Мы спокойно за хлопок и дыни
кровь Арала споили пустыне.
И никто не сорвал в плаче голос,
не порвал на себе тонкий волос.
Нет уже стариков-мореходов,
предпочтивших длину пароходов
длиннокосым девицам на суше,
одиноко кусающим груши.
Ещё чайки ныряют за рыбой,
ещё бабки зевают на рынке,
но уже всем подряд аксакалам
очевидно: воды стало мало.
Стал никчемным диплом мореходки,
продырявилось днище у лодки,
от безделья повысохли сети,
поразъехались жёны и дети.
Не вольются сибирские реки
в пересохшую глотку калеки.
Там, где раньше баркасы гудели,
никогда не поднимутся ели.
С каждой каплей в солёной могиле,
высыхающей в шубе из ила,
покидает народ его вера
на рассвете скрепучей галерой.
Всем понятно: завязывать с прошлым -
слишком много мороки и тошно,
но пора, как бы ни было тяжко,
распрощаться с привычной тельняшкой.
Проиграв беспощадной природе,
хлопнув дверью на рыбном заводе,
нужно в двери войти новой эры,
где не плавают больше галеры.