окруженный вытоптанным сквером,
граф Толстой сидит на камне сером.
пледом греет каменные ноги,
грустно смотрит в сторону дороги.
а вокруг халупы и фатеры
по краям затоптанного сквера,
шулера, каталы, фармазоны,
модные зелёные газоны.
за заборами живут, кто с фартом,
кто поставил жись свою на карту,
кто решает темы. и задачи
видит только так, а не иначе.
за плечами графа духи спорят
вечной жизни и земного горя.
ангел не даёт поднять кинжала.
время, время, где же твоё жало?
фраера гуляют с пуделями,
дутыми бряцают фуфелями,
шаркают по Пушкинскому скверу
жучки, сучки, шмары, кавалеры.
шоркают прогулочным с лабаза
в модных спортаках от адидаса,
пузаны пивные в майки прячут.
сквер Толстого чем тебе не дача?
я хоть и не местный, не отсюда,
графа старого не позабуду,
как дедуля, выкинутый с хаты,
а ведь был помещиком когда-то.
сеет дождь на плед его и плечи,
солнце каменные ноги лечит,
пыль ложится на страницы книги.
времена тревожны, нравы дики.
а он прилагал свои усилья
не сопротивляться злу насильем,
офицер, служивший на Кавказе,
подставлял он щёку разной мрази.
обучал детей, пахал земельку,
в лапоть не запихивая стельку,
отлучен от церкви за понятья,
что все люди не фуфло, а братья.
написал рассказы и романы
про Наполеона и про Анну,
про Кавказ, про Крым, про Севастополь
и теперь один, как в поле тополь.
там за поворотом и направо,
где закат полощется кровавый,
на уступе, точно гриф на скалах,
граф Толстой у вечности на нарах.