Дрожало всё под скрежетом карниза,
сквозняк листал отложенный журнал,
дверной наличник - золотая риза,
немой свидетель высшего каприза,
её возникновенья ожидал.
Мучительны минуты ожиданья,
сначала они сделались часы,
затем и вовсе время встало. Мироздание,
свой ход замедлило как будто в наказанье,
застыло у заветной полосы.
А на стене застыли солнечные блики,
разбившие казённое окно,
пронзили комнату багряновые пики,
дабы предстать узором многоликим,
и сделаться шафрановым панно.
Так в стенах горницы сионской,
Андрей свой взгляд переводил,
следил за тем как лучик тонкий -
заложник пыльной комнатёнки,
безмолвное явление осветил.
Она войдёт мерцанием тонких линий,
туда, где по углам охапки белых мух,
и в тот же миг взорвётся летний иней,
и полыхнув пожаром тополиным,
по имени меня окликнет вслух.
И где то там, в Таврической пустыне,
застыл в безумном танце богомол.
Несчастный мальчик, что доныне,
не помнил взгляда в цвет полыни,
и глаз его недвижный ореол.
Так в нас врывается иное.
Успел подумать, что наверно не спроста,
накроет оторопь густою пеленою,
почувствуешь дыханье ледяное,
и чистым ужасом предстанет красота.
Закрой глаза. Ты слышишь эти звуки?
И этот шелест? На потом прибереги.
Обманчивые лестничные стуки,
счастливый случай близорукий.
Я узнаю её беззвучные шаги.
Я узнаю её бесшумную походку,
как помню ветер в кущах камыша,
когда порывом, опрокинет лодку.
Реальность - пошлая уродка,
не может быть настолько хороша.
Но робким голосом я был поименован.
Укутана в янтарный барельеф,
стоит, молчит и не находит слова,
и твердь земная закрутилась снова,
лишь силуэт, в проёме, разглядев.
Июнь 2016. Арсений Базаров