Она уже не плакала, бедняга,
Она была почти что не живою,
От резких звуков, от людского шага,
В траву не зарывалась головою.
Теперь жила единственной мечтою,
Чтоб поскорей закончились мучения -
Бродяжья жизнь не дружит с красотою,
И гонят люди кошку с отвращением.
Надежды нет на тёплый дом и ужин,
Уже три дня не ела - с воскресенья.
Она людей боится, и к тому же
Здесь под машиной от собак спасенье.
И вдруг остановился кто-то... Люди...
Позвал: "Кис-кис!" Глаза пронзило светом.
Бежать нет силы... Ладно, будь что будет...
Но страх силён в сердечке не согретом.
У человека нет клыкастой пасти,
И может, есть в кармане угощение...
"Ну что же не выходишь ты, несчастье?
Иди скорей, не время для смущения!"
И вышла... озираясь, осторожно,
Впустив в сердечко человека снова,
А он спешил... но было невозможно
Уйти и бросить жалкого такого.
"Ну, брат, пошли! - И мир поплыл куда-то...
Домашним будешь - вижу, ты согласен.
Жаль, корма нет, но для такого брата
Обед в тепле и то уже прекрасен".
Потом - еда, уютный тёплый угол.
Она спала почти что сутки кряду.
А человек, придя домой, подумал:
"Неплохо, что душа живая рядом!"
Она проснулась, всё ещё не веря,
На корм напала с жадностью спросонья
И на вопрос: "Спасём от блох бродягу-зверя?"
Уткнулась носом в тёплые ладони.