Пустой шуршит кашель бродяги.
Он голодом сражен почти,
Но все ж хватает в нем отваги,
На преступление не идти.
Он ждет что бы всевышний мил,
Среди толпы угрюмой жадной,
Его сегодня накормил,
И напоил водой прохладной.
Терпения больше нету сил.
И он в отчаянии отрадном,
Владыку с болью попросил,
Я все отдам за хлеба ломоть.
Я душу так поизносил,
Поболее чем рвань халата,
Который на себе носил.
Но я не оголю булата.
И не вспорю их подлый жир.
Пусть они тонут в море злата,
А их уста сладит инжир,
Я в каждом узнаю собрата.
За сытость эту только рад,
За жадность эту буду мил.
Я не прошу другой награды,
Доволен тем, что ты дарил.
Но если не поможешь скоро,
Я лягу и усну в грязи,
Окоченею у забора,
И в мир иной смогу уйти.
Все это мелочи для бога.
Но ты со мною не шути.
Мне нужно ведь совсем немного,
Чтоб сбиться с твоего пути.
Он руки сжав сказал, прости.
В отчаянии выйдя на дорогу,
Достал свой нож, но на пути,
Повозку с хлебом понемногу.
Сумело круто занести,
Товар свалился и по телу,
Его буханки полетели,
Так разве может повести?
Набив свою суму, карманы,
Испорченным тем хлебом он,
Был снова милостью сражен,
А рядом чайные стаканы.
Их продавал один араб,
Был катастрофе тоже рад,
И благодушно пригласил,
К себе за стол того бродягу,
И даже чай ему налил.
Так пусть не думает чудак,
Что он избегнет испытаний,
Убережется от страданий,
На свой последний четвертак.
Увы это совсем не так.
Но только уповать на бога,
У нищеты одна дорога,
Она совсем не так проста.
Так вспомним доброго Христа,
И подадим им хоть немного.
Что бы в желудке пустота,
Исчезла и была легка,
дорога.
Благочестивца бедняка.