И полумертвый город поднял гул, истерзан, обескровлен, обездолен, и даже лорд наш всемогущий болен, а значит, так уж он ли всемогущ? Никто не верит больше ни во что, и я уже почти не верю в это. Ты вся как будто соткана из света, но тоже чревоточишь пустотой. Сомнения, которых не унять... Я тоже им подвержен, веришь, леди? Но люди начинают свято верить, и не в богов напрасных, а в меня. Ты тоже ими гложима, в тебе не меньше их, чем в каждом из прохожих... А может, даже больше, и, похоже, ты полностью беспомощна теперь. Но ты упрямо воздымаешь длань в молитвах искушенных и напрасных. Весь город ждет, захлебываясь красным, той милости, что ты всегда ждала, он катится легко и в никуда, гниет в висках печалью, плачет стоном, и что душе всего дороже – то нам в конце придется городу отдать. Но ты еще слепа, совсем слепа перед лицом любви своей и долга... А мне клубок распутывать так долго, что, видно, такова моя судьба. Чума ползет по землям горькой тьмой, я с ней скрестил клинки в свирепой битве.
Поскольку шепчут за спиной молитвы: «Ах, лишь бы смог, безбожник. Лишь бы смог».