Чёрною шалью окутало стан её - горе.
Всё обнимала могильный, сырой ещё холм.
Плакали ветры, глухим причитаниям вторя –
Не было сил возвращаться в пустующий дом.
Билась как птица, попавшая в ловчие сети
Голод вокруг, а под крыльями шестеро ртов.
Стайкою сбились в сторонке испуганно дети
Средь потемневших от времени скорбных крестов.
После поминок народ расходился, вздыхая.
В скромном домишке застыла печаль как слеза.
Дети уснули. Лампадка, дымя и мигая,
Пламенем робким отсвечивалась в образах.
Вдруг постучали. Седой старичок на пороге.
Просит ночлега и кружку студёной воды.
- Ночь на дворе. Притомился я, детка, с дороги.
Дай мне приют. Помоги. Отведи от беды.
Он, от еды отказавшись, напился водицы,
Ноги омыл и прилёг на топчан у двери.
Мирно уснул. А вдове не лежится, не спится –
Сердце то стынет, то пламенем жарким горит.
Полночь. Послышался топот и голос родимый:
- Саня, открой! Это я, Михаил, за тобой!
В свете луны – он! Живой-невредимый, любимый!
Мигом к двери! Там старик: - «Стой, голубушка, стой!»
Крест воссиял на груди у стоявшего старца.
Над головою светился всесвятости нимб.
Не замечая того, всё пыталась прорваться –
Там её муж! Только странник был неумолим!
Тучи сокрыли луну. Разбуянился ветер.
Ставни готовы слететь со скрипучих петель.
«Отче…» читал он, велик был, прекрасен и светел.
Вспыхнул рассвет. Улеглась, наконец, канитель.
Ниц на кровать. Сном забылась бедняжка глубоким.
Сон потревожил соседский горластый петух.
Нет старика. Видно снова бродяжка в дороге.
Щёлкает звонко кнутом деревенский пастух.
Пахнет чабрец. Льётся зорька из синих оконец.
Морок ночной - головешкой в душе дотлевал.
А на окне образок – Николай Чудотворец!
Сердце зашлось! Это странник, что здесь ночевал!
Он, Чудотворец, сберёг её душу от нави!
В слёзной молитве прижала к груди образок.
Знала теперь, что Господь никогда не оставит!
Луч согревал поседевший до срока висок.