Сборник стихотворений 15

Марат Капашев Поэт
Слова, упавшие из тучи
В сухую трещину души
Зигзагом молнии текучей,
Лавиной огненной. На случай,
Где все исходы хороши.


Корчуя тьму, любимую богами,
Корчуя свет, возлюбленный не мной-
Осколки сфер хрустят под сапогами,
И грудь земли колеблется волной.

Рождая мрак, из тишины и мрака
Летит, летит заветная струя
В тугую дверь небесного барака
Сухим остатком злого бытия.

О, волки жизни! Жертвы вас прощают,
Гурьбою на заклание идут.
А небеса тревогу излучают
И глухо-глухо барабаны бьют.

Всё тише звук. Он вечен, нескончаем.
Всё выше, выше звёздная волна,
Рождённая не светом, а печалью,
Пронзающая горечью до дна.


И плещутся руки, как два крыла,
Рвутся поймать невесомость.
И мглу пересилила белая мгла,
И гордая птица в тебе ожила-
Диктует тебе озарённость

На стебле шеи твоя голова
Как чёрное мечется пламя
И полностью жест заменяет слова-
Что высказать можно словами?

И с музыкой слившись, уходишь в полёт,
Оставив неверную землю.
Душа твоя, вздрогнув, как птица, умрёт,
Былым воскрешеньям не внемля


Близка ли заветная тризна?
И горечь моя высока ль?
Сухого остатка от жизни,
Что всуе зовётся печаль

Доступна ль струя и немногим
Рискуем, коль вдуматься, мы
И, может, напрасно бьём ноги
И в область запретную тьмы

Нелепо впадая, мы ходим,
Не очень-то веруя в свет,
Слагая не стансы, не оды,
Не звучный и мерный сонет.


О тебе подозревал я раньше
И предвидел я тебя давно.
Я - чудак, гуляка и обманщик.
Только ты поверь мне всё равно.

Пусть скуластый, пусть я конопатый,
Но душа сияет, как звезда.
А потом - идти ли на попятную,
Если полюбил я навсегда

Пусть я - ухарь, пусть я - фраер всмятку.
И подмётки срежу на ходу.
Но во мне волшебные задатки,
Хоть таким бываю раз в году.

И тебе не повезло, наверно.
Не смогла меня ты разглядеть.
Потому и говорю: « Поверь мне,
Чтоб потом об этом не жалеть.

Понимаешь: о тебе забочусь,
Чтоб напрасной не было борьбы,
Потому что нравишься мне очень,
Золотое яблоко судьбы.

Ты катилось встречь неумолимо,
Я подставил руки и поймал.
И назвал тебя своей любимой,
И своей любимою назвал.

Это – всё. И улыбнись для встречи.
Верь же в конопатую звезду.
И тебя я обниму за плечи.
И вот так по жизни поведу.


Я не в служителях Маммоны.
Клянусь, что это бог не мой.
Поэт- и златом ослеплённый,
Отнюдь не в музыку влюблённый,
Он хуже, чем глухонемой.

Он хуже, чем простой стяжатель,
Чьи мысли - только о деньгах
Ведь он - высокого предатель,
Ведь он - за правду не страдатель,
Ведь не в долгах он, как в шелках.

Ведь юной девы он не примет
Простого чувства светлый дар.
Ведь он - не так её обнимет,
Не так с неё одежды снимет.
Ведь он - уже безбожно стар.

Он - не поэт уже иль не был
Поэтом вовсе никогда.
Не знал он бескорыстья требы:
Поэзия нужнее хлеба,
А он - не ведает стыда.

И жалкой меди побрякушки-
Лишь эта плата за любовь.
А не в руках стихий игрушка.
А не как Лермонтов, как Пушкин,
Чья пролилась за правду кровь.

Простите: он не как Высоцкий,
Чья с хрипом лопнула гортань.
Он слишком мизерный и плотский,
Невыразительный и плоский.
Его - стихам - убога дань.

А петь он должен – ради песни
Ну так, как птицы по утрам.
И чем беднее, тем чудесней,
Чем неизвестней, тем прелестней.
Так, как не петь ни мне, ни вам.


Пополам ломается хлеб,
А любовь пополам не ломается.
Ощущая бессильный гнев,
Понимая, что всё не сбывается,

Ухожу из подъездов твоих,
Из прогулок полночных, бездомных.
Угасает любви родник,
Я отныне тебе не ровня.

Я - другой, да и ты - не та.
Ты - не та, а совсем другая.
Захлебнулась моя мечта
Умирает.

Я бы шёл, пересуды презрев,
Я б твоими печалями маялся.
Пополам ломается хлеб,
А любовь пополам не ломается.
...

Четыре ночи, четыре дня
Не жгли на небе костров огня.

Четыре ветра, как все ветра,
Увещевали: « Уймись, сестра».

Четыре самых тугих луча
Рубили темень мою сплеча.

Четыре самых забытых сна
Всю ночь кричали: « Проснись! Весна!»

И я четыре зажгла свечи,
Чтоб чьи-то души согреть в ночи.

Четыре сердца своих отдам
Всем тем забытым, запетым дням,

В которых пела  моя Ассоль,
Врачуя песней чужую боль.

В которых Сольвейг ткала рассвет,
Укутав плечи в дырявый плед.


Ты многое мне обещала,
Но всё отдавала другим:
Кораллы губ и кораллы,
Покрытые мехом густым.

И две полусферы волшебных,
Что смотрят по двум сторонам.
Но всё завершилось плачевно:
И это пошло по рукам.

И только глаза обещали,
И,  может, они не лгали…
Ты, может, лишь то отдавала,
Что взять у тебя не могли.


И кому ты не клала на плечи
Пару дивных божественных ног.
До свиданья, родная, до встречи.
Но слова - это только предлог,

Чтоб исчезнуть за первым же домом,
Не наделать делов сгоряча.
Состояние это знакомо?
Так идёт за ведущим ведомый
К тем, кто руки кладёт на плеча.


Я рад или не рад?
Жалею - не жалею?
Виват иль не виват?
И всё же: не виват скорее.

Как жаль, но не виват. Виват-
Совсем - совсем другому войску.
А там у королевы взгляд!
В колонну по четыре стройся!

И песню заиграй, трубач.
Какие в этом войске песни!
Какой у них лихой палач!
Как головы мечом чудесно

Он рубит, рубит, рубит - взгляд
Куда его? – на королеву!
Хоть должности своей не рад-
Смирился  с нею он без гнева.

Какой у них аллюр! Корнет-
Как браво он летит в атаку!
Хоть ждёт его не страсть, а смерть.
Но видит ведь его - не так ли?-

Та самая, которой он
В печали посвящал сонеты.
Что ж, век таков - Анакреон
Уже произведён в корнеты.

И мушка отыскала грудь,
И кровь уже, как алость розы.
Она ему: « Забудь, забудь!»
И быстро промерцали слёзы.

И с жадностью открытый рот,
И взгляд её, что ищет зрелищ,
Пожалуй, только тот поймёт,
Кто ночью не раскроет двери-

Не будет целовать её,
В атлас её ж перин вминая…
А здесь её душа поёт,
Здесь музыка совсем иная.

Кому оно - « забудь, забудь!»
Кому оно - печаль без срока.
А войско продолжает путь,
Ведомое своим пророком.


Тебя искал во тьме гробниц
Страны и знойной, и далёкой.
Тебя искал среди цариц.
Ты ей была по воле рока.

Тебя искал среди рабынь
Стамбула шумного базара.
Шептал я страстно: « Не покинь»,
И ты меня не покидала.

Я шёл по мареву следов
Железных полчищ Тамерлана.
Как звездочка во тьме годов,
Ты мне сияла неустанно.

В шумерских камнях находил
Я след твоей стопы воздушной.
Средь Сирии холмов ловил
Твой отблеск в лицах простодушных.

Но где же ты? Где ты сама?
В каких неведомых просторах?
Где застаёт тебя весна?
Врасплох где застигает горе?

Где разжигаешь свой очаг?
С кем делишь кров и делишь ужин?
Я ведаю твой каждый шаг.
Тебе, хоть может, и не нужен.

Но в мареве чудесных снов
Ко мне приходишь еженощно.
Быть может, это не любовь.
Быть может, этот мир непрочен.

Но я клянусь: покамест жив,
Искать тебя на всех дорогах
Всех мест, всех стран. Не заслужив
Тебя, но я, покамест ноги

По свету носят, я - в пути,
В пути с рассвета до заката.
А если не найду - прости,
Во всём судьба не виновата.

И в чем-то виноват и я.
И ты навек осталась тайной
Но в пёстром море бытия
Тебя не  встретил лишь случайно,

Случайно. Хайфу и Тебриз,
И пыль дорог Ерусалима,
Всё я прошёл. Но не сошлись
На небе звёзды. Втуне, мимо

Волн Адриатики лазурь,
Верблюжьих поступь караванов.
Мир в этой сказке утонул,
Что мне привиделась случайно.

Прости меня. И, как звезда,
Мильоны лет сияй напрасно.
И оставайся навсегда
Недостижимой и прекрасной.


Ты не пир и не чаши
Вкруговую вина.
Ты - напиток горчайший,
Тот, что пьётся до дна.

Ты - не сласти, не яства
И не свадебный стол.
Но надёжнее братства,
Чем твоё - не нашёл.

Ты - не громкая ода,
Не смешной мадригал.
Ты нужна как свобода
Тем, кто в рабстве устал.

Не могу лишь без неба,
Тени крыл на снегу.
Не могу лишь без хлеба,
Без воды не могу.

Буду смертным и грешным,
Перед всеми в долгу.
Не могу лишь без песни,
Без тебя не могу.


Пусть на закате обрушится дождь,
Но чаши кувшинок будут пусты.
Пусть по сердцу волнами дрожь.
Видишь девушку из мечты?

Её глаза лазури синей,
Её походка, как ветр по листам.
И я всю жизнь мечтаю о ней
И верю немножко своим мечтам.

Видишь: косу она  расплела,
И радугой встал семицветный мост.
Видишь: она по водам пошла,
Видишь: уже затерялась средь звёзд.

И я её никогда не найду
Ни там, где снега, ни там, где цветы,
Ни там, где янтарь, как солнце во льду.
Да разве сбываются наши мечты?

Да разве поверю своим словам
Среди обмана, среди суеты.
Но, впрочем, судить об этом - не вам,
Ведь это - девушка из мечты.


День был начат отлично - стихами,
Завершился чудесно - бедой.
Чьи-то пахнут ладони твоими духами,
Губы пахнут твоей резедой.


Ведь пчёлы собирают деньги
Под видом меда и пыльцы.
С любых цветов взимая пени,
Они летят во все концы,
Такие ж, как и мы, дельцы.

И мыслят, верно, о процентах,
Но золотой их капитал,
Им не оставивши ни цента,
Хозяин пасеки забрал.


Актёру что? Сорвать овации,
Милы доценту диссертации,
А дипломату - презентации,
Банкиру, верно, ассигнации.
Живёт боязнь ассимиляции
В народе малом среди нации
А той важней всего реляции
С полей сражений; музы, грации
Милы поэтам, но Горация
Едва ли помнит кто. Инфляции-
Они лишь всем, но всем стреляться?
Уж лучше в мир не появляться,
Чем думать о судьбе Горация,
Актеришках, банкирах, нациях,
Не лучше ли с природной грацией
Снимать с пулярки апробацию?


Пункт обмена стихов

«Меняю сонату на век двадцатый».
«Прошусь в соавторы - а деньги хоть завтра».
«Пишу либретто, - ау, поэты».
«Любому парии сулю гонорарии.
Полставки на баснях. Оплата согласно
Положенной таксе». За каждую кляксу
Любому гению по стихотворению
Среднего мастера; любовную пастилу
По типу элегии - на привилегию:
Стих о тиране и на корм пираньям».
«Кольцо Соломона за стих Салимона».
«Кому Вийона? Во время оно
было в ходу». А вот на виду:
«Песнь Окуджавы за гвоздик за ржавый
С тела Христова. К обмену готовы?»
«Скуратова Малюту- за любую валюту,
Нужен в редакторы, а деньги хоть завтра».
«Язык Эзопов на двух остолопов,
оплата поюбилейно». Почти келейно:
Видели Пушкина, гулял на опушке
С мадам Гончаровой. Махнуть готовы:
Главу «Онегина» на « Анну Снегину».
Кстати: Серёжа схлопочет по роже
За эти цацки о Москве кабацкой,
Стихи Миловодского на лиру Бродского.
Пояснение: Жорж - на Парнас вхож.
Гений двадцать второго века, жаль человека:
Где родился, там сгодился б.
Тюк по темени - в машину времени.
Теперь Миловодского меняют на Бродского.
Ввиду наплыва арапов - каждому в лапу.
- Чем не удавочка? – Закрыта лавочка.
В двадцать четвёртом веке все человеки
Швырнули стихи - ах, петухи!-
На свалку истории. Сегодня в «Астории»
Прощальный банкет. Бедный эстет!
Теперь лишь проза. За что? За что же?


У наших дёгтем мазаных ворот
Всегда толпится озорной народ.
Весёлая красивая сестра,
Она гулять уходит до утра.
А дед уже на всё махнул рукой,
Ему дороже собственный покой.
А на рассвете скрипнут ворота,
И легкие шаги прошелестят.
Пахнув вином, сестра ко мне прильнёт,
Уж ничего сестра моя не ждёт.
Она бела и телом налита,
Она любым и всяким не чета.
Её лицо напишет богомаз,
Как лик мадонны и, теплом лучась,
Она и есть мадонна во плоти,
Ну как ей этот грех не отпустить,
Ведь это - плоть, душой она - дитя,
Она ещё полюбит не шутя.
У наших дёгтем мазаных ворот
Лихая тройка рысаков всхрапнёт,
И будет снег лететь из-под копыт,
И молодец прекрасный углядит
Мою простую добрую сестру,
Я каждый день ворота эти тру!


В том забытом краю и горя мне мало,
В той запетой мечте лишь пустая стерня.
Там ведь даже, бывало, любовь выживала,
Если рядом гремели копыта коня.

Ах, тот конь удалой! Ах, тот конь вороной!
Ах, забытая степью бравада!
Степь пуста, нелюдима без скачки шальной
Уходящего в полночь отряда.

Ломая суставы мечте голубой,
Вы так ошибались: ведь я не любой.
Я - принц из династии Плантагенет.
Вот весь мой на вашу улыбку ответ.


Опять надежды ручеёк
В моей душе едва сочится.
В крови моей едва дымится
Тот незабвенный огонёк,

В котором слышен прошлый век,
Давно забытые событья,
Коней моих саврасых бег,
Мои нежданные открытья.

И ветер синий, и волна
Опять стучат в мои покои,
И, пробуждаясь ото сна,
И понимая: нас не двое,

Я помню то, чего и нет,
Чего и ждать-то не под силу.
По плоти писаный сонет,
Клинком оттёртым ото пыли.

Чтоб проступили письмена,
Чтоб было слово не напрасно.
И видимо при свете дня,
При свете звёзд - уже прекрасно.


Почему так плохо жить на свете?
Почему так мало в нём покоя?
Хмурый дождь приходит на рассвете,
Отгоняет сны своей рукою.

И печали сбрасывает роща,
Как листву осеннею порою.
Если б можно жить на свете проще
Было - я б и жил. Стоял горою

За себя, за всех, в ком мало света,
В ком листва зелёная увяла
Синий дождь стучал бы на рассвете,
Синькой, перемешанной с опалом.

Изумляли б воды. И стучали
Дятлы в барабаны до рассвета.
Небо море счастья излучало-
Синеву, наполненную летом.


О, если б мы с тобой летали,
Как ангелы, средь синевы,
Мы небо всё перечитали б
От Марса голубой травы

До самой лунной до саванны,
Где бродят лунные слоны.
На руки брали б обезьянок,
И нам бы верили они.


Какое ветреное лоно,
Февраль, у нрава твоего.
Шурша снегами и соломой,
Имея дело до всего,

Течёшь ты белыми ручьями
Сквозь незамеченную щель
И жмёшь окоченевшей дланью
Мою. Попробуй-ка, поверь,

Что сызнова трава проглянет,
Там, где проталин черных плешь.
И соловьиными устами
Закроют в майской ночи брешь.


Предначертания свои
Моя душа не исполняла.
Не знала песни и любви.
И горечи большой не знала.

Она была,  как листопад,
Как листья на ветру осеннем.
И, жизнь проживши невпопад,
Ни в чём не отыскав спасенья,

Забвенья избежала всё ж,
Нашла в грядущее дорогу,
От коей вправо - только рожь,
А слева - бурьяна немного.

И мил душе чертополох,
И благость льёт на сердце ржица.
И радостен на небе бог,
И в небе темном вереницы

Кружатся ангелов. Горят
Пред алтарём берёзок свечи.
И каждый неслучайный взгляд
Меня лишает дара речи.


Все песни умолкли, и звёзды молчат,
И небо: материя в жёлтый горошек.
И тучи плывут за отрядом отряд.
По синей пороше, по синей пороше.

И там, за пределом невзрачного дня,
Мерцающий хаос красив и безбожен.
Возьмите  с собою туда и меня
По синей пороше, по синей пороше.

Кораллами света усыпано дно
Небесной лагуны. Незван и непрошен,
Твержу я всегда неизменно одно:
По синей пороше, по синей пороше.

Оплавлены тучи сияньем луны,
Куда же, куда ж ты, мой неслух хороший?
Туда, где уносит, гремя, валуны
Небесная речка - по синей пороше.

Руками лучей обрамляют лицо
И сеют сиянье по сотням дорожек.
Далёкие звезды - мильон храбрецов-
Уже уплывая по синей пороше.

Забытая нега, ушедшая быль,
Плыву тишиной неземной заворожен,
Туда, где качается неба ковыль:
По синей пороше, по синей пороше.


Сизая кольчуга крокодила,
Носорога костяной таран.
Тихая злорадная сивилла
Никогда не выдаст свой обман.

Ничего кукушка не расскажет,
Кроме однозначного « ку-ку».
Крокодила я угроблю, скажем,
На высоком самом на суку

Я подвешу тушу носорога,
Чтобы знали: я сильней врагов,
Чтоб другим без ужаса потрогать,
Не платя кукушкиных долгов.


Коль не радует девы лоно,
Потерявшей с любовью стыд,
Всем доступным тебе ослеплённому:
«Бойся мартовских ид».

Коль не радует ярость сечи,
Вид врагов, спешащих в Аид-
Заглуши хвалебные речи:
«Бойся мартовских ид».

Небожителем став при жизни,-
Сам себе и Зевс и Давид-
Всё же ты внемли укоризне:
«Бойся мартовских ид».

Даже есть, коль судьба иная,
Есть тебя укрывающий щит.
Друг вонзит в тебя меч, обнимая:
«Бойся мартовских ид».


И вот у самого предела,
У самой огненной черты,
Бескрылых, слабых пожалел я.
И не велел я им: «Лети».
Они цеплялись и вопили,
И бездна пожирала их,
И поднял я слезу из пыли,
И поднял я из праха стих.
Я примирился с этим миром,
С его чарующей красой,
Но лишь бескрылого в кумиры
Не стоит двигать. Вот и всё
Не всем подвластна эта бездна.
Здесь страсть и яростный талант.
И потому я знал железно:
Бескрылым помощь бесполезна.
И всё. И в этом я - педант.


Я пишу катехизис двадцатого века.
Я пишу о судьбе того человека,
Какового увидел своими глазами,
Каковым хоть отчасти являюсь и сам я.
Я пишу о двух войнах, потрясших планету,
О заразе, что стала ходячею смертью:
Радиация, СПИД и так далее, далее.
Ну, могли ли представить, тем более, знали ли,
Что их внукам падёт на несильные плечи,
Наши деды и, если угодно, предтечи.
Девятнадцатый век, хоть и был неспокоен,
Но не думала твердь, что придумать такое
Догадается он же, пылинка Вселенной.
Жизнь казалась монетой ему неразменной,
В смысле: внуки и дети – его продолженье!
В пустоту, в темноту, в задыханье, в скольженье
И в сползание в пропасть
По шоссе по бетонным.
Он спешит, он торопит коней ослеплённый
Перспективой, которая велеречива,
И на грани, за гранью душевного срыва,
Весь в агониях, стрессах,
                проводочках и датчиках,
Он не хуже экспресса, колесо оторвавшего
От надёжного рельса с аргументами шпал.
Он не помнит про «если»
                - просто крутит штурвал,
Просто видит приборы и их показания.
Всё аукнется скоро и дойдёт до сознания.
Ни один из веков не навёл столько порчи,
Из окладов икон - и на землю, и в корчах-
Зарождается нечто страшней мифологии:
И Освенцима печи и ещё экология.
Эта тема обильна, неподвластна охвату.
Я путями любыми, хоть немного, о мати,
Это я напишу, попытаюсь хотя бы,
Я её размещу в сад классических ямбов,
Где проверенный слог, где испытана мера,
Нужен только предлог, чтобы пастелью серой
Пусть неярко, но пусть будет правдой отчасти,
Ведь и я, хоть немного, сих событий участник.
1992-1993гг


Ещё берут на караул
Над тёмным поворотом липы.
И с ряскою вода во рву.
И тучи к синеве прилипли.

И в неподвижности своей
Они сродни горам Синая.
А мы, с тобою не стеная
И неба и воды синей.

Мы слились с вежеством земли
И отроки и недотроги.
И разбивая корабли,
Бросаясь в дерзкий бунт убого

Мы тщимся вровень небесам
Поднять дрожащий куст жасмина.
Всем звездным, млечным поясам
Мы сможем чувствами шестыми

Найти начало и причал.
О преклони свои колена!
Чтоб я навеки замолчав,
Лобзал горячие ступени.

Чтоб в синий рай и в синий ад
И тот, кто был в ночи зачат
И тот, от девы непорочной
Пришедший к людям в час урочный.

О подскажи, соедини
Неприложимое вовеки.
И тают радости огни,
Ладошки сна закроют веки.

Очаг, дождавшийся людей,
Наполнен пиршества угаром,
В последнее тряпьё одень,
Последний хлеб отдай мне даром.

Пусть веруют: рука щедра
И милосердна бесконечно,
Чтоб ожидание добра
У всей толпы в глазах овечьих.

Светилось. Скудостью ль прельстить?
Нужны ли высохшие мощи?
Сумей клеветника простить,
Чтоб самому же стало проще.

Косая линия, разрез
В сатине неподвижном неба.
Всё это раздражает чрез-
Вычайно. Успокойся, дева.

И лоно, и уста твои
Найдут избранника иль бога
Не хватит счастья для двоих?
Так значит, выручит дорога.

Каликою пойдёшь во тьме
С котомкой, полной подаяний.
И встанут в гное и дерьме,
В непросыхающем обмане

Все, кто обидели тебя,
Все, кто тобою насладились.
Край ветхой шали теребя,
Подай им всепрощенья милость

И малость. Снова облака
Зовут в нескучную дорогу,
Прохладою манит река
И ветер легкий и нестрогий

Покатит обручи годов
По синей и солёной мяте.
По спелой прелести садов,
Что задохнулись в аромате.


Вот это блеск! Иного знанья
Иной, неведомый предел.
Учитель, милый, до свиданья.
Ты так питомцу порадел.

И он благодарит за знанья,
Склонивши верную главу.
Учитель, милый, до свиданья,
И знай: покуда я живу-

И ты живёшь. И будешь вживе,
Пока рука ученика
В накале творческих порывов
Несёт тебя через века.


Уходит жизнь. Её стирает
Годов печальный оселок.
Что с нами время вытворяет!
А нам порой и невдомёк,

Что жертвы разных обстоятельств
Годны к закланию вполне.
Ах, только б не ценой предательств.
Хотя предательства в цене.


Я знаю, что печали боле,
Чем счастья дарит нам любовь.
И мыслю я: не оттого ли
Венозна слишком наша кровь,

Ведь радость ала, ярко-красна,
Артериальная вполне
Печаль? Печаль всегда прекрасна,
Она к сраженьям непричастна.
На этом медленном огне

Сгорает скверна, остаётся
Всё лучшее. Но участь зла:
Поэтам лучше стих даётся,
Коль душу мука обожгла.

Всё это в песню отольётся,
Когда отчаянье уйдёт.
Но в этом слишком мало солнца,
Совсем не виден счастья мёд.


Когда я полюблю - земля и небо
Сойдутся. Птицы к тучам воспарят.
И белый лебедь, рядом чёрный лебедь
По лону вод плывущие в закат-

Вот это - мы, вот это наш прообраз
В хаосе, мельтешении и мгле.
И первые рыдания и грёзы,
И первые страданья на земле.

Всё это мы, всё это наша участь.
Два лебедя, плывущие в закат
По лону вод, по лону вод текучих,
Ничто которых не повергнет вспять.

Под алое крыло закат укроет,
Под тёмное крыло укроет ночь.
А мы с тобой согласны на любое,
Ведь всё равно мы уплываем прочь.


Я старый и нищий шарманщик,
Со мною шарманка - мой друг.
Такой же и плут и обманщик,
И так же выходит на круг.

Я ручку кручу, а шарманка
Поёт о счастливой любви,
Хоть в этих делах шарлатанка,
Но знойное сердце в крови.

И плачет она, и смеётся:
«О бедный и старый мой друг!»
А что нам ещё остаётся
Средь встреч, ожиданий, разлук.

И падает медь негустая
В потёртую шляпу мою.
А песня такая простая,
Что вместе с шарманкой пою.

Спасибо, что есть кому слушать.
О нашей печальной судьбе.
Мелодия, рвущая душу
По крайности мне и тебе.

А люди? Смеются и плачут,
Ведь есть у любого мечта.
Когда бы немножко иначе.
Иначе. Но жизнь прожита.

Как дань уходящему цвету,
Как жалость к себе самому,
Бросают с улыбкой монеты.
Бог весть для кого? Почему?


Хоть стены ещё не враждебны
И дышат приязнью дома,
Хоть ты и хмельна, и целебна,
Но как довести до ума,
Что мне не под силу навеки,
Что мне нипочём не поднять.
Из ложа встающие реки,
Гора, повернувшая вспять.
Всё это возможно, возможно,
Целебна твоя нелюбовь,
А сердцу одно непреложно:
Молчит запоздавшая кровь.
А где-то в висках молоточки
Стучат и стучат и стучат.
Дошёл я до ручки, до точки
От жизни такой невпопад.


По закону сгоранья свечи
Вся мятежная песня поэта.
Не молчи, не молчи, не молчи-
Что угодно - но только не это!

Уходя, о своём прокричи,
Пусть зима это только – не лето.
На коленях молю: не молчи!
Ведь останется всё невоспетым.

Канет в лета наивность твоя,
Канет в лета душевность любимой.
Ничего про себя не тая,
Понимая, что неповторимы,

И отвага, и нежность, и лес,
Пресловутые эти закаты,
Донеси, донеси свою песнь,
И обиды свои, и проклятья.

Пусть последние жизни лучи
Будут песнью прощанья согреты-
По закону сгоранья свечи
Допустимо и это.


Непроглядная тьма - роженицей,
Восприёмницей родов - луна.
Алым золотом светятся спицы,
Темноту пробивая до дна.

И Восток закипает весельем,
Выплыл солнца сияющий круг.
С новосельем тебя, с новосельем,
Дорогой и желанный наш друг.

Порошинками света осыпет
Декорации нового дня.
И безропотно гнутся ракиты,
Клейковатой листвою звеня.

И подсолнуха круглые шляпы
Вслед за солнца желанным теплом.
Тянет леший мохнатые лапы,
На добро отвечая добром.


За легкой золотой завесой
Живёт спокойная печаль,
И я гляжу без интереса,
Как вечереющая даль.

В багряные тона одела
Ту грань меж мною и меж ней,
Что, отделив два грешных тела,
Их сблизила всего верней.

Ведь тайна завлекает тайну
- Обетованная земля - ,
Где встретятся глаза случайно.
А случай ли? Сказать нельзя.


Молчать бы вечность или век.
Один всего лишь век молчанья.
Наговорился человек:
Наговорился до отчаянья.