Иван Иванович (Большой Жанно) – был совершенно замечательный человек.
Он имел СЧАСТЛИВЫЙ НРАВ и СВЕТЛЫЙ УМ.
Т.е. полную доброжелательность к окружающим, а также некое внутреннее благо равновесия.
Причём, с детства.
Семья была многодетная, предки высокородные (дед – адмирал с «Андреем Первозванным», отец – генерал). Всего детей было 11 и отношения в доме были хорошие. Только мать болела душевным расстройством.
Жанно отправили в Царский лицей, где он стал учиться наукам, рассуждать о правах людей и благосостоянии. Учился не «так себе», а очень хорошо, первых мест не хватал только из-за скромности.
Из стен Лицея он вынес дух товарищества и дружеские связи. Пушкин стал его другом с 11 лет, а это уже целый мир. Этот мир поэт потом назовёт так: «Мой первый друг, мой друг бесценный!»
После лицея он поступил в лейб-гвардию Конной артиллерии, а потом бросил армейскую службу и стал…судьей Судебной палаты.
Человек, принадлежащий высшему свету, но занимающийся юридической практикой – это был нонсенс, хоть и имел под собой идею: поднять службу до своего общественного статуса.
В это же время начинается «декабризм». А как иначе, когда «злой порядок вещей» и «надо что-то делать, господа!» ЧТО? Фер-то ке?
Пишут КОНСТИТУЦИЮ! О!
Лунин о цареубийстве. Страшно!
Но все отважные, просвещённые, успешные. Идеи благородные. Красивые. «Звезда пленительного счастья!».
Вот так и подкатило 14 декабря, когда пришёл наш Жанно на площадь с другом, а там никого нет. И долго они ходили, продрогли, вернулись домой. Потом снова пошли. И только тогда там начала разворачиваться эта драма. Это соблазнение малых, что» убьём царя», и сразу все счастье большое и просвещённая республика («братья меч отдадут).
Всё вышло мучительно.
Иван Иванович был взят под стражу 16 декабря (а мог убежать, ему лицейский друг Горчаков паспорт предлагал и содействие), но он остался. И сел в одиночку Петропавловской крепости, где через стенку перестукивался с Бестужевым.
Вёл себя на допросах достойно, лишнего не сказал (у него самые маленькие протоколы). «Не проявил участия ни в заговоре, ни в самом бунте, а приобрел черты декабристской святости» (Гастфрейнд).
И получил сначала «смертную казнь», а потом каторгу бессрочную, а уже потом «помиловали» до 20 лет в Сибири.
А ему было только 27 лет.
Пущин в Сибири был своего рода центром, куда стягивались нитки информации и деньги. Ибо жили они общим финансовым «котлом», которым и распоряжался наш Иван Иванович. А письма на почтовых в Сибири идут долго. Потому писать надо постоянно. Тысячи писем написал он, соединяя товарищей и поддерживая их в трудную и крайнюю минуту. Не только словом, но и делом.
Его переписка в Сибири – огромная и, надо сказать, что чувство юмора, лёгкость пера – это не самое основное. Самое основное – понимать бытовую сторону жизни, но не до смерти на неё обращать внимание, нелицемерное сочувствие к окружающим. И, кстати, он ещё учительствовал там.
Совершенно непонятно, как у 40-летнего уже Пущина появилась на свет дочка Анечка от юной неграмотной бурятки (или якутки), которая и по-русски не говорила, и сразу дочку ему отдала и исчезла. Но он её взял, хоть и удочерить не мог. Но попечение воспринял полностью.
Иван Иванович был очень хорош собой, возможно, якутка влюбилась, а он не смог отказать. (Есть такой тип мужчин – пожалеть…). Потому что ровно через 6 лет история повторяется. В дом приезжает истерическая вдова Кюхельбекера и каким-то образом она соблазнила Пущина и родила ему сына Ванечку, да и уехала к отцу с детками от Кюхли. А грудной Ванечка остался с Пущиным. Вот только записать его на имя отца было нельзя. Существовал специальный закон про детей декабристов.
Пущин свою дочку и сына любил и много усилий положил, чтобы выучить, хотя воспитывать в полной мере не мог. Они даже папой его не могли называть, а только дядей.
К тому же он был небогат. И постоянно болел.
В 30-х годах в Сибири он сближается с семьей генерала Фонвизина и его женой Натальей Дмитриевной.
Они находились в постоянной переписке и иногда навещали друг друга.
Наталья Дмитриевна – умная, активная, но сильно романтичная, считала себя прообразом Пушкинской Татьяны. Потому что эту историю (про неё!) рассказал Пушкину, как ни странно сам Пущин. А именно: сюжет с письмом человеку, в которого она влюбилась, отказ из-за бедности, затем замужество - генерал, встреча на балу с «обидчиком». Ну, и её ответ. Правда, Наталья Дмитриевна мужа всё-таки любила, детей от него рожала. Но вот втемяшилось ей в голову, что она и есть Татьяна Дмитриевна Ларина. И письма к Пущину она подписывала «Таня». Ну, и он в эту игру играл, либо был уверен, что «буду век ему верна» - эта про неё.
Когда истек срок поселения (и муж Фонвизин умер), то она практически сама сделала Пущину предложение пожениться. И ему уже было за 50 далеко, а поженились. Думается, что по любви.
Иван Иванович бы не стал из-за комфорта и богатства жениться. Не тот случай.
Наталья Дмитриевна – надёжный друг, нежный, а он это ценил, хоть она и детей его не любила.
А в чём же «странность любви», спросят меня.
В переписке Пущина есть несколько коротеньких записок, где он просит отыскать дочку Рылеева, поэта и декабриста казнённого, которого он вовлёк в общество.
Зачем ему Настенька Рылеева? Оказывается, он занял у её отца деньги и искал её, чтобы отдать. Через 30 лет. И отдал.
И вся странность его любви в этом случае. В благородстве отношений.
Потому и было у него в ссылке прозванье «Маремьяна-старица обо всех печалится».
Но, если вчитаться в его Записки о Пушкине, то там и есть искры настоящей любви.
Вот он едет к другу в Михайловское, лошадь по брюхо в снегу, ямщик аж свалился, заезжает в двор неубранный, Пушкин выскакивает в рубашке на крыльцо, начинают обнимать друг друга: один в шубе заледеневшей, другой в исподнем практически. И такая радость шампанская. И читает Пушкин в первый раз «Горе от ума» и говорит, что Чацкий не умён, а Грибоедов очень умён… И так они счастливы.
И вот в ссылку привозят Дар от Поэта любимому Жанно:
Мой первый друг, мой друг бесценный!
И я судьбу благословил,
Когда мой двор уединенный,
Печальным снегом занесенный,
Твой колокольчик огласил.