у кого-нибудь, танцевали, гуляли всей компанией по городу. Потом как-то всё распалось… в тебя тогда ещё была влюблена одна девушка, её звали, кажется, Светлана. Где она теперь?
Некоторое время Виталий молчит.
- Вообще-то, это целая история, говорит он, наконец. – Нечто вроде «Шербургских зонтиков». Если хочешь, я расскажу её тебе. Это повесть о чужой любви и о той прекрасной поре в жизни, которая для нас с тобой, к сожалению, уже миновала.
- Интересно, говорю я и устраиваюсь поудобнее, так как история, судя по всему, предстоит длинная.
1
«Когда я вспоминаю свою юность, начинает он рассказ, я всегда вспоминаю Светлану – и необыкновенная история её любви вновь оживает перед моими глазами. Мысленно я переношусь в небольшой городок, расположенный на юге России, в те далёкие уже теперь 60 – е годы. Хорошее было время! Помнишь, молодой Высоцкий на всех магнитофонах, группа «Битлз»?
Я тогда учился в десятом классе. Предстояли выпускные экзамены, поступление в институт. Времени на учёбу не хватало, а тут ещё КВН. Тогда все были просто помешаны на КВН. У нас в школе тоже организовали команду, и меня даже сделали капитаном.
Ведущей городского конкурса КВН была Катя Белова, ученица нашей школы. С Катей нас связывала масса общих дел, которые мы постоянно обсуждали, - и вот как-то незаметно у нас с ней начался «роман».
Впрочем, эти отношения не воспринимались мною всерьёз, поскольку Катя мне не нравилась.
Однажды мне намекнули, что в меня была влюблена одна из учениц нашего класса – Света Баранкина. Тихая, застенчивая девушка с такой смешной фамилией не вызвала у меня никакого интереса. Вообще, она была какая-то чудная: вызовут её, к примеру, к доске она смутится, потупит голову и молчит. Так она всё время и ходила по школе – с опущенной головой.
В те годы любимым нашим развлечением зимой был каток. Каждый вечер скользили мы на коньках по чёрному льду стадиона в ярком свете прожекторов при звуках музыки. Было в этом что-то праздничное и волнующее. И вот причалил я к засыпанному снегом барьеру и вдруг вижу: стоит Светлана со своей неизменной подружкой – толстушкой Болтянской.
В красной шерстяной шапочке, со щеками, раскрасневшимися от лёгкого морозца. Светлана показалась мне симпатичной. Увидев меня, она явно смутилась, хотя и пыталась не подавать вида.
- Привет, - сказал я непринуждённо. – Катаемся?
- Да, ответила Света, - только я не умею.
- Это же так просто, засмеялся я. - Поехали!
Я взял её за руку, и мы заскользили по кругу в густой толпе катающихся.
Когда музыка кончилась, я пошёл провожать её домой. Конечно, вовсе не потому, что она мне так уж сильно понравилась. Скорее, из любопытства: всё-таки не каждый день в меня влюблялись. Впрочем, я тогда не задумывался об этом. Мне было просто приятно идти по ночному городу вместе с влюблённой в меня девушкой.
Падающий снег блестел в свете уличных фонарей. Мы шли по заснеженным улицам навстречу чему-то необъяснимому и прекрасному, что ждало нас в темноте ночи за этой искрящейся снежной пеленой. Коньки болтались через плечо, шапки по-детски были завязаны на затылке – мы навсегда уходили из детства и не замечали этого.
Вот и её дом. Мы вошли в тускло освящённый подъезд, и остановились, глядя друг на друга. Не испытывая никаких особых чувств, я поцеловал её. Целоваться она не умела, а это в нашем кругу тогда считалось большим недостатком. Я не понял, будет ли она сопротивляться или нет, поэтому на всякий случай поцеловал её ещё раз. Неожиданно она заплакала. Мне это не понравилось.
- Если будешь плакать, я больше не буду целовать тебя, - строго сказал я.
- Я не буду плакать, - тихо ответила она и вдруг с силой обняла меня – и мы стали целоваться теперь уже по-настощему.
2
На другой день в школе она просидела все уроки не поднимая головы и прикрывая лицо руками.
Разгневанная Катя (она училась в параллельном классе) вызвала меня в коридор и буквально прошипела мне в лицо:
- Я никогда тебе этого не прощу!
- Что?
- Прогулки с Баранкиной!
В школе все уже откуда-то знали о вчерашнем. Учительница по физике завела со мной душеспасительный разговор на тему о том, что будет лучше, если я оставлю в покое такую скромную девочку как Света.
- Лучше бы помог ей по физике, - предложила она.
Совет показался мне дельным, и я предложил Светлане совместно заняться физикой.
На следующий день Светик явилась с портфелем ко мне домой на занятия. Мы сели за стол и разложили тетради. Раскрыв учебник физики, я стал честно объяснять ей принцип работы колебательного контура. Однако, несмотря на все мои усилия, дело не шло. Промучившись так около часа, мы, наконец, закончили. Я предложил ей выпить сока, она согласилась.
- Вкусно, правда? – спросил я, пересаживаясь на диван.
- Очень.
Она присела рядом. В этот момент дверь приоткрылась, и в комнату, потягиваясь, вошёл пушистый сибирский кот. Посмотрев на нас, внимательными глазами, он вопросительно мяукнул.
- Ой, - сказала Света, - кто это?
- Это Мурзик, - ответил я, привлекая её к себе. Мне было интересно, как поведёт себя эта влюблённая скромница в домашних условиях. К моему удивлению, она довольно быстро освоилась с новой обстановкой и даже стала забавно сопротивляться, повторяя при этом:
- И уходи с моего дивана!
На следующий день Катя устроила мне скандал, и я вынужден был послать Светлане записку:
«Светик, ты хорошая девочка, но, к сожалению, я не могу с тобой встречаться, так как мы уже встречаемся с Катей. Пожалуйста, прости меня, если сможешь.
Виталий.»
Получив эту записку, Светлана смертельно побледнела и как-то вся напряглась, как от удара. После этого она перестала замечать меня и стала как чужая.
На какое-то мгновение мне показалось, что я что-то сделал не так, но потом я забыл об этом.
3
Зима кончилась. Туманный март пришёл на пробуждающуюся от зимнего сна землю. Яркие лучи весеннего солнца по-хозяйски ощупывали дома, чёрные улицы, дороги. На крышах таял снег, и от этого по всему городу звенела мартовская капель. Под ногами хлюпала вода.
Потом снег сошёл, и голые дрожащие деревья тревожно стыли на ветру в ожидании первого тепла.
Наша школьная команда КВН, победив несколько других команд, неожиданно для всех вышла в финал городского конкурса КВН, который состоялся первого апреля.
Что творилось в этот вечер в зале, трудно описать. Болельщики обеих команд хохотали, топали ногами, кричали, размахивая самодельными плакатами…
«Первое место присуждается школе номер семнадцать!» - ликующим голосом объявляет Катя и дружески кивает мне. Всё вокруг сливается перед моими глазами в один пёстрый шумный клубок. Зал беснуется. Меня начинают подбрасывать под потолок…
После КВН наша команда в окружении болельщиков отправилась на городскую площадь, где началось стихийное торжество. Необыкновенно счастливые, мы заиграли победный твист на инструментах школьного оркестра – и вся площадь ликовала и веселилась вместе с нами…
За КВНными заботами я как-то совсем позабыл о Светлане. Отношения с Катей не складывались. Она уже порядком мне надоела, и я не знал, как от неё избавиться. Однажды на прогулке я прямо сказал ей, что нам не стоит больше встречаться. И здесь с Катей начало происходить что-то странное.
- Ой, мне плохо! – вдруг сказала она, хватаясь руками за сердце.
Она отвела меня в темноту двора за дома и стала расстёгивать на себе пальто и платье, изображая сердечный приступ. Всё это было мне неприятно, и я хотел уже уйти, но она судорожно вцепилась в рукав моей куртки, не отпуская от себя. С трудом удалось мне от неё вырваться и сбежать.
На другой день она передала мне записку следующего содержания:
«Виталик, Возможно, глупо писать тебе эту записку, но я всё же должна её написать.
Виталик! Я так больше не могу! Наши отношения – это самая глубокая и незаживающая рана в моём сердце. Знаешь, Виталик, я по-прежнему люблю тебя. Как хотелось, чтобы ты, по крайней мере, был откровенным со мной, доверял мне как другу, но, увы,…даже этого я не заслужила!
Я знала, что в тебя влюблена Света, а теперь вижу, что она тебе тоже нравится. Сказать откровенно, я боюсь этого. С трудом сама себе признаюсь, что я очень быстро могу потерять тебя. Я не хочу этого! Но я чувствую, что это неизбежно. Нет, мы не сможем больше с тобой дружить, даже если бы захотели. Возможно, я слишком поздно поняла это. Вот, видишь, я сама нашла в себе силы поставить точку, это единственный и самый верный выход в моём положении.
Ну, вот, пожалуй, и всё. Последний раз называю тебя «Виталик, милый».
Прощай.
Катя.»
И далее следовали стихи, которые я не стал читать. Разрыв с Катей нисколько не взволновал меня. Катя была мне безразлична вместе со всеми её переживаниями. Чужая любовь на этот раз лишь слегка коснулась моей жизни, не вызвав в душе ни сострадания, ни даже любопытства.
После этой записки наши отношения с Катей прекратились и более уже не возобновлялись.
4
В том году май выдался жарким. Быстро зазеленели клёны. Молодые тополя выстрелили к солнцу свои клейкие душистые листочки. Нежным зелёным пухом покрылись белоствольные берёзы в городском парке.
Днём в городе становилось жарко, и все одевались уже по-летнему. В один из таких ясных дней я встретил Светлану.
- Привет, Светик, - как ни в чём не бывало сказал я, словно не замечая её желания пройти мимо. – Ну, как жизнь? По физике успеваешь? Смотри какая погода стоит замечательная. Давай вечером встретимся, погуляем.
Она молчала, потупив голову.
- Да брось ты обижаться, - сказал я, Слушай, давай мириться.
Она посмотрела на меня с недоверием:
- А как же Катя?
- А что Катя? С Катей всё кончено...
Вечером мы встретились и отправились гулять в городской парк. Солнце уже садилось, и по длинным аллеям ползли синие сумерки. Я любил этот парк и знал здесь каждую тропинку.
В середине парка высились аттракционы, здесь же неподалёку пряталась в тени деревьев небольшая танцплощадка, а дальше парк незаметно переходил в сад, где росли яблони.
Погуляв немного по главной аллее, мы свернули на боковую тропинку, которая привела нас к детской площадке. Здесь было тихо и безлюдно.
Чуть поскрипывая, покачивались опустевшие качели. Удивлённо смотрели на нас маленькие слоники. Темнота окутывала детсткую площадку – сюда не доходил свет фонарей, расположенных на дальних аллеях.
Мы присели на одну из скамеек под цветущей яблоней. Становилось прохладно.
Я накинул Светлане на плечи свою куртку, она доверчиво прижалась ко мне. Наши губы сблизились и слились в долгом поцелуе. Отважно закрыв глаза, она бросилась в мои объятия с той отчаянной решимостью, с которой бросаются в пропасть.
Любимый мой, - шептала она обхватив мою шею руками, - я так долго ждала тебя! Ты пришёл, ты наконец нашёл меня!
Голубое свечение вечернего неба отражалось в её глазах, наполняя их каким-то звёздным светом.
Я боялся пошевелиться, не зная как отвечать на этот поток обращённых на меня чувств. Она покрыла моё лицо поцелуями. Слёзы текли у неё по щекам.
- Не надо, Светик, не плачь. Всё будет хорошо, сказал я, - Что с тобой, в самом деле?
Она подняла голову, и я увидел её счастливое заплаканное лицо.
- Ничего. Не обращай внимания. Это я так, от счастья…
Потом она успокоилась. Мы сидели на скамейке, прижавшись друг к другу. Было тепло и уютно. Огромная синяя ночь обняла нас. Цвели яблони, и белые лепесточки падали нам на плечи.
- Как хорошо, сказала Светлана. – Весна…
- Да, согласился я, - наша весна.
Я посмотрел на часы. Светящиеся стрелки показывали двенадцатый час ночи…
Мы шли, обнявшись, по бесконечной Садовой мимо спящих домов с погашенными окнами. Небо было усыпано крупными блистающими звёздами, и город спал, не чувствуя этой голубой весны, которая уже никогда не повторится.
5
Наступило настоящее лето. Солнце пекло вовсю. У киосков с мороженным выстраивались огромные пёстрые очереди. В городе было нестерпимо жарко. От сильной жары асфальт плавился и мягко прогибался под ногами. Хотелось с головой окунуться в воду, но пляж был под запретом – нескончаемо долго и напряжённо тянулись выпускные экзамены. Я «шёл на медаль» и поэтому каждый экзамен должен был сдавать «на отлично».
И вот экзамены позади. Наступил день прощания со школой. Последний звонок, фотография всем классом на память и запоминающийся на всю жизнь трогательный выпускной вечер.
Играла музыка, кружились пары, мелькали знакомые лица школьных друзей, учителей…
После выпускного вечера группа наших выпускников уезжала ночным поездом в Москву – поступать учиться в Московский университет, и я уезжал вместе с ними.
Вечер затянулся до одиннадцати. После вечера выпускники школы отправились до рассвета бродить по городу. Мы со Светланой незаметно отделились от всех и скоро оказались в парке, который стал любимым местом наших прогулок.
В парке было темно и тихо. Где-то вверху задумчиво шелестели под ветром листья деревьев. Было уже очень поздно. На безлюдных аллеях тускло горели фонари.
Из темноты выступала беседка. Мы сели в беседке и стали прощаться.
Светлана плакала, а я не знал, какими словами следует утешать её. Я чувствовал, что должен принять какое-то решение, но не знал, какое именно.
- Я вернусь, - сказал я первое, что пришло в голову. – Жди меня. Я обязательно вернусь.
Ночной поезд увёз меня в новую жизнь, которая представлялась мне полной необыкновенных возможностей. С головой окунулся в эту незнакомую жизнь, оставив в прошлом плачущую в ночной беседке Светлану.
6
В Московский университет я не прошл по конкурсу. В том же году я поступил в педагогический институт, расположенный в красивом большом городе. Короткая передышка перед началом занятий – и я уехал учиться, не успев даже попрощаться со Светланой.
Студенческая жизнь полностью захватила меня. Профессора, лекции, семинары, новые друзья…Это была совсем другая, не похожая на школьную жизнь, которая закружила меня в своём нескончаемом круговороте.
Светлана не поступила в институт и устроилась на работу в швейное ателье со странным названием «Эластик». Теперь видеться с ней мы могли редко – только тогда, когда я приезжал домой на каникулы. Большая часть времени проходила в разлуке.
Прошло полгода. Наступила зима. Город покрылся блестящим искристым бело-голубым покрывалом. Стояли ясные морозные дни, и мы со Светланой катались на лыжах или сидели у неё дома, слушая магнитофонные записи. Грустно пела о любви Лили Иванова, тосковал Ободзинский:
«Льёт ли тёплый дождь, падает ли снег,
Я в подъезде возле дома твоего стою…»,
Жду, что ты пройдёшь, а может быть, нет,
Стоит мне тебя увидеть, о, как я счастлив…»
Из окон струился синий зимний свет, и мы сидели, обнявшись, и было грустно и хорошо.
Вечерами мы гуляли с ней по городу, а потом прощаясь, подолгу стояли в подъезде, прижавшись к тёплым батареям, и не могли расстаться, и время останавливалось…
Она очень сильно любила меня. Пожалуй, даже слишком сильно. Она любила меня самоотверженно и самозабвенно. А я не мог ответить ей тем же. Это было совсем не похоже на мои прежние увлечения. Это было слишком «взаправду».
Когда она восторженно смотрела на меня, когда шептала: «Любимый мой!» - мне было немного не по себе, как будто эти слова произносились не для меня, как будто я занимал чужое место.
- Как ты прекрасна! – говорил я, пытаясь изобразить любовь, которой не испытывал. – Ты дочь Земли!
- А ты Сын Неба? – смеялась Светлана, и искреннее неподдельное счастье светилось в её звёздных глазах.
В такие моменты Мною овладевало мучительное чувство вины перед ней – я не мог обманывать эту милую, доверчивую девушку.
Наконец я не выдержал постоянных угрызений совести и решил разом прекратить всё это.
- Нам надо расстаться, сказал я однажды вечером, когда мы прощались, стоя в тёплом подъезде Светиного дома. – Я не могу давать тебе ещё что-то новое.
Мне было стыдно.
- Я плохой, добавил я, чтобы покончить с этим. – Я не люблю тебя. Нам надо расстаться.
Светлана смертельно побледнела. В её лице не было ни кровинки. Она посмотрела на меня как-то отчуждённо…
Это становилось невыносимо. И я ушёл, не сказав более ни слова.
В городе разъигралась метель. Холодный ветер дул мне в лицо, швырялся снегом. Я шёл по пустынным улицам и никак не мог понять, правильно я поступил или нет. Совесть всё равно мучила меня. Это был какой-то заколдованный круг: я был любим и страдал, когда пытался ответить на эту чужую любовь; если же не отвечал, то получалось ещё хуже.
Через два дня я снова уехал учиться.
Мне казалось, что со Светланой теперь всё кончено, однако через несколько дней почта донесла до меня толстый конверт, в котором лежало её письмо – исповедь. Это письмо я перечитывал столько раз, что выучил его наизусть от первого до последнего слова.
Здравствуй, Виталик! – писала она. Я знаю, что у тебя почти нет свободного времени, но ведь ты сам сказал мне, что любишь получать мои письма. Быть может, это письмо тебе ни к чему?
Тебе не нравилось, что я всегда молчала, и ты часто спрашивал: «Почему?». Если получится, то в этом письме я тебе отвечу.
Ты спрашивал, как я жила до тебя… , чтобы ответить, нужно посмотреть на себя со стороны. Я была, в общем, такой же, как и все дети; правда я имела какую-то страсть ко всему необыкновенному, но я никогда никому не говорила о моих дорогах мечтах. В обращении с людьми я поняла, что часто нужно просто молчать, иначе они будут задавать глупые вопросы.
Потом я увидела тебя; наверно, ты мне понравился, потому что я, сама не замечая начала думать о тебе. Все мои мечты приоткрылись немного, и ты незаметно вошёл в них, сам не зная об этом. Я вставала утром и шептала тебе: «Здравствуй!», а потом сама смеялась над собой, но весь день у меня было такое ощущение, что теперь я не одна, со мной везде был ты… Иногда лишь я задумывалась: «Почему ты никогда не говоришь со мной и не смотришь на меня?» И вдруг становилось грустно. Я отвечала себе: «Наверно, я ему не нравлюсь». Но ты не уходил, и я опять рассказывала тебе все мои новости, обиды – всё.
Я очень любила быть одна и никогда не хотела, чтобы кто-то был со мной. Но вдруг я начала грустить о тебе. Если бы у меня спросили: «Чего ты хочешь?», я бы ответила: «Чтобы не было воскресений». Я не любила их за то, что в этот день я не видела тебя. Может, я хотела дружить с тобой? Нет. Я не хотела, чтобы у меня было хоть частица от той дружбы, о которой пишут в книгах. Мне хотелось , чтобы ты просто был со мной везде; чтобы ты видел, как я, слышал, как я, любил бы всё как я. Я знала, что мир гораздо огромнее, чем я думаю, и что в этом мире мне будет интересно только с тобой.
Потом многое изменилось. Наверное, ты заметил меня, и тут я отчего-то начала смущаться тебя. Быть может, потому что ты не видел во мне меня такую, какого видела в тебе я. Я не знала, отчего мне так часто весело и ещё чаще грустно. Я только чувствовала, что ты стал для меня ещё значительнее, я о тебе теперь больше думала, чем обо всём остальном. Я начала писать стихи, в них я разговаривала с тобой…и спрашивала: «какой ты есть?». Я видела в тебе столько хорошего; но мне хотелось, чтобы ты говорил со мной, а ты просто шутил. Я, конечно, могла бы свободно выяснить всё, но тут ведь…есть ещё и характер. Я считала, что ты должен сам найти меня.
Когда ты поцеловал меня в первый раз, мне показалось, что я невесомая и падаю с нашей Земли на какую-то звезду. Я была счастлива…нет, это слово выглядит немного тускло.
Ты пришёл ко мне, но я чувствовала, что ты пришёл не весь, вернее какая-то часть твоей души для меня закрыта. Хотелось спросить: «Разве мы не нашли друг друга? Ведь я тебя отъискала?». А потом я отвечала себе: «Наверное, ты меня ещё не нашёл».
Однажды ты спросил: «Ты любишь меня?». Я ответила: «Нет». Тебе такой ответ не понравился, а мне хотелось крикнуть: «Слушай, ведь у меня сильнее, чем любовь, лучше, ведь есть же такое, просто ему ещё не придумали название! Но я ничего не сказала и когда через некоторое время ты повторил свой вопрос, я ответила: «Да». Ты понял что-нибудь?
Я часто не могла понять, отчего я убегаю от тебя, отчего говорю не то, что думаю. Мне было плохо, очень плохо без тебя. Тогда на выпускном вечере, помнишь в беседке, я плакала, но я отлично знала, отчего…Ты не можешь себе представить, как я не хотела быть без тебя. Ты убедил меня, что так нужно, и я ждала тебя; ты вернулся. Возможно, ты не поймёшь этого, ведь ты, наверное, не знаешь что значит ждать. И вот ты должен был уехать надолго, в другой город… Я убежала с работы, я бежала к тебе, не зная зачем. Для меня не существовал весь мир, был только ты один, который уезжал. И когда я поняла, что тебя уже нет здесь, меня, как когда-то заполнило что-то необыкновенное, только теперь это необыкновенное было такое злое, страшное, тёмное, пустое совсем не нужное… Я плакала так первый раз в жизни. Потом опять ждала , опять разговаривала со звёздами – и где-то за ними я видела тебя; ты сверкал своими морскими глазами и пел: «Ты – моя единственная!». А может, мне это снилось?
Ты сказал: «жди меня». Быть может, это было сказано шутя, но я поверила и ждала тебя; действительно, как в песне, если бы ты спросил на самом деле: «Как ты жила, где ты была?», я бы ответила: «А я ждала!».
Для меня существовал только ты… Но ты меня почти не понимал, потому что «я молчала». Тебе это надоело, и ты сказал: «Нам лучше расстаться…я хочу, чтобы ты осталась прежней…я тебя не люблю…». Мне стало страшно, хотелось уцепиться за эти горячие батареи в подъезде и кричать: «Нет! Нет! Нет! Неправда!..»
Ты ушёл, а я кричала или шептала: «Вернись!».
Послушай, ты прав только в одной фразе: «Я тебя не люблю».
Ты, может быть, прав и в том, что считаешь, что нам лучше расстаться. Но ты не прав в своём мнении о себе.
Слушай, не смей никогда говорить, что ты плохой, неужели ты думаешь, что я поверю. Ты для меня всегда самый светлый, умный, весёлый, красивый, самый необыкновенный. Сейчас ты, наверное, подумал: «Поэтому я и хочу расстаться, чтобы не портить этого впечатления». Неправда, не поэтому! Просто всё дело в том, что ты меня действительно не любишь, и тебе кажется странным, что мы с тобой так долго вместе.
Я не понимаю, что в этом странного.
Я даже не знаю, зачем я тебе пишу всё это сейчас. Если тебе есть, что ответить, то пиши, я хочу знать всё до конца, а мне многое не ясно, хотя бы и то, как понимать фразу: «Нам надо расстаться»?
Знаешь, я слишком многое ещё не написала, всё написать нельзя. Ну, вот и всё.
Твоя Светка.»
Это была необыкновенная любовь, и эта любовь была обращена на меня. Я не чувствовал себя достойным такой любви и не мог на неё ответить. Но у меня не хватило сил решительно разорвать отношение со Светланой. Я написал ей ответное письмо, уже не помню о чём, и всё пошло по-прежнему: письмо туда, письмо обратно. Каждый день я с надеждой заглядывал в почтовый ящик и радовался, получая очередное послание, написанное округлым милым почерком.
Тем временем зима кончилась, миновала весна, и вот, сдав летнюю сессию, я снова приехал в родной город.
7
Мы встретились с ней после долгой разлуки. О, как она ждала меня! А я тогда не задумался – зачем. Мне казалось, что так и должно быть. Любит – значит, ждёт.
Жаркие летние дни мы с друзьями проводили на городском пляже. Иногда к нам присоединялась Светлана. В компании Светик была застенчива и молчалива, что, впрочем, не мешало ей быть всеобщей любимицей. Но настоящую Светлану я встречал только вечером.
Догорающий закат разрисовал всё небо алыми красками, отражался в окнах многоэтажных домов. Потом на город опускались сумерки. И становилось темно. Мы со Светланой шли в парк, находили незанятую скамейку где-нибудь в укромном месте. И наступали самые сладостные часы нашего общения.
Постепенно мы сближались – два молодых юных существа. Наедине со мной она становилась смелой, решительной, и нам было хорошо вдвоём, и всё плохое забывалось…А иногда Светлана была грустной и неинтересной; разговор не клеился. В такие минуты я смутно ощущал за собой какую-то вину и пытался острить, чтобы поднять ей настроение.
Вот и сегодня она была грустной.
- Ночь была лунявая-лунявая, - сказал я, чтобы заставить её улыбнуться. Я не знал, продолжать или нет.
- Ещё, - тихо сказала Светлана. Ей понравилось.
Ночной парк был тих и задумчив. Где-то высоко вверху глухо шумели ветви деревьев. Над всем миром всходила огромная в пол неба круглая луна и освещала всё вокруг каким-то таинственным голубым светом.
- Ночь была лунявая-лунявая, - повторил я, и Светлана улыбнулась.
Эти глупые слова почему-то сблизили нас. Стало хорошо и уютно. Мы сели на скамейку и стали целоваться как-то по-новому – замедленно и страстно. Непреодолимая сила, похожая на глубокую тёмную реку, влекла нас друг к другу. Я прижимал Светлану к себе всё сильнее, чувствуя непонятную власть над ней.
Мои руки обрели смелость, пальцы – чуткость, сознание потеряло ясность. С нами происходило что-то необыкновенное, и мы оба чувствовали это, и это было сладостно и страшно.
И вдруг она вырвалась из моих рук и стремглав бросилась бежать по освещённому луной парку. Она бежала, не разбирая дороги, сильно и легко. Казалось, она не бежала, а летела. Инстинктивно я помчался следом за ней и с какой-то мучительной ясностью видел как бы со стороны эту странную, похожую на сон, картину: сквозь залитые голубым лунным светом заросли кустарника и голубые поляны парка бежит легконогая молодая девушка. От чего убегает она? Может, быть от себя?
Наконец, я догнал её, взял на руки. Она была как будто без сознания. Я усадил её на скамейку и стал успокаивать: говорил ласковые слва, что-то рассказывал о русалках, не зная почему. Через некоторое время она пришла в себя.
- Я была где-то далеко, - сказала Светлана. – Мне было хорошо.
- Да, - сказал я. – Всё хорошо. Успокойся, и пойдём домой, Светик.
Вот и её дом.
- А дома никого нет, - сказала Светлана. – родители уехали к родственникам в деревню.
Мы помолчали.
- Ну, до свиданья? – прошептала она.
Я хотел уже уйти, но тут она взяла меня за руку и тихо потянула за собой. Ничего не понимая, я пошёл за ней, чувствуя что сейчас произойдёт что-то необыкновенное.
Светлана открыла дверь, и мы вошли в её квартиру. Включив телевизор, она села рядом со мной, и мы стали смотреть на экран, совершенно не понимая, что там происходит. Меня била нервная дрожь. Комната была залита всё тем же голубым неземным светом. Было очень поздно, и мы были одни в пустой квартире. Я взял её на руки и перенёс на постель.
Некоторое время она сопротивлялась; наконец, пояс халатика развязался, и мы прижались друг к другу, ощущая приятную теплоту и сознавая, что так и должно быть.
8
Лето кончилось. В парке стало неуютно и сыро. Под ногами шуршали опавшие листья. Я опять уехал учиться. Со Светланой меня связывали теперь только письма.
«Здравствуй, Вита!», - писала она. – У нас здесь осень. Стало очень холодно. Дождь смывает зелёную краску с деревьев и листьев, и теперь они уже не зелёные и ещё не жёлтые.
Дома мокрые и серые, как небо…
Когда ты приедешь? Когда ты приедешь? Мне больше ничего не хочется писать. Моя мама, наверно, будет ходить с объявлением: «Кто рассмешит мою Светку, подарю путёвку во Францию…»
Я как мог, отвечал ей. Студенческие заботы одолевали меня, и всё труднее было помнить об оставленной где-то в другой жизни Светлане, которая выполняла свой долг – ждала меня. Иногда, правда, приходило тоскливое настроение, хотелось «излить душу» кому-нибудь, и я писал Светлане длинные письма, чтобы хоть как-то вознаградить её за долготерпение. В письмах я жаловался на жизнь, на тяготы учёбы. Она ободряла и утешала меня.
«Здравствуй, Вита! – читал я в очередном письме. – Не понимаю, почему многие не любят осень, ведь это самая серьёзная пора.
Бродишь по улицам, осенний ветер дует в лицо, жёлтые листья на холодном синем небе…и вдруг придёт какая-нибудь мысль (вроде твоей о детстве и жизни) и защемит сердце так, что не знаешь, куда себя деть. Я слишком хорошо знаю это настроение, и когда я читаю твои слова, в которых ты такой, мне хочется всё бросить, увидеть тебя и сделать так, чтобы у тебя было всё хорошо и легко. Не называй меня великомученицей, это совсем ко мне не подходит. Разве может быть любовь «настоящей» моей?!
Я знаю, что не смогу рассказать тебе о ней. Я счастлива. Мне весело. Ну, а если стол – простая деревяшка, то это не значит, что небо – воздух, а море – вода. Не думай, что тайн больше нет, что ты – не то.
Вчера я шла по улице, и снег падал на землю большими голубыми снежинками, засыпая зелёные кусты, скользил по холодным щекам и таял на тёплой земле. А у кого-то из окна:
«Небо, ты близко, и ты так далеко;
Небо, ты низко и ты так высоко...»
В жизни есть прекрасное, ради чего стоит жить, и ты найдёшь себя, я знаю; конечно, не сразу, не в один день, и даже, может быть, не в один год. И есть та дверь, за которой Неведомое; оно будет, когда будешь катиться по своим рельсам. Счастье надо искать самому, правда, я не знаю как, но ты найдёшь своё счастье. Тебе только восемнадцать лет, и ты ещё ничего не совершил, но стоит ли отчаиваться из-за этого.
Приезжай быстрее! Целую тебя, любимый. Света. »
Каждое такое письмо было, как встреча с ней. Но письма приходили не часто. Постепенно я стал забывать её и даже как-то написал о разделяющих нас километрах.
«Виталик, милый, - ответила она мне. Ты, наверно, любил меня, но ведь любовь бывает разная, и, вероятно, твоя – не из самых сильных. На тебя подействовали какие-то 300 километров между нами? Что я могу ответить тебе, если меня не на 300 км, а на непреодолимое расстояние уносят твои слова: «Я начинаю забывать тебя…».
Если б ты мог понять, как трудно прощать любимого, как страшно бывает узнавать, что верила обману, как мучительно забываются обиды…»
Я читал её письма и не понимал, как больно было ей избавляться от иллюзий, как трудно ей заставить себя отречься от этой любви.
9
На новый год я снова приехал в родной город, привычно зашёл в гости к Светлане. Мы устроились в её комнате и начали, как обычно, целоваться под магнитофон.
Вдруг музыка кончилась, и хрипловатый неприятный голос стал гнусавить что-то под гитару. Переход был настолько резким, меня как будто холодной водой окатили. Я сразу понял, что это какой-нибудь Светин поклонник и что эту запись она завела специально, чтобы воздействовать на меня.
Раздосадованный, я вышел в прихожую и стал надевать пальто.
- Я не отпущу тебя, сказала Светлана, загородив мне дорогу.
- Пусти, - сказал я. – И прощай!
Я шёл по морозной зимней улице, как вдруг кто-то тронул меня сзади за плечо. Оборачиваюсь – Светлана, без пальто, в лёгком платье.
- Не уходи, - прошептала она.
Даже смотреть на неё было холодно. Я опять увидел себя со стороны: здоровый парень в тёплом зимнем пальто, а рядом стоит на снегу хрупкая светловолосая девушка в лёгком розовом платьице.
Я сразу забыл все свои обиды.
Светик, ты с ума сошла. Оденься сейчас же, заболеешь.
Я набросил ей на плечи своё пальто и повёл её к дому.
Редкие прохожие, спешившие по заснеженной улице, удивлённо оглядовались на нас. Светлана прижималась ко мне и плакала.
- Не уходи, повторяла она.
И всё-таки мы расстались. Она прислала мне своё последнее письмо, в котором было написано следующее.
«Здравствуй, Виталик! Знаешь, вчера я была в театре, смотрела «Дмитрий Инсаров» (по Тургеневу). Я даже не ожидала, что всё будет так хорошо… только в конце, когда он умирает, я не увидела, что ей так тяжело, как я представляла.
Вита, последний твой приезд был, как снежная буря: прилетел – улетел; осталась только Лили Иванова в «Ах, как листья…».
Нет, мы не пойдём с тобой больше на лыжах, ты не насмотришься на меня вдоволь, и на новый год тебе не было плохо без меня.
Что ты можешь?
Ты можешь меня удержать? Я знаю, что уйду, если ты ещё раз посмотришь на меня такими пустыми глазами, как в прошлый раз. Ты не понимаешь этого, я знаю, не можешь понять.
Так что же ты можешь?!
Я люблю тебя, Вита! Но я верю только твоим глазам, твои слова часто пусты. И больше не приходи ко мне, я не хочу. О, как многому я не верю! Но разве можно передать на бумаге красными словами, как кипят слёзы…
На улице снег, кружась, блестит у фонарей, в тебе – Альтаир. Неужели тебя всё-таки нет? Это я не о тебе, Вита.
Прощай! Целую тебя.
Света. »
10
Прошло несколько лет. Однажды летом, приехав в родной город, я захотел увидеть Светлану, узнать, что с ней стало. Мы встретились. Было темно и ветрено. Она вышла мне навстречу в каком-то умопомрачительном зелёном в коричневую клетку платье, изменившаяся, повзрослевшая.
- Привет, Светик!
- Здравствуй, Вита!
Всё было также – я, она и вечер – и всё было не так. Что-то ушло безвозвратно.
Ну, как живёшь? - спросил я. Замужем?
- Была, - потупив голову, сказала она. – Но моё замужество не удалось. Я вышла замуж за Петренко, помнишь его?
Я кивнул, вспомнив того неприятного типа, которого я как-то видел с ней.
- Я любила только тебя, а за него вышла замуж потому, что он меня сильно любил, - продолжала Светлана. – Я думала, что привыкну к нему, смогу полюбить, но получилось всё наоборот.(Она вздохнула).
Через три месяца я просто видеть его не могла. Я физически не могла переносить его – как он говорит, как ходит, как дышит. И вот однажды, когда он захотел обнять меня, я отшатнулась от него с таким отвращением, что он хотел ударить меня. Когда он замахнулся, со мной что-то сделалось, и я потеряла сознание… Потом мы развелись…
Я хотел увлечь её на прежний путь ни к чему не обязывающих меня лёгких любовных отношений. Она поняла это. Мы договорились встретиться с ней на следующий день, но она не пришла. Прошло ещё несколько лет. И вот однажды в больнице я встретил её давнюю подружку-толстушку Болтянскую, над которой в своё время потешалась вся наша школьная компания.
- Здравствуй, Наташа! – обрадовался я встрече. Ты Свету Баранкину видишь? Как она?
- Она повторно вышла замуж, - печально сказала Болтянская и тихо добавила: - За араба. И он увёз её к себе в Африку. Никаких вестей от неё с тех пор нет.
- Да? – удивился я. И добавил с сожалением: - Надо же, загубила сама себе жизнь.
- Да ты же и загубил, - глядя мне прямо в глаза сказала Болтянская. Я не нашлся, что ответить.
С тех пор я ничего не слышал о Светлане. Как сложилась её дальнейшая жизнь, и правда ли то, что сказала мне Болтянская насчёт араба, не знаю.
Больше меня так сильно, как Светлана, никто не любил. И эта любовь, на которую я так и не смог ответить, постоянно мучит меня все эти годы.
Всё дальше и дальше от туманных берегов страны юности уносит меня медленное течение реки жизни – и где-то там, на далёком берегу, по-прежнему стоит и ждёт меня моя Светлана и шепчет мне вслед: «Возвращайся скорее, любимый!». Но вернуться в эту страну мне уже не суждено никогда.»
Закончив рассказ, Виталий глубоко вздохнул и задумался.
Рассказ Виталия закончен.
- Грустная история, - говорю я и почему – то вздыхаю. – Выходит, чужая любовь не приносит счастья.
Я смотрю на Виталия, потом, оглядевшись, замечаю, что на пляже уже совсем никого не осталось.
- Однако, пора собираться…
Солнце клонится к закату. Мы с приятелем бредём по опустевшему пляжу и думаем каждый о своём. Уже серебрится над речкой вечерний туман, вспыхивают яркие огни на том берегу. Оглянуться назад, оглядеться. Где же ты, наша юность? Где вы, первые мечты и надежды? Куда унеслось всё это, в какую даль? Что впереди? И неужели конец всему этому – забвение?
Медленно бредём мы с приятелем по пустынному пляжу – и нет конца этому пути.
1987-1990