На пленэре, на пленэре, у пленительного моря,
утонув в ультрамарине глаз и маринаде волн,
я был скрыт, как субмарина, я тайком своей синьоре
написал стихи про то, как синий гиацинт зацвел.
Я писал, что сидя в парке бледно-розовых магнолий,
пестрых облачков соцветий клумб и радужных аллей,
вижу вас то на пленэре с длинным шлейфом меланхолий,
то с биноклем в бенуаре в мире театральных фей.
Ваши волосы – гилея, ваши губы – сладость крови.
В бенуаре нужен веер из павлиньего пера.
А у моря, на пленэре, ничего не нужно, кроме
страстных строк стихотворений, вам отосланных с утра.
На пленэре, на пленэре, у пленительного моря,
вы прочтете эти строки в неопознанном письме.
Я пропел бы их в миноре, я отлил бы их в фарфоре,
ведь они же вами вскоре будут отданы волне.
Но, как прежде, на пленэре, зачерпнув из моря красок,
я рисую акварелью тонкий стан ваш вдалеке.
И, конечно, ждать напрасно сорванных навеки масок
и в перчатке ваших пальцев, прикоснувшихся к руке.
Ах, у моря, на пленэре, уморительные сцены.
Вы идете, как по сцене, по прибрежному песку.
И смывает белой пеной след ваш золотой, бесценный.
И супруг ваш, как блаженный, вечно рядом начеку.