Видеть, как бабочка вдребезги бьёт тень свечи на стене, невыносимо. С грохотом падают на глаза железные шторки век...
* * *
Шаг по асфальту всегда тяжёл.
Жгут не умеющие остывать мечты Солнца - миллионы лет копилось добро, созревал золотой ливень, снились благословляющие тепло ладони зелёных дубрав... а суждено было рухнуть в чёрную мёртвую пасть, получить в ответ раскалённый плевок.
И хрустят под ногами застрявшие в каждой трещинке мумии семечек, не долетевших до доброй почвы.
И хуже битых стёкол скрипят и впиваются мысли: а сам-то ходишь тут, и живой; дышишь плевками, и... ничего.
И толстый каучук подошв одевает пятки, а там душа.
И молнии с неба теперь не страшны, грязь тоже.
* * *
Встречая ливень - отравы ли, манны - поднимается щит зонта.
Голод ломает клыки о крепостную стену, заклятую мантрой "на чёрный день". Беззубо жуёт мягкие пёрышки счастливых мгновений.
Коченеющим пальцам в железе латной перчатки не сладить с железом заиндевелых замков, не удержать ключа.
Но если протянется вдруг ладонь, от неё повеет теплом - хочешь, помогу открыть? - это так незнакомо, что хочется только крикнуть: "Держите, вор!" И удивляться хрусту сломанного запястья.
* * *
Близкий метелит взглядом. Вырвавшись из бурана, в радуге тёмных очков встречного не найти глаз - только своё отражение. Голое. Это страшно.
Пластик, вагонка, гипсокартон, огнеупорный доспех, миллион степеней защиты... Правильно это, правильно! Ведь и жемчужина - только слои секрета, а как сверкает, а как дорога...
Только вот трудно дышать. Почему так невозможно трудно дышать?
Между душой и жизнью стенка? И чем она толще, тем... что?
* * *
Да ничего. Если птенец жив, он растёт и долбит скорлупу. Иначе кто-то тюкнет по темечку и съест. В любой момент, когда проголодается.
* * *
- Но птенец-то не знает, что родился в тюрьме скорлупы! Всё на инстинктах, всё естественно...
Да ладно, в природе вообще всё естественно.
Хочешь сидеть в темнице - наращивай стенку. Способов много: например, биться в неё головой. Кладки тюрем, как всех крепостей, замешаны на крови - как и на яичных желтках, на телах цыплят.
Хочешь свободы? Ну, тут немного сложнее...
Если биться головой о стену - одно.
Если разговаривать с каждым камнем - другое. Постепенно каждый камень расскажет свою историю и станет другом. Скалы задышат вдали, царапая небо.
Если сжевать проросший сквозь камни росток, спасаясь от цинги - одно. Отдавать ему свою воду, рассказывать о лесах и садах фантазий, греть дыханием в зимние ночи - другое. Корни всех недр сплетут колыбель в зыбком сне, напитают силой засохшие ветви вен.
Если в небо нельзя подняться, кроме как в инвалидном кресле железного лайнера - одно.
Если задавать небу каждое утро простенькие задачки, радуясь, что в его тетрадке в клетку листки голубого цвета - совсем другое. Совсем... Тогда сгнившая полосатая роба - просто клей между рёбрами и камнями. Мгновенно растворимый клей, минимальная помощь. Потому что стенка вросла, как вросла планета, где пока что их строят, но это - не в обиду свободе...
И случится с уходом в планету общий вздох: земля переварит, душа наденет другой рюкзак. Да, уже не доспех, и даже не седло. Ношу с нужным, чем можно поделиться и отдать...
* * *
Что, в свободу уходят только как в смерть?
Ну, может быть - если скорлупу разобьют снаружи.
Тут как выйдет.
Вот они - занесённая ложечка голодного, робкий клювик птенца... Между ними - шероховатая стенка темницы.
Кто успеет первым?
* * *
- Скорлупа! Можешь ты дозреть до того, чтобы треснуть до удара - снаружи он или изнутри, неважно. Просто треснуть, распасться, избавить от выбора всех?
Не надо стараться треснуть поизящнее, этакой вязью.
Тот, что был внутри, и тот, что был снаружи, и так услышат твоё: "Помиритесь, ребята!"
И так увидят, оказавшись глаза в глаза...
А что они увидят?
Пусть для начала увидят хотя бы, что снег, не исколовший взгляд, выживает на голой коже. Что тают стены темниц, если не начинать их строить... между душой и жизнью.